«В темном поле — только вереск жесткий…» В темном поле — только вереск жесткий, да ковыль — серебряная пряжа; я давно стою на перекрестке, где никто дороги не укажет. Но на небе звездный путь двоится, чтобы снова течь одной рекою… Научи, поведай, как молиться, чтоб к твоей протянутой деснице прикоснуться немощной рукою. «Братья — камни, сестры — травы…»
Братья — камни, сестры — травы. Как найти для вас слова. Человеческой отравы я вкусила и мертва. Принесла я вам, покорным, бремя темного греха, я склонюсь пред камнем черным, перед веточкою мха. Вы и все, что в мире живо, что мертво для наших глаз, — вы создали терпеливо мир возможностей для нас. И в своем молчанье — правы. Святость жертвы вам дана. Братья — камни. Сестры — травы. Мать-земля у нас одна. 1917 «Едва я вышла из собора…» Едва я вышла из собора, Как в ветре встретила врага, И потому погасла скоро Свеча Святого Четверга. Огонь, двенадцать раз зажженный, Не сберегла на этот раз… Он, дуновеньем оскорбленный, С свечи сорвался и погас. Огонь души горит незримо. Его ли пламень сохраню, И пронесу неугасимо сквозь тьму? 1915 «Последний дар небес не отвергай сурово…» Последний дар небес не отвергай сурово. Дар неуемных слез — душе надежный скит, когда распять себя она уже готова. Но о земных цветах, оборотясь, скорбит. И слезы для нее — брильянтовые четки, чтобы в ряду молитв не сбиться ей опять, чтоб миг земных утех — мучительно короткий — не смог преодолеть небесную печать. И от последнего грядущего соблазна меня оборонит лишь слезных четок нить, когда все голоса, звучащие так разно, в молчание одно в душе должна я слить. 1917 «Весь мир одной любовью дышит…» Весь мир одной любовью дышит, Но плоть моя — земная персть, Душа глухая в ней не слышит и глаз слепых ей не отверсть. Мой легкий дух в одежде тины, Ему, как цепи тяжела Темница затвердевшей глины, Земных болот седая мгла. Но укрепят его страданья, Но обожжет земная боль, — Он вкусит горький хлеб изгнанья И слез неудержимых соль. И просветлясь рубином алым, Да примет кровь Того, Кто был Неисчерпаемым фиалом небесных сил. 1917 «Есть у ангелов белые крылья…» Есть у ангелов белые крылья. Разве ты не видал их во сне — эти белые нежные крылья в голубой вышине. Разве ты, просыпаясь, не плакал, не умея сказать почему. Разве ночью ты горько не плакал, глядя в душную тьму. И потом, с какой грустью на небо ты смотрел в этот солнечный день. Для тебя было яркое небо — только жалкая тень. И душа быть хотела крылатой, не на миг, не во сне, а всегда. Говорят, — она будет крылатой, но когда? 1917 «Тебе омыл Спаситель ноги…» Тебе омыл Спаситель ноги, Тебе ль идти путями зла? Тебе ль остаться на пороге? Твоя ль душа изнемогла? Храни в себе Его примера Плодоносящие следы, И помни: всеми движет вера, От камня до святой звезды. Весь мир служил тебе дорогой, Чтоб ты к Христу подняться мог. Пади ж пред Ним душой убогой, И помни омовенье ног. 1917 СТИХОТВОРЕНИЯ 1920–1922 (Екатеринодар)[56] «В невыразимую пустыню…» В невыразимую пустыню, где зноен день, где звездна ночь, чтоб мукой гордость превозмочь, послал Господь свою рабыню. И жжет песок ее ступни, и буря вихрем ранит плечи… Здесь на земле мы все одни и накануне вечной встречи. Раскрыв незрячие глаза на мир, где зло с любовью схоже, как нам узнать: то Ангел Божий иль только Божия гроза. 9 июня 1920 вернуться Стихотворения 1920–1922 (Екатеринодар) «В невыразимую пустыню…» — в письме к Е. Архиппову от 1 марта 1921 года. Окно — в письме к Е. Архиппову от 24 июня 1921 года. «В твоих словах, в твоих вопросах…» — обращено к Ф. А. Волькенштейну. «Год прошел, промелькнул торопливо…» — обращено к Ф. А. Волькенштейну. «Два крыла на медном шлеме…» — посвящено Данте. «Где б нашей встрече не было начало…» — обращено к Е. Архиппову. «Как горько понимать, что стали мы чужими…» — обращено к В. Н. Васильеву. «И не уйдешь. И не пойдешь навстречу…» — обращено к В. Н. Васильеву. Памяти Анатолия Гранта — 25 августа 1921 года расстрелян Николай Гумилев. Анатолий Грант — парижский псевдоним поэта. К годовщине Птичника — «Птичник» — поэтический кружок в Краснодаре, в который входила Е. И. Васильева. «В невидимой Господней книге…» — Н. Г. Лозовой, знакомый Васильевой по Краснодару, пишет в своих воспоминаниях: «Черубина приблизила к себе несколько человек, работавших в области поэзии. <…> Близки были к Черубине две девушки-поэтессы — Елена Бекштрем и Евгения Николаева. Бекштрем писала стихи уже довольно неплохие. Но, несомненно, значительный интерес представляла собой Евгения Николаева. Ей было в 1921 году приблизительно 24 года. Черубина была высокого мнения о ее таланте. Она дала ей приблизительно такой совет: „Вы раз и навсегда решите, что Вы поэт, настоящий поэт. И больше об этом не думайте.“» «Весенних чужих половодий…» — обращено к Е. Архипову. Романс — для пьесы Х. Бенавенте «О принце, который всему научился из книг». |
