— Здравствуйте, мисс Грейнджер, — добро улыбнулся директор. — Ничего страшного. Я все равно уже узнал у Гарри все, что хотел, и собирался уходить.

И он действительно ушел, а мы отправились к Хогвартс-экспрессу. Кстати, не один я повел себя необычно. Дети рыжего семейства обычно тоже оставались на весенних каникулах в замке, а тут матриарх семьи вызвала младших в Нору… К чему бы это? Так что в замке остался только Перси, заявивший, что ему крайне необходимо готовиться к СОВ, что в условиях Норы с учетом соседства близнецов — вряд ли возможно. Слизеринцы тоже оставались в Хогвартсе, равно как и сестры Патил. Так что в купе мы устроились вчетвером. Однако некоторый даже избыток свободного места отнюдь не помешал Миа взобраться мне на колени. Луна же и Джинни переглянулись и устроились напротив.

— Ну что, — спросил я у Джинни, — какие новости из самого сердца Зла и скопища демонопоклонников?

Рыжая настороженно посмотрела на Луну, но та улыбнулась ей так открыто и счастливо, что Джинни решилась.

— Копают под Фаджа…

Но как раз в этот момент нас прервали. На пороге воздвигся «невинно пострадавший» Рон. От его вида молоко могло скиснуть во всем поезде… если бы в Хогвартс-экспрессе везли молоко.

— Что, Поттер… — бросил он недовольно, — …гарем собираешь? Грейнджер и этой, — он кивнул в сторону сестры, — уже мало? Еще и Лунатичку Лавгуд решил в постель затащить?

— Завидуй молча, — отрезала Джинни, и… обняла Луну за плечо. Та подумала… и ее рука оказалась на талии Джинни.

— Вы еще поцелуйтесь, горячие финские девушки, — прокомментировал увиденное я.

— Можно, — улыбнулась Джинни. — А надо?

— Наверное, надо, — ответила Луна, глядя перед собой затуманенными глазами. — Ведь так и должны вести себя верные наложницы, когда Господин наш и Повелитель изволят уделять внимание старшей и любимой жене.

Гермиона закатила глаза и спрятала левую руку за спину. Джинни же, приоткрыв губы, потянулась к Луне. Та улыбнулась, и потянулась настречу…

— Джинни… ты… — заикнулся Рон.

Атмосфера в купе была та еще. Ревность, зависть, собственнические чувства, как удовлетворенные, так и нет — волнами расходились по замкнутому пространству, гуляя от центра к стенкам и от стенок к центру. Для природного, а не обученного эмпата, такого, как Янтаринка, это оказалось перебором. Джинни опьянела просто мгновенно, и решительно подалась вперед. Губы девушек соприкоснулись, и тут уже «поплыла» и Малкавиан. Она прикусила губу Джинни и с негромким урчанием слизнула капельку крови.

Если Рон думал, что боль от прокушенной губы отрезвит сестру — то это он зря. Эйфория вампирского укуса только подхлестнула ураган чувств, охвативший Джинни. Ее рука с плеч Луны перекочевала на белобрысый затылок. Поцелуй становился все более чувственным, и все менее приличным.

— … - Рон открывал и закрывал рот, не зная, что тут сказать.

Миа улыбнулась, и погладила меня по щеке. Я же покрепче обнял девочку, прижимая ее к себе.

Шестой Уизли с грохотом вылетел из купе. Я усмехнулся, и щелкнул пальцами, набрасывая на забывшихся девушек протрезвляющее заклинание из раздела демонической медицины. Джинни и Луна только что не отпрыгнули друг от друга, но потом переглянулись и придвинулись обратно. Луна слизнула с губ оставшуюся там капельку крови.

— Хорошо… — произнесла она, — надо будет как-нибудь обязательно повторить. Ты ведь не будешь возражать? — спросила Малкавиан у Джинни.

— Не буду… — а вот рыжей как раз пришлось нелегко. Эмоциональный шторм, да еще и тот факт, что, хотя крови Луна отпила буквально пару капель, но вот жизненной силы перехватила довольно прилично — все это оставило Янтаринку в состоянии выброшенной на берег медузы. — Только не очень часто, ладно? А то мне так хорошо, что даже плохо.

— Не очень часто, — согласилась Луна. — А пока что — укладывайся, — сказала она, указывая себе на колени.

Джинни последовала совету, сбросила сапожки, и устроилась на диванчике купе. Теперь уже Луна погрузила свои пальчики в рыжие волосы.

— Так! — в умиротворенную атмосферу порывом ледяного ветра ворвался голос девушки. Дверь купе была открыта, и на пороге стояла староста Хаффлпаффа. — И что это у вас тут за оргия?

Всю дорогу до дома Рон молчал. В принципе, замолчал он несколько поздно. Того, что он нажаловался старосте, да еще и чужого факультета, уже вполне достаточно для того, чтобы обеспечить братцу неприятности. Ало-золотой Дом храбрых, Дом Годрика Гриффиндора таких шуток не понимает. И не поймет никогда. Но до этой мысли Рону еще предстояло дойти. Пока же он переживал тот факт, что Морин Брэди, староста Хаффлпаффа, лишь только слегка пожурила нас за затемненную дверь и за Гермиону на коленях Гарри. Впрочем, последним Гермиона не прониклась. По крайней мере, «слезать и устраиваться приличным образом» она не стала, хотя и убрала затемнение со стеклянной двери…

— … и тут она стала целоваться с Лавгуд! Прямо у всех на глазах! А эта Лунатичка еще и заявила, что «так и должны вести себя настоящие наложницы»!

Ой… Оказывается, пока я отвлеклась на воспоминания, братец уже успел нажаловаться… Впрочем, скандал был изначально неизбежен. Хотя… Оно того все равно стоило. То чувство, когда я целовала Луну… Оно стоило всего: и оттока силы, из-за которого я до самого Кингс-Кросс лежала потом у нее на коленях, не делая даже попытки подняться, и грядущего скандала… И дело тут даже не в эйфории, вполне сравнимой с той, которую дарует своим последователям леди Аметист, а скорее в тех чувствах радости и удовлетворения, в которых купал нас Гарри. И пусть эта радость и удовлетворение были как-то странно замешаны на собственнических чувствах… В общем, размотать этот эмоциональный клубок и понять, что он означает — мне не удалось. Но по мозгам ударило, как будто я вина хлебнула… по крайней мере — если судить по описанному в книгах. А уж заодно — и Ронникинса взбесить — тоже приятно. Достал.

— Джинни, — обратилась ко мне мама. — Рон правду рассказывает?

— Если он рассказал, что я целовалась с Луной Лавгуд прямо перед Гарри — то правду, — ответила я, ожидая бури. И буря разразилась.

— Дочка, какая же ты у меня… — надвинулась на меня мама, — …умница!

— М-н-н?! — вот и все, что я смогла сказать, будучи сжатой в крепких материнских объятиях.

— Ревность — это отличный крючок для парней, — начала расписывать мама, — отличный… но опасный. Очень уж легко переборщить, и заставить парня вместо того, чтобы соревноваться за свое внимание с соперником — бросить «это безнадежное занятие» и «эту легкомысленную девчонку». А вот ревновать девочку к девочке — это сложнее, особенно если хоть как-нибудь покажешь, что ты не чистая «розовая», но, как минимум — «би». Так что — молодец!

— Мама! — взвился Рон, ожидавший, что мне устроят разнос и нахлобучку.

— Что «мама»? Что «мама»?! — грозно повернулась мама к нему. — Если уж у самого не получилось помочь сестре и оттащить от Гарри эту… пигалицу, то хотя бы ей не мешай! Надеюсь, у тебя не хватило ума нажаловаться преподавателям так же, как сейчас — мне с папой?!

Я промолчала. Я честно промолчала. А вот близнецы не стали.

— Преподавателям он не…

— …нажаловался, — заявили они, как всегда подхватывая друг за другом фразы. — Ни…

— …одного профессора в…

— …поезде не…

— …было. Он…

— …старосте настучал.

— Хаффлпаффа.

— ЧТО?! — это уже возмутился папа.

Несмотря на его поведение на том самом суде, где Гарри просто смял его своей яростью, тезисы Гриффиндора всегда были папе близки. И известие, что его сын настолько нарушил принципы, традиционно близки и понятные последователям Годрика — сильно расстроило его. «Своих не выдаем», «с Гриффиндора выдачи нет!» — всегда было важной частью мировоззрения гриффиндорцев.

— Рональд. Нам надо серьезно поговорить, — не повышая голоса, тихо проговорил папа, и это сильнее встряхнула младшего из моих старших братьев, чем зычный рев, какового папа, впрочем, никогда не издавал.