У Даниила с Иваном было вновь особое поручение. Опять у них был в распоряжении возок с товарами, и они уходили «купцами» под Казань, но на этот раз им надо было идти санным путём и по Волге добраться до реки Свияги, что в двадцати вёрстах от Казани впадает в Волгу; там, продавая свой товар, пройти по селениям, по холмам и возвышенностям и выбрать место для крепости. В распоряжении «купцов» было чуть больше трёх месяцев.

Провожая Даниила и Ивана с колымажного двора, Фёдор Адашев наказал им, однако, исполнить одно важное поручение в костромской вотчине.

   — Ты, сынок, держи путь на Борисоглебское. Обещал я царю срубить там четыре боевых башни. Запомни и размеры: три на три сажени по низу и высота четыре сажени. Настилы перевязать со стенами, бойниц — восемь. К сплаву чтобы плоты на Волге стояли. Не забудь.

   — Не забуду, батюшка. Да вот и у Вани память отменная.

   — И помни: передняя стена у башен до первого поверха в два ряда брёвен. Уразумели?

   — Уразумели, батюшка.

   — С сынком-то простился?

   — Как не проститься! Да ведь не отпускал, за бороду держался.

   — Это хорошо. Ну, с Богом. Авдею поклон от нас. Что он скажет, так ты внимай.

— Так и будет, батюшка.

Иван уже сидел на облучке, сдерживая нетерпеливых лошадей. Даниил вспрыгнул к нему, уселся, и лошади с места пошли рысью. Ехали знакомой дорогой, приметными местами, потому путь не доставлял им хлопот. А чтобы не было скучно, Иван затеял вспоминать то, как ему служилось в монастыре. И столько у него было каверзных случаев, что Даниил вволю посмеялся. Даниил и Иван поговорили и о тех боевых башнях, которые велено им построить в Борисоглебском. Даниил уже поразмышлял над наказом батюшки и не согласился с ним. Сказал Ивану:

   — Вот дал нам батюшка урок[23], а я поперечить ему хочу. Такие башни, какие задумал он, нам в Казанской земле не понадобятся. Надо их сделать такими, чтобы каждая сама по себе была крепостью.

   — Ты уж скажешь: крепостью. Как это так?

   — А вот слушай. Стоит она в поле, на неё идут ордынцы. А у нас по лицу три пушки стоят, пищали на трёх ярусах из бойниц смотрят. Как прихлынут ордынцы, ударят по ним из всех стволов да со всех четырёх сторон, ежели в хомут попытаются взять. И на верхнем ярусе чтобы заплот был с бойницами. Оттуда камни бросать можно будет, смолу лить...

   — Разумно сие. Да ведь воля батюшки...

   — Простит, коль разумно сделаем. Ещё думаю, что переднюю стену на всю высоту надо сделать двойной. Ведь у ордынцев пушки есть. Зачем же подставлять под ядра слабую грудь? И промеры нужны другие: по лицу четыре, а не три сажени.

   — Тут я с тобой согласен.

   — А почему?

   — Лишние воины в башне не помешают.

   — Верно говоришь.

Не раз Даниил и Иван возвращались к разговору о башнях, но в конце концов сошлись во мнении: волю Фёдора Григорьевича придётся нарушить и сделать башни боевитее.

До Борисоглебского путники добрались значительно раньше, чем в летнее время сорок седьмого года. Дорога была накатанная. Как перекатились через Волгу — вот и село с чистыми улицами, с домами в весёлых ставнях и наличниках. Дом старосты неподалёку от центра села и от господского дома. Но к усадьбе не было пути, снегом занесло, и Даниил с Иваном не стали его торить, остановились близ дома Авдея. Староста появился тотчас. Он был без шапки, в овчинной душегрее, бегом поспешил к саням, кивая головой.

   — Поклон тебе, боярин Данилушка, поклон, добрый гость Иван. Да вы во двор заезжайте. Али в господский дом поедете?

   — Только у тебя, дядя Авдей, постоим, только у тебя, — проговорил Даниил и, соскочив с козел, обнял старосту. — Эко ты заматерел, Авдеюшка!

   — Да и ты, Данилушка, покряжистей стал. А Иван-то, Иван-то, кряж дубовый, и всё тут!

Иван ввёл лошадей под уздцы во двор, к навесу, где стояли сани и телеги. Староста тут же взялся распрягать коней. Иван достал из саней две сумы с товарами, оружие. Как Авдей освободился, так повёл гостей в дом. В нём было тепло, чисто. Семья прибавилась: жена Елизавета девочку двух годков на руках держала. Когда все поздоровались и гости осмотрелись, Авдей спросил:

   — Уж не беда ли какая в стольном граде?

   — Нет, Авдей, там пока благодатно. А тебе мы урок привезли. Да послезавтра и уедем.

   — Вон как! Ну да про урок потом, а пока мы баньку спроворим. Там всё готово, только дров подбросить. Ты скажи, Данилушка, Фёдор Григорьевич как?

   — При деле, Авдей. Весной тебя проведает как пить дать.

   — Ну и слава Богу.

Хозяйка со старшей дочерью той порой накрыли в горнице стол. Сыновья побежали дотапливать баню. Всё закружилось, завертелось в доме Авдея. И вот уже гостей позвали к столу червячка заморить. Авдей баклагу хлебного первача поставил, «для сугреву по махотке». За встречу предстояло выпить. Даниил и Иван уважили хозяина. Он спросил:

   — Как там хоромы поживают?

   — Слава Богу, отменно. Батюшка с матушкой всё тебя добрым словом поминают, мастеров хвалят.

   — Спасибо, душу согрели. А ты, Данила, ненароком не женился?

   — Оженил меня батюшка, сынок растёт.

   — Видел я тогда, вы хорошая пара с Катериной.

Даниил потупил голову, сказал с трудом:

   — Не дал мне Господь Катю. В полон её увели тем летом, как Москву сгоревшую покинули.

   — А я по осени-то в тот год сего и не слышал. Прости меня, Данилушка, что рану разбередил.

   — Да что там, дядя Авдей. Зарубцевалась уже она. Батюшка с матушкой мне угодили. Добрая у меня Глафирушка.

   — Ну и слава Богу. — Авдей вздохнул. — Жизнь, как река: то омуты, то мели, то перекаты.

Пришёл самый младший сын Авдея Федот, крепкий отрок лет пятнадцати.

   — Батюшка, баня поспела.

   — Ну давайте, браты, сходите в баньку. Бельё позже вам принесут. Оно с той летней поры, привезённое вами, так и хранится.

Даниил и Иван знали прелесть Авдеевой бани и пошли с удовольствием. Иван всё пытался со спины Даниила рубцы от плети смыть. Не удалось.

   — Вот ведь как зверь бил, словно клыками драл.

   — Я уже к ним привык.

Парились и мылись москвитяне долго. И квасного духу с раскалённых речных голышей наглотались, и холодной сытой потешились.

   — Пора и честь знать, — сказал наконец Даниил.

Потом было застолье: обильное, сытное, хмельное. Стерлядь волжскую ели во всех видах. Но вот вспомнили о том, что собирались говорить о деле. Даниил сходил к печи, набрал в загнетке сухих лучинок. Когда Елизавета убрала посуду со стола, он поведал о сути своего приезда в Борисоглебское.

   — Тебе, батюшка Авдей, от Фёдора Григорьевича такой урок. В лес надо поднять мужиков и срубить четыре боевых башни для крепости. А где та крепость будет стоять, пока не знаю. Но башни должны быть в плотах уже к лесосплаву. Понял, батюшка Авдей? И воля на то не только моего батюшки, но и самого царя Ивана Васильевича.

   — Воля государя нам превыше всего. И башни мы спроворим. Ты мне лишь мощь их покажи и промеры. Вижу, лучинки для того взял.

   — Угадал. — Даниил стал раскладывать лучинки. — Все башни на четыре яруса. По низу они четыре на четыре сажени и высота четыре сажени. Это я так считаю, скажешь, когда отвечать будешь. А батюшка делать велел по низу три на три сажени. Так то не годится. Перечу батюшке — мне и ответ держать.

   — Ну смотри, голубчик Даниил, как бы нам шею не намылили.

   — Разве что мне, а ты тут ни при чём. Слушай дальше. Передняя стена у всех башен двойная: для крепости от ядер. А по лицу и по бокам много бойниц для пушек и пищалей.

   — Вот что, батюшка Даниил. Есть у меня бумага для отписок и чернила ярославские орешковые, перо гусиное. Так вы всё на бумаге и изобразите. Вы же оба письменны.

   — Лучше и не придумаешь, батька Авдей. Давай бумагу, давай приклад — изображать будем.

Старались долго. Два листа бумаги перевели напрасно, и только на третьем родилось что-то похожее на боевые башни, какие видел Даниил в Казани и в Арске. Но это творцов не смутило. Передав урок в надёжные руки Авдея, Даниил и Иван отправились спать. И другой день они отдыхали, пока Елизавета собирала им съестные припасы в дорогу, пекла в русской печи лепёшки, колобашки сдобные на мёду. Авдей бычка зарезал, говядины натушил, в глиняные горшки уложил. По зиме-то на прокорм до Казани хватит и останется.