Утром, когда весь городок Гезлёв был в руках русских, такая лёгкая победа насторожила Даниила. Он собрал воевод и тысяцких.

   — Будьте осмотрительны и внимательны впредь. Сия победа нам ниспослана Богом, да не прогневим его.

В этот же час на площади близ мечети собралось сотни две рабов-полонян — русских и поляков. Когда Даниил пришёл к ним с воеводами, они спросили его:

   — Мы свободны и благодарим Бога и вас за эту свободу. Но что нам делать? Как сохранить жизнь?

   — Идите к морю. Там много судов и лодок, берите их и плывите в родную землю, — сказал Даниил.

   — Но мы боимся одни.

   — Тогда ждите здесь русскую рать. А чтобы напрасно не тратить время, вооружитесь. Вы видите убитых врагов, и все они с оружием. Как возьмёте в руки оружие, встаньте с нашими ратниками на стену, ежели придётся защищать город от ваших и наших врагов. Всё ли поняли?

   — Да, поняли! Так и сделаем! — раздались голоса.

Время поджимало Даниила. Как он договорился с воеводами Лыковым и Пономарём, так и поступили. В городке была оставлена тысяча воинов из полка Степана — защищать Гезлёв. Сам он с тремя тысячами вступил на северо-запад по побережью. Даниил ещё раз наказал ему:

— Помни: три дня — и поворот на восток, ещё три дня — и поворот на юг. Освобождая русичей, отправляй их группами в Гезлёв. Пленных не бери. Ну, пошли, побратим. До встречи. — И Даниил обнял Степана.

Едва Степан покинул Гезлёв, как Даниил и Пономарь повели четыре тысячи воинов на юг. Слева от них в полуверсте лежало озеро Сасык, справа также в полуверсте тянулся берег моря. По этой полосе и двигался развёрнутым строем полк Пономаря. Впереди, как всегда в пути, были дозоры. Ордынские воины им почти не встречались, попадались лишь телохранители богатых мурз, но с ними справлялись легко. Сотские строго выполняли повеление воеводы и осматривали каждое строение, искали и освобождали русских полонян. Если это были молодые люди, им давали в руки оружие, и они шли вместе с воинами. В прибрежной части Крыма почти в каждой татарской семье были полоняне и полонянки из Руси, Польши, Литвы. Гезлёв был ещё недалеко, и их отправляли под защиту русских воинов. Труднее было с теми, кто попал в Крым в раннем детстве и даже не знал русского языка, но при виде русских воинов в них пробуждалась тяга к голубоглазым русичам и они кричали по-татарски, просили взять их с собой.

С каждой верстой продвижения по чужой земле русские ратники добывали себе коней. Их было много в татарских улусах, но русичи брали только тех, которые ходили под седлом. Постепенно в полку появилось так много конных воинов, что их нужно было сводить в сотни. Это радовало Даниила. Кирьян с Захаром и ему добыли коня под седлом.

На третий день, когда полк подошёл к реке Каче и селению Кача, его ждала первая скоротечная схватка с крымчаками. Весть о том, что русская рать ворвалась на земли Крыма, разлетелась по побережью. В селениях, особенно в приморских, стали собираться отряды воинов. Такой отряд, не меньше тысячи воинов, встретил полк Даниила на берегу реки Качи и в самом селении. Как только дозорные донесли Даниилу, что впереди появились отряды крымских воинов, что они близко, так воевода послал гонцов к четвёртой тысяче, которая шла в отдалении. Тысяцкий Никодим Шарпатый перевёл своих ратников по мелководной Каче на левый берег и круто изменил направление. Вскоре его тысяча оказалась за спиной татарского отряда, и, когда основные силы полка вступили в схватку с крымцами, в спину им ударили воины Никодима. Впереди действовали стрельцы. Пальба из пищалей посеяла страх среди крымчаков, их кони шарахались от выстрелов. Первый же залп по ним из пяти сотен пищалей ополовинил конную лавину. Крымцы, однако, достигли строя русских сотен. Началась рубка. Но в это время в спину крымчакам ударила тысяча воинов Никодима, и схватка превратилась в побоище. Лишь единицам татарских воинов удалось спастись бегством, остальные полегли на поле брани. Путь полку Пономаря в селение Кача был открыт. Но воины не ринулись туда с ходу, там уже властвовала тысяча Никодима. Надо было переловить боевых коней. Когда это было сделано, полк вошёл в Качу. В этом большом улусе оказалось много русских полонян. Они собрались толпой, пришли к мечети и спросили, где главный воевода русских воинов. Даниил появился перед ними и сказал то, что говорил в других улусах:

   — Вы видите за улусом поле брани. Возьмите у ваших врагов оружие и идите берегом моря в Гезлёв, скажите воеводе Якуну моим именем, чтобы принял вас.

В это время Даниил заметил, что в толпе к нему пробивается человек лет двадцати. Он спешил, поднимал руки, махал ими. Даниил замолчал в ожидании и, когда человек приблизился, спросил:

   — Что тебе надо, русич?

   — Я хочу сказать, что помню тебя, воевода. Ты Даниил Адашев Верно. — Даниил всмотрелся в голубоглазого русича, и что-то в нём показалось ему знакомым. Спросил: — Где ты видел меня?

   — Многажды в Москве. Я, батюшка-воевода, сын священника Питирима Вешнякова. А звали меня в ту пору Антоном.

   — Господи, Антоша! Ну как же, как же! Я помню тебя хорошо. — Даниил подошёл к нему, обнял его на радостях. — Надо же, на какую встречу сподобил Господь!

Они свиделись близ дома какого-то мурзы. Во дворе был «райский уголок», как назвал его Даниил. Там можно было посидеть, и Даниил увёл туда Антона.

   — Ну, расскажи, расскажи, где твои сёстры, где моя невеста Катюша?

Антон опустил голову, поковырял носком чёбота землю.

   — Нечего мне сказать, батюшка Даниил, — ответил он.

   — Но что случилось с Катей?

   — Погибель она приняла от своих рук. Нас тогда в Бахчисарай привели. Марию и Полю от нас отняли и в Кафу на невольничий рынок отвели. Катю и меня оставили при дворце хана, и хан подарил Катю родственнику, какому-то князю Юсуфу. Князь взял подарок. Он содержал гарем. Туда же и Катя попала. Я был продан купцу Хамзе. Он купил меня потому, что я знал грамоту, счёт, умел писать. Не прошло и недели, как по городу прошёл слух — и в семье купца о том говорили, — будто бы какая-то уруска зарезала князя Юсуфа и себя тоже. Я догадался, что это была Катюша. Позже купец подтвердил мою догадку. — Антон замолчал, смотрел на Даниила печальными глазами.

   — Господи, упокой её светлую душу, — тихо сказал Даниил, в душе удивляясь мужеству Катюши. Потом спросил Антона: — А ты знаешь, что случилось с твоими матушкой и батюшкой?

   — Я надеюсь, что они живы. Когда батюшка увёл прихожан из храма, там и матушка была. Они же успели уйти в лес...

   — Антоша, ты уже взрослый и потому крепись. Они ушли на погибель себе. Всех козельских, кто ушёл из храма, перехватили на дороге близ самого леса и порубили. Я видел их. Мы вдвоём с побратимом Иваном пришли в Козельск какой-то час спустя. Все видели, как город сгорел. — Они помолчали, потом Даниил спросил: — Что ты будешь делать? Иди в Гезлёв со всеми.

   — Возьми меня с собой, батюшка Даниил. Я хочу отплатить за батюшку и матушку, за сестёр, за себя, наконец...

   — Но в ком ты видишь врагов? Скажи мне, Антоша, это очень важно.

   — Да все крымчаки, батюшка-воевода, одним миром мазаны. Всех их надо под корень...

   — Ты по-иному и не можешь думать. Я понимаю тебя. Но русская рать ни с женщинами, ни с детьми, ни со стариками не воюет и в полон их не уводит. Потому не знаю, как мне быть с тобой.

   — Вы, Адашевы, всегда отличались доблестью, как говорил мой батюшка, но ведь у вас нет потерь среди близких.

   — Зачем же так, Антон? Разве Катюша была мне чужой? В те дни, когда я разыскивал Катюшу за Козельском и понял, что потерял её, я себе смерти искал.

   — Прости, батюшка-воевода, верно, я совсем чёрствым стал.

   — Вот что, Антоша. Я возьму тебя с собой, но не сейчас. Ты пока пойдёшь в Гезлёв и там дождёшься меня. В Гезлёве главным ноне воевода Якун, и ты будешь при нём моим именем. Может быть, там будут сечи — береги себя. Я не хочу тебя потерять.