Полноводный Днепр принял армаду русских судов и ничем не стеснил её движения. Лишь ближе к вечеру у острова Монастырский река чуть сузилась, но не задержала суда. Плавание проходило спокойно, остановки на ночлег делали короткие. Каждый раз вечерняя заря уже угасала, когда суда приставали к правому берегу, менее опасному.
В дни движения по Днепру судов Даниил часто думал о том, чтобы судьба проявила к нему милость. Он молил Всевышнего о том, чтобы тот надоумил Девлет-Гирея уйти из Крыма с ордой куда-нибудь в набег. Тогда, считал он, ему не будут противостоять многотысячные отряды крымчаков. Он шёл не завоёвывать Крым, а лишь с тем, чтобы доказать заклятым врагам, погубившим десятки тысяч русичей, что и их земля уязвима и её можно покорить, если возникнет в том необходимость. Вот он поднял четыреста судов и ведёт их в Крым. А почему бы русской рати не поднять четыре тысячи ладей и стругов? Да придёт время, придёт — уверовал в то Даниил.
Суда русичей уже вышли в Днепровский лиман — ширь неоглядная, берегов не видно. Но впереди, как предупредили Даниила торговые люди, их поджидала опасность. Близ турецкой крепости Кара-Кармен лиман сужала Кинбурнская коса. Ширина пролива в том месте всего восемь вёрст. Если армада появится там в дневную пору, турки заметят и, будучи покровителями Крымской орды, вряд ли беспрепятственно пропустят русских. Выход был один: идти мимо Кара-Кармена только ночью.
Так и поступили. День простояли вёрстах в пятнадцати от Кара-Кармена, прижавшись к берегам косы, а едва наступил вечер, двинулись вперёд, вдоль самого побережья косы. Вот уже Днепровский лиман позади и перед судами открытое море. Пришло чувство облегчения: цель похода близко. Но это облегчение было коротким. Ещё и пятнадцати вёрст не прошли от Кара-Кармена, как впереди в рассветной дымке показался большой корабль. Он шёл, видимо, в Кара-Кармен, и Даниил понял, что перед ними турецкий корабль. Упустить его — значит ждать преследователей за спиною, счёл Даниил и велел Якуну вести суда на приступ. На турецком корабле дозорные, похоже, проспали приближение русских судов, и русичи сумели окружить огромное судно.
Застучали о его борта ладьи и струги, и вскоре русские воины взметнулись на его палубу. Впереди Даниила шли Пономарь, Кирьян, Ипат, Фадей, Колюха — самые отважные рубаки. Но турки были настолько ошарашены внезапным налётом русских, что почти никто из них не сопротивлялся. Одни убежали в трюм, другие в страхе поднимали руки, моля Аллаха и дерзких воинов о пощаде. Вскоре корабль оказался в полной власти воинов Адашева. Это был парусно-вёсельный корабль, и когда Пономарь со своими отважными воинами проникли под верхнюю палубу, то увидели не меньше полусотни прикованных к вёслам рабов. Воины Ивана Пономаря принялись освобождать их от цепей. Среди рабов оказалось много русских. Избавившись от цепей, они ринулись наверх, чтобы посчитаться со своими притеснителями, но Пономарь велел своим воинам остановить их.
Захват корабля вначале порадовал Даниила, но потом озадачил: а что с ним делать? Однако воевода Якун, оказавшийся рядом, избавил Даниила от озабоченности.
— Батюшка-воевода, ты отдай корабль в руки новгородцев. Мы знаем, что с ним делать. Он пойдёт впереди наших судов и первым подойдёт к Гезлёву. На нём же есть пушки, и если надо будет, мы откроем огонь по крепости.
— Славно мыслишь, — согласился Даниил. — Одно добавлю: пушкарей я поставлю из тех, кто воевал под Казанью.
Вскоре новгородцы развернули корабль, и плавание продолжалось. Всех турок посадили на вёсла, хотя и не приковали. Властвовать над ними поставили прежних рабов.
А на исходе следующей ночи, уже более чем в ста пятидесяти вёрстах от Кара-Кармена, русские встретили ещё один парусно-вёсельный турецкий корабль, больше захваченного, и также внезапно пошли на абордаж. Ночное нападение и для этих моряков было неожиданным. Сотни русских воинов, бывшие рабы, оказались на его борту так стремительно, что у турецких воинов не было выбора: или погибнуть в схватке, или сдаться в плен на милость победителей. Турки знали, что Русь и Турция не находились в состоянии войны и потому надеялись, что им сохранят жизнь.
Ещё на первом корабле Даниил нашёл русского, хорошо говорившего по-турецки. Теперь он был у Адашева за переводчика. Тридцатилетний Фрол провёл в плену одиннадцать лет и все эти годы плавал на кораблях. Иногда его освобождали от цепей и вёсел, и он прислуживал вельможам — там и научился турецкому языку. Когда корабль был полностью в руках русских, а пленных согнали в трюм, Даниил пришёл с Фролом и через него сказал им:
— Мы захватили ваши корабли потому, что видели угрозу себе. Мы вам ничем не угрожаем и в полон вас не возьмём. Придёт час, и с Богом отпустим. А пока будьте послушны нашей воле.
Вновь воевода Якун составил из новгородцев команду для второго корабля. Многие из освобождённых рабов вызвались тоже управлять кораблём. Кое-кто даже вернулся на вёсла.
И настал час, когда армада во главе с двумя кораблями вошла в Каламитский залив. Остались считанные версты до Гезлёва. Но было около полудня, и Даниил решил ждать в море наступления ночи. На кораблях спустили паруса, на ладьях и стругах положили вёсла. Все отдыхали, набираясь сил перед прыжком в неведомое. Никто не знал, что ждёт их на западном берегу Крымского полуострова. Одно утешало: на их стороне внезапность нападения. Была ещё надежда на то, что хан Девлет-Гирей со своей ордой находится уже где-нибудь за Крымским перекопом, в степях Приазовья.
Даниил в эти дни плавания по Днепру и по Чёрному морю набрался спокойствия и уверенности в том, что поход русской рати завершится удачно. Иногда он посмеивался над собой, что его уверенность питает Олеся, так просто пообещавшая ему благополучное возвращение. Что ж, его не будет, ежели он дрогнет, проявит опрометчивость и нерешительность, пагубные там, где нужны смелость, находчивость и дерзость. Этого Даниилу было не занимать, и потому-то душевная простота Олеси вещала мудрое и правдивое: он вернётся.
Темнота наступила неожиданно. Даниил даже не поверил, что такое может быть. Только что светило солнце, и вот оно скрылось за морским окоёмом, погасла заря, и без сумерек, сразу наступила ночь. Даниил поднялся к Якуну на мостик, тронул его за плечо.
— Давай, мой друг, поднимай паруса, клади вёсла на воду.
Всё пришло в движение. Закипела вода под вёслами, морской ветер надул паруса. Ладьи полетели вперёд, за ними двинулись струги. Но корабли по-прежнему шли впереди. Они должны были встать вблизи берега и навести пушки на крепость. Ладьи и струги устремятся в гавань, к пристаням, к берегам, и русская рать двинется занимать город, даже если он укреплён и у него высокие стены. Вскоре в ночном море обозначился берег. Кое-где светились крохотные огоньки, они помогали ратникам двигаться прямо к цели. Вот и гавань. В ней стояло несколько небольших судов, лодки жались к берегу. Русские ладьи и струги растеклись на сотни сажен вдоль него. Ратники покинули суда и по колено, по грудь в воде молча пошли к берегу. Вот и стены Гезлёва, но они низкие, не выше сажени. Ратники преодолели их просто: сильные встали к стене, ловкие — на их плечи. И пошло: десятки, сотни, тысячи ратников уже на стене, уже в городе. Многие побежали прямо по стене, чтобы окружить город. Для всех жителей Гезлёва, для нескольких сотен ордынских воинов появление русских на их земле, в их городе было подобно грому среди ясного неба. И стражи у ворот были сонные, и воины нежились на постое у горожан. Наконец воины пробудились, выскочили на узкие улочки и попали под удары сабель и мечей русских, идущих плотными рядами.
Однако оцепенение крымцев прошло. В казармах, где стояло сотни три воинов гарнизона, забили тревогу. Похватав оружие, они выбежали на площадь к мечети, и, когда русские появились на площади, в них полетели стрелы. Но ратники, которых вёл Иван Пономарь, броском одолели разделяющее их с врагом пространство и тысячей сабель обрушились на ордынцев. Началась схватка. Она была недолгой. Крымцы сражались отчаянно, но все полегли. А на южной окраине города, возле богатого дома мурзы, завязалась ещё одна короткая схватка: личная охрана мурзы пыталась защитить его дом и подворье. Но воинов было всего полтора десятка, и они тоже полегли.
