— Так что, Ольга теперь уже не Ольга?

Мессир с толикой сожаления посмотрел на Диму. За долгие тысячелетия пребывания на Земле он, даже себе на удивление, приобрел некоторые черты характера, присущие человеку. В последние столетия он начал осознавать, что в нем стали проявляться нотки сострадания.

Мессир усиленно боролся с этим порочным приобретением, но иногда позволял себе некоторые послабления. Особенно, если дело касалось людей, которые в той или иной мере были приближены к его персоне. Вот и сейчас после мучительных и долгих раздумий он решил посетить своего вновь обретенного истребителя ведьм. В конце концов, этот юноша нужен, ибо ему приходится исполнять его задания, от исполнения которых он в некоторой мере зависит.

— Да, в некотором смысле ты прав. В теле Ольги сидит Морригана. Пока она достаточно слабая, и человеческая сущность преобладает в твоей женщине. Но с каждым днем ведьминская сущность будет крепнуть и через некоторое время Ольги как таковой не будет. Придется, как это не печально для тебя, смириться с этим, — промолвил он после некоторого молчания.

— И как быстро это произойдет? Я хотел спросить, когда не будет Ольги? — с волнением спросил Дима.

— Трудно сказать. Все будет зависеть от активности Морриганы, насколько интенсивно она будет подпитываться человеческой энергией. Это может произойти и через неделю, и через год.

Неожиданно гримаса улыбки тронула губы мессира.

— Впрочем, ты не особенно-то и переживай, Думус. Жизнь преподнесет тебе еще не раз сюрпризы. У тебя все равно не было бы счастья с этой женщиной, потому, что она, в некотором смысле, и не женщина вовсе.

— Как не женщина? — опешил Дима.

— Она — суккуба. Когда-то, лет тридцать тому назад я, в образе молодого ловеласа, соблазнил Варвару, мать Ольги. Результатом нашей бурной любви и стала эта молодая особа. Когда ты впервые увидел Ольгу, ты влюбился в нее?

— Да, я влюбился в нее безумно, она необыкновенно красивая, сексуальная и желанная женщина, — прошептал едва слышно юноша.

— Правильно, — удовлетворенно промолвил мессир. — И в постели она безумно хороша. Не так ли?

— Да, — Дима вспомнил бурные ночи со своей возлюбленной, после которых он чувствовал себя обессиленным и физически опустошенным. Но даже воспоминания о них вызывали у него безмерные восторг и наслаждение. И он вновь и вновь хотел обладать ее телом, ощущать под собой его приятную мягкость и упругость. Оставаясь один, он постоянно мысленно возвращался к событиям ночи, в который раз переживая и наслаждаясь каждым мгновением обладания ее изумительным телом. Ольга была его первой женщиной, и он не мог сравнивать ее с другими. Он просто постоянно ее желал, и считал это вполне естественным для влюбленного.

— Сейчас она, как суккуба, еще не вошла в полную силу, и даже не вполне осознает, что она для возлюбленных своих представляет опасность. Но и той неполной силы хватило, чтобы полностью выкачать всю энергию со своего первого мужа и отправить его на тот свет, — нарушил его размышления мессир. — Можно сказать, что тебе повезло. Иначе через совсем короткое время она опустошила бы тебя, и ты отправился по стопам своего предшественника.

— И что же мне теперь делать?

— Что хочешь. Решение этого вопроса я полностью отдаю тебе. Мне это уже не интересно. Для меня свою задачу ты выполнил. А как поступишь ты, это уже твои проблемы. Я долго размышлял, сообщать ли тебе эту информацию. Решил сообщить, чтобы ненароком не потерять истребителя. Мне ты еще нужен. И готовься выполнить очередную задачу. О ней тебя известят. И сними с руки повязку. Она тебе больше не требуется.

Мессир поднялся со стула, подошел, слегка прихрамывая на правую ногу, к Диме, провел небрежно рукой над раной, и юноша почувствовал, как постоянная ноющая боль мгновенно прошла. Даже не глядя на результаты своего действа, мессир надел на голову шляпу и направился к стене.

— Подождите! — воскликнул взволнованно юноша. — Но получается, что Ольга ваша дочь. Вам совсем не интересна ее судьба? И Вы ничего не хотите предпринять, чтобы помочь ей?

Мессир в удивлении остановился и, повернувшись к Диме, несколько мгновений внимательно смотрел на него, не произнося ни слова. Неожиданно его губы дрогнули, и он оскалился, что, вероятно, должно было обозначить крайнюю степень его веселья.

— Нет, делать я ничего не буду, — наконец молвил он. — Таких детей по всему земному шару у меня миллионы. И вмешиваться в их жизнь, изменять их жизнь и естественный ход истории мне ни к чему. До свидания.

Не говоря больше ни слова, легко прошел через стену, как будто ее и не существовало вовсе. Необыкновенное свечение с уходом мессира исчезло и в комнате снова стало сумеречно. Дима, недолго постояв в нерешительности, глубоко вдохнул, успокаивая дыхание, развязал бинт и с любопытством уставился на то место, где еще недавно была беспокоящая его рана. На ее месте был неширокий, зарубцованный шрам. Так и не включив свет в комнате, расстроенный страшным известием, юноша продолжал сидеть в сумерках на диване, обдумывая вновь сложившуюся ситуацию.

— Что же делать? Неужели придется убивать свою любимую, чтобы хотя бы отомстить Морригане за смерть Ольги, за свое разрушенное счастье? Но это так больно. Поднять оружие на человека, который еще утром был для меня самым дорогим на свете. Да, придется сделать для себя вывод — нельзя верить ничему, что происходит вокруг меня.

Так и не приняв окончательного решения, Дима решил подождать и понаблюдать за Ольгой. Может мессир ошибся, или неудачно пошутил и его любимая вовсе не ведьма.

После работы Ольга явилась в прекрасном расположении духа. Вся воздушная, веселая. Дима невольно залюбовался своей любимой.

Чмокнув встречающего любимого в губы, Ольга, ни слова не говоря, словно легкое дуновение ветерка, упорхнула в спальню. Дима в недоумении остался в большой комнате, с некоторой тревогой ожидая дальнейшего развития событий. Вскоре дверь спальни распахнулась и на пороге появилась она, одетая в длинное бирюзовое вечернее платье из атласа. Несколько секунд она стояла в дверном проеме, благосклонно позволяя юноше полюбоваться своими совершенными формами. Затем она, сексуально и чрезвычайно соблазнительно покачивая бедрами, прошлась по комнате, своим, необъяснимым никакими известными постулатами, женским чутьем оценивая впечатление, произведенное на юношу.

Дима почувствовал, как его мужское начало воспряло, и его охватило томительное желание немедленно обладать этим телом. Почувствовав волнение любимого, Ольга подошла к Диме и замерла на несколько мгновений, глядя на него серыми глазами, пылающими неистребимым огнем любви.

Не выдержав мук желаний, они бросились в объятия друг к другу. После долгих и страстных объятий, со стонами и жаркими поцелуями, Ольга отстранилась от любимого, и одним движением стянула платье через голову, небрежно отбросив его ногой далеко в сторону.

Юноша сделал то же самое со своей рубашкой, которая мгновенно превратилась у него в руках в изодранную драную тряпку, когда он стаскивал ее с себя. Он слышал, как разлетелись во все стороны отрываемые пуговицы. Но теперь ему все было безразлично. И только о предмете своего вожделения он мечтал уже почти на грани сумасшествия. Она обхватила его руками за шею, и, увлекая его за собой, упала на пол, застеленный большим толстым ковром. Опустив прелюдии, они занялись любовью. Или, скорее, пережили нечто, имеющее весьма отдаленное отношение к этому занятию, но своеобразное. Они оба хрипели и вопили, охваченные экстазом, катались по ковру из одного конца комнаты в другой, качаясь на волнах набегающего наслаждения. Она вся преобразилась. Рядом с ним было нечто эротическое, начисто лишенное человеческого начала. Что-то звериное, первобытное исходило от нее. Флюиды необъяснимой, неизвестной ему энергии пронзали юношу, заставляли его испытывать стремление вновь и вновь обладать этим воплощением открытого секса.

В его руках Ольга превратилась в воплощение животной сексуальной страсти. Соитие двух любящих превратилось в секс в чистом виде, без малейшего налета стыда, ненужных в данной ситуации запретов на что-то интимное, это был секс на гране возможного. Все вокруг и сами они преобразились в бесконечный оргазм, сотрясающий их тела, и незримый лепечущий океан интимной речи.