Он стал жить по принципу, чем хуже, тем лучше. Непреодолимо захотелось курить. Николай с большим трудом залез в слипшийся от дождя карман и достал промокшую пачку сигарет. Он с остервенением сжал в кулаке пачку, и с нее полились струи воды, вперемежку с высыпавшимся табаком.

— Вот зигзаг и злая ухмылка судьбы. Даже не покурить, — со злостью подумал Николай и, широко размахнувшись, отшвырнул исковерканную пачку далеко в сторону. В бросок было вложено столько злой силы, что ее с лихвой хватило, чтобы развернуть Николая и с силой бросить его наземь.

Николай лежал на залитом водой грязном асфальте, кричал в отчаянии во весь голос, до хрипоты, до боли в горле, и с остервенением бил по нему кулаком, разбивая его в кровь. Выместив на нем накопившуюся злобу, не обращая внимания на льющуюся из разбитой об асфальт руки кровь, поднялся со второй попытки и, повесив низко голову, покачиваясь, продолжил свой путь.

Асфальт вскоре закончился. Дальше нужно было идти по раскисшей скользкой тропинке к частному небольшому домику, где вот уже несколько месяцев он снимал у одинокой бабки запущенную, грязную комнату, давно требующую хоть небольшого ремонта.

Николая удовлетворяло, что бабка за комнату просила немного, в его личную жизнь нос не совала, и иногда даже была готова разделить с ним бутылку, другую водки, правда, твердя при этом, что алкоголь до добра еще никого не доводил.

Тропинка была предательски скользкой. А дренажные канавы вдоль тропинки были от этих бесконечных дождей переполнены водой. Несколько раз Николай, поскользнувшись, падал в грязь. Лежал долго в грязи и воде, поливаемый бесконечным холодным дождем, собираясь с силами. Собравшись, поднимался медленно и с трудом, несколько раз возвращаясь в исходную позицию, покачиваясь, брел упорно вперед.

Неожиданно он потерял равновесие, неведомая сила сильно повела его в сторону, он поскользнулся и, проскользнув на животе по скользкому брустверу, упал, подняв каскад брызг, в глубокую дренажную канаву у дороги, с головой погрузившись в холодную мешанину воды и грязи.

Затуманенный алкоголем мозг с трудом осознавал опасность ситуации. Однако включился инстинкт самосохранения. Николай, вынырнув, начал хвататься за траву, растущую по берегам, и упорно делал попытки вылезти из канавы, однако, размокшая под дождем почва не могла выдержать вес взрослого мужчины. Немного вытянув тело из канавы, Николай вырывал из размокшей почвы очередной пучок травы и с шумом, с брызгами, падал назад в канаву.

Немного отдохнув, начинал новую попытку, которая заканчивалась так же безрезультатно, как и предыдущая. Хмель постепенно покидал его голову, но неотвратимо таяли и силы. Вскоре Николай с ужасом понял, что, пожалуй, пробил его последний час. Николай уже почти трезвым умом осознал, что он страшно замерз, силы его на исходе, и перспективы получить помощь от кого-нибудь в эту ненастную ночь практически равны нулю.

— Может это и к лучшему. Кому нужен я и моя никчемная жизнь? — вяло шевельнулось в его мозгу.

Он уже смирился с мыслью о близкой смерти, перестал бороться за жизнь, начал захлебываться водой и грязью, когда неизвестно откуда сверху появилась рука, мокрая, холодная, которая схватила его за руку и сильно потянула наверх, к жизни. Николай, вдохновленный забрезжившей возможностью спастись, судорожно схватился за руку и начал помогать себе, облокотившись на стенку и засучив ногами.

После нескольких бесконечных мучительных минут борьбы за жизнь Николай весь мокрый, грязный вылез, наконец, на траву. Обессиленный, он лежал на мокрой траве, поливаемый сверху не прекращаемым холодным дождем, уткнувшись лицом в грязные руки, и тяжело, с хрипом, дышал.

Когда он, немного придя в себя, поднял голову, чтобы увидеть своего спасителя, рядом никого не было. Придя окончательно в себя, Николай встал и на трясущихся от пережитого напряжения ногах побрел домой.

Прошло уже полгода после этого памятного события. Однажды вызвал его к себе начальник управления и с чувством собственного удовлетворения вручил ему приказ об увольнении из органов прокуратуры. Для Николая это не было такой уж полной неожиданностью. Подобного развития событий он уже давно с потаенным страхом и слабой надеждой ждал.

Несмотря на ожидаемость этого события, первое время нет-нет, да и вспоминал с горечью о несостоявшейся карьере. Товарищи от него отвернулись, предпочитая общаться с более успешными сослуживцами. Даже родственники махнули в безнадежности на Николая, вполне резонно решив, что ему теперь не помочь. И не было рядом человека, который смог бы протянуть ему руку помощи. Со временем воспоминания все реже и реже посещали его голову, уступив место раздумьям, где, с кем и на что выпить.

Теперь ему ничто не мешало пить и предаваться разгульному образу жизни. А деньги он иногда зарабатывал, разгрузив машину какую-либо или вагоны в депо. Благо силы пока были. Иногда, в период острого денежного кризиса, приходилось просить дружков угостить в долг. Его с неохотой угощали, с условием, что в лучшие времена он с ними расплатится.

Однажды ночью возвращаясь с очередной попойки, почти в бессознательном состоянии, переходил дорогу. Последнее, что помнил Николай с того события, это полнейшая темнота вокруг и только два ярких пучка света, приближающихся на него с непреодолимой силой. И когда они почти навалились на него, непонятная сила схватила его за шиворот, подняла над землей и грубо отбросила на обочину.

Оглушенный полетом и падением, он долго сидел на грязной обочине, пытаясь разобраться в случившемся. Так и не найдя хоть какого-нибудь объяснения тому, что произошло, Николай понял, что он, пожалуй, дошел до конечной черты.

Придя в свою запущенную комнату, он разыскал оставшийся от прошлой жизни кусок веревки, привязал его к крюку, непонятно для чего вбитому в стену хозяйкой, и, всунув голову в петлю, толкнул ногой табуретку. Табуретка с грохотом отлетела, а следом раздался грохот падающего тела. Слабенький крюк не выдержал его веса. Николай сидел, прислонившись спиной к стене, и впервые со времен своего беззаботного детства рыдал.

Рыдал он долго, навзрыд, обливаясь слезами и громко шмыгая носом. После этого очищающего душу рыдания, он немного успокоился и прилег в изнеможении на свою вечно разобранную кровать с замызганным, давно не стиранным, постельным бельем.

Вдруг в наступившей тишине до слуха Николая донесся легкий шорох. Он в удивлении приподнялся с подушки и настороженно прислушался. Шорох доносился со стороны глухой стены. Николай с ужасом увидел, что из стены появилась чья-то нога, через мгновение — рука, а вскоре и все тело женщины.

— Допился, — мелькнула в его воспаленном мозгу мысль, — уже и видения стали мерещиться.

Но уж очень реалистичной была представшая перед ним фигура. Николай присмотрелся. До боли знакомая женщина стояла перед ним.

— Маша? — вскричал пораженный Николай.

Резво, насколько позволяло его состояние, вскочил с кровати, но тут же обессиленный, качнувшись, едва не упав, сел.

Появившаяся женщина, молча, прошла через комнату, подняв веревку с крючком, легким движением забросила их под кровать, подняла табуретку и, поставив ее к колченогому столу, села, положив ногу на ногу и сложив руки на коленях.

Николай, молча сидя на кровати, уставился на непрошеную гостью, ожидая, что она скажет. А она сидела и просто, улыбаясь, тоже молча, смотрела на него.

Николай, наконец, решил нарушить неловкость возникшей обстановки. Он с трудом, покрывшись испариной от напряжения, поднялся с кровати, подошел к Маше и попытался обнять девушку за плечи. К его ужасу рука медленно погрузилась в тело девушки, как в желе.

Николай ясно видел свою руку через почти прозрачное, желеобразное, тело Маши. Его волосы зашевелились от ужаса. Он схватился за голову руками, закрыл глаза и закричал. Он кричал громко, вложив в крик весь свой ужас и отчаяние.

Крик неожиданно оборвался, когда он почувствовал, что кто-то, вполне ощутимый и реальный дотронулся до его плеча. Глубоко вздохнув, сглотнув, подступивший неожиданно к горлу комок, Николай решился открыть глаза. Перед ним стояла хозяйка и с удивлением смотрела на него.