— Сдал?

— На машинке, — отвечаю я.

— Вычитывай скорее и сдавай, — говорит он, — 30 строк на подверстку.

Потом я иду домой по вечернему городу, у одного из телефонов–автоматов останавливаюсь, хочу позвонить Наташе, но передумываю. Я совсем потерялся между Наташей и Машей, просто разрываюсь между чувством и долгом.

Завтра воскресенье. Завтра я заскочу на барахолке посмотреть что–нибудь из книг, встречу там, наверное, своего старшего брата: фанатика антикварного барахла, потом заеду к матери, она заставит меня кушать, я сперва буду отнекиваться, что сыт, потом сяду за компанию, войду во вкус и съем все.

Потом мы будем смотреть телевизор, разговаривать о болезнях, а потом я снова поеду в зоопарк или пойду в кино.

Недавно у меня украли мотоцикл, но он был застрахован и скоро я куплю новый. На мотоцикле при моей работе гораздо удобней.

Вечерами я долго копаюсь в самом себе. Раньше этого не было, раньше было как–то проще. Старею видно. А может мне не дается единство противоположностей, или как там этот закон — я вообще–то не силен в философии.

И еще, когда я засыпаю, на грани сна и яви мне часто мерещится какой–то странный мир, где я вроде жил раньше. Я засыпаю встревоженный и виду странные сны. Но утром забываю их.

Надо бы показаться врачу…

…Дважды загоралась электробудка. Вспыхивала она обычно под утро, когда нагрузки от включенных в холодные ночи обогревателей превышали возможности собранной «на соплях» щитовой. Огнетушителей в зверинце не было, но пожарные приезжали аккуратно и быстро. Похоже, что зверинец был единственным местом в городе, где в этот сезон дождей что–то могло гореть.

Вторично обворовали вагончик директора. Первый раз его обворовали еще до моего приезда. По телефону директор начал перечислять мне свое имущество, но я вскоре взмолился — огромное количество вещей было запомнить невозможно. Сам же он приехать для дачи показаний опять не удосужился.

Украли прицеп–слоновоз покойной Кинги. Воров нашли быстро, это оказались пчеловоды, которые уже успели установить на прицепе ульи.

В милиции меня встречали с юмором.

Появился директор с каким–то армянином, хозяином мотогонок, переманившим Хохла. В тот же день армянин отбыл. С ним уехал погруженный на прицеп тягача КРАЗ, так необходимый нам в этой грязи. Директор благодарил меня за долготерпение, но на мекал, что быть в Москве ему необходимо. Там шла борьба за руководство зверинцем. Его соперником вы ступил директор другого зверинца, еще более разрушенного. Но у Петра Викторовича с прошлого года было сэкономлено 57 тысяч. У того же ни копейки не было. Главк склонялся к тому, чтобы оба зверинца объединить. Короче, в Москве плелись обычные в этой системе интриги, шла унылая борьба за власть, подстегиваемая взятками и посулами.

Петр Викторович вызвал у меня сочувствие. Я предложил ему обналичить десять тысяч под видом закупки лекарств. Он радостно поддержал эту идею. Через полчаса я принес ему бланки накладных зоофирмы Краснодара, приходный ордер этой же фирмы на десять тысяч. Мы якобы купили у них пушновид, антибиотики, кубатол, оксикорт, шприцы разовые и прочие медикаменты и оборудование на эту сумму.

«Выдать, в качестве исключения», — завизировал директор эти сомнительные, приобретенные мной год на зад на всякий случай, документы.

Я получил деньги, отнес директору семь тысяч.

— На три тысячи надо хоть что–то купить из медикаментов, — сказал я доброжелательно — Пройдусь, вот, по аптекам.

Он не возражал, а на следующее утро опять уехал в Москву.

Квартира у них с супругой тоже была в Москве, так что его вояжи в столицу удивления у меня не вызывали. Я более основательно занялся набором людей и вскоре добился успеха.

Успех был своеобразный: я нанял электрика, сварщика, плотника с совмещением ими обязанностей рабочих по уходу за животными, мальчишек перевел — одного сторожем, а другого контролером, «обезьянницу» заставил работать личным примером — сам вычистил как следует вольеры, что стимулировало ее активность на некоторое время.

Удалось заманить и двух водителей, родственников ранее нанятых рабочих. Их я принял с совмещением должностей механика и инженера.

А своеобразность новых кадров заключалась в том, что эти работники, за исключением шоферов, только–только освободились со строгого режима. Работать они пока работали, но я с неприятным чувством ожидал зарплаты.

После получки бывшие зэки ушли в глухой запой, отягченный сложными разборками друг с другом. В качестве арбитра они избрали меня и то и дело бегали жаловаться друг на друга, рвя при этом рубахи на груди и изображая истеричные сцены.

Вдобавок они напрочь перессорились с шоферами, угрожали тем расправой. Шоферы, как люди от уголовщины далекие, воззвали к помощи милиции. Зверинец превратился в дурдом, где разные группировки по–разному разваливали и без того гибнущее дело.

Тем не менее мне удалось поставить на ход два тягача, ЗИЛ и МАЗ, и УАЗик. Следующий переезд, площадку для которого я снял в райисполкоме сам и непременно асфальтированную, мы провели за два дня. Была соответствующая реклама, место стоянки оказалось удобным, а главное — там было чисто, посетители не тонули в грязи.

И народ пошел, в кассе, наконец, завелись деньги.

Тут прибыл взъерошенный Владислав Хитровский.

Вид у него был таинственный.

Оказывается, он побывал в Москве у соперника Петра Викторовича. Соперник до того довоевался, что его, человека полнокровного, грузного, хватил инфаркт. Прямо в главке после очередной «разборки» (я специально упомянул это жаргонное слово, на мой взгляд, склоки в главке мало чем отличаются от склок моих уголовников) он начал хватать воздух открытым для возражений ртом, осел на пол, тяжело завалился на правый бок.

Этот директор N 2 получил власть недавно. Много лет он был в опале, так как ввязался в какую–то грязную историю с дамами, за что его и сняли с должности. Теперь, вернувшись к директорству, он пытался оживить мертвое хозяйство, не имеющее ни приличного жилья, ни сносной техники, ни денежных запасов. Одним из методов реанимации ему представлялся путь захвата более крупного зверинца. Благо дело, Петр Викторович крепко споткнулся на несчастье со слонихой, смерть которой получила широкую международную огласку.

Директор N 2 принял Хитровского на больничной койке. Он поделился с ним частью своих планов и попросил помощи, так как без него зверинец совсем погиб нет. Владислав имел точки по торговле сладкой ватой в обоих зверинцах, в обоих же зверинцах он работал инженером, помогая по мере сил то одному, то другому. Так как директор собирался болеть долго, Хитровский почувствовал себя хозяином его зверинца и собирался переманить меня туда.

Я зазвал к себе Хитровского и его помощника Анд рея, сварил кофе, поставил на стол сахар, печенье, икру, хлеб, масло. И произнес небольшую речь.

— Владислав, — сказал я, — сейчас ты допускаешь примитивную ошибку человека, далекого от административных интриг. Мне пришлось достаточно поработать в системе и при Хрущеве, и при Брежневе. Прием директора N 2 называется на языке партократов — «подставка». Он подставляет тебя на время болезни, посулив золотые горы и воззвав к тебе по–человечески. После того, как твоими руками он расчистит себе дорогу, он тебя уберет. Ему не нужны умные сотрудники. Вер нее, умные сотрудники ему бы не помешали, но только при условии полной зависимости. Тот же Вокалев сознательно набирает помощников спившихся — они против него не вякнут. При этом он ничем не рискует при любом раскладе. Сожрет с твоей помощью Петра Викторовича — хорошо. Не сожрет — ты виноват, он же болел. Наладится работа в зверинце — хорошо. Не наладится — ты виноват.

— У тебя свое дело, свой бизнес, — убеждал я его, — не надо хвататься за все сразу. Понимаю, что, будучи директором, ты избавишься от необходимости платить в зверинец долю, она у тебя останется. Но надолго ли? Вспомни старую истину о попытке гнаться за двумя зайцами…