— Простите, вы не местная?

— Местная, а что?

— Да так, хотел попросить показать мне город.

— Что его показывать. Город, как город. Вы лучше угостите девушку коньяком.

С ней было все ясно. Небогатая продавщица, или столовская работница вышла на внеурочную работу. Но девчонка была молоденькая, не слишком потрепанная. Я заказал ей коньяк и предложил поужинать вместе. Я не столько нуждался этой ночью в женщине, сколько боялся уйти в запой. Я уже клял себя за мягкость характера. Надо было отказать своим гостям, не боясь их обидеть. Проглотили бы, тем более — все они мои подчиненные. Секс мог удержать меня от пьянки, я это знал. А девчонка была явно не против, но сразу предупредила, что к двум ночи ей надо быть дома, «а то мама убьет».

— Почему же именно к двум, а не к часу или к трем? — спросил я.

— Потому что в два кончается дискотека, — реалистично пояснила она.

Я прихватил в баре бутылку сухого вина, фрукты и мы поднялись в номер.

Так как дальнейшее имеет мало отношения к моему повествованию о зверинцах, я упущу подробности. Предвижу огорченные лица некоторых читателей. Для них я, если будет время, в смысле — если меня не посадят и не грохнут мои новые знакомые, я со временем напишу сексповесть, где постараюсь добросовестно вспомнить свои половые контакты, начиная с 15 лет, и описать их с максимумом подробностей. Это, надеюсь, будет выдержано в стиле настоящего социалистического реализма.

…В два я проводил девчонку до выхода, где сунул сонному швейцару пятерку, и с удовольствием завалился спать. Проспал до 12, принял душ, перекусил в гостиничном кафе и бодрый, счастливо избежавший за поя, направился в зверинец.

Не успел я зайти на хоздвор, как на меня набросился директор.

— Где вы ходите? В зале бардак, клетки не убраны, дежурить некому…

— Простите, — прервал я его, — вы, Виктор Викторович, сами меня отпустили после обеда на сутки. Я даже раньше пришел. Это, кстати, мой первый выход ной за полтора месяца.

— Надо знать, когда брать выходные, не после по лучки же, — сбавил он обороты.

— А какая разница? — искренне удивился я.

— А пройдите по вагончикам, посмотрите, — с ехидцей, но уже спокойно предложил он.

Да, я действительно был еще новичком в этой системе. В первом вагончике водители лежали вповалку, пахло блевотиной, на полу валялся мордвин Кильмяшкин по прозвищу Пельмень, изо рта у него стекала желтая слюна. Во втором вагончике лежал бесчувственный Жора, обнимая недопитую бутылку. На соседней койке по жилая девица, сонно осматривалась, натягивая на дряблые груди простыню. В третьем вагончике жил Царь. На стук он открыть не соизволил. Царь всегда пил в одиночестве, а потом сутки двое сидел взаперти, отходил. В третьем вагончике жили Филиппыч и Андросов. Они встретили нас помятыми рожами и здоровенным жбаном пива. Работы от них сегодня ждать не приходилось. В вагончике, где жили мои рабочие, было не лучше, чем в шоферском. Недавно принятый парень из Тольятти — он отвечал за обезьян — был трезв, но так сильно болел с похмелья, что едва поднимал голову. Стоящий около койки таз был наполовину полон коричневой вонючей рвотой. Рабочий хищного ряда, красивый кореец Ким, уже успел опохмелиться. Он готовно вскочил, но я запретил ему появляться в зале.

— Да, Виктор Викторович, — сказал я уныло, коллектив надо менять.

Он только ухмыльнулся. Десять лет в этом болоте сделали его человеком умудренным, мой идеализм только смешил его.

Я быстро переоделся в робу и взял в руки крайсер. После чистки клеток мне предстояла долгая процедура рубки мяса и кормления, потом надо было поить животных, потом проводить вечернюю уборку… Хорошо, что Антонина уже почистила у обезьян, задала им полдник и начала убирать у птиц.

День начался кошмарно и кошмарно продолжился. Я был перевозбужден утренними происшествиями и звонком, превратившим меня в нищего, поэтому принял таблетку димедрола, навернул глазунью из трех яиц по–турецки (мелко крошите лук, выкладываете его на раскаленную сковороду, поджариваете до золотистого цвета, заливаете яйцами, перчите, солите, прикрываете крышкой, выключаете плиту, снимаете крышку и прямо в сковороде подаете на стол. Хорошо украсить готовое блюдо ломтиками малосольных огурцов и помидоров), запил ее огромной чашкой очень сладкого кофе и завалился на диван, приглушив звук телевизора.

Приснилась мне старшая дочка. Ей в этом сне было совсем мало лет и она немного походила на героиню моей повести.

«…Я шла домой по дождю и о своей несчастной жизни думала. А когда пришла, тетя Надя стала ругаться, что я так промокла. Это потому, что у меня горло часто болит, когда я простужаюсь. А ей со мной, больной, возиться некогда. И я в самом деле простудилась. И назавтра тетя Надя отдала меня в больницу. И я лежала там и ничего не знала о том, что приехал папка и что он договорился в Охотске с милицией и мамку отпустили из КПЗ и не стали пока судить. Вот как это было.

Я лежала себе, болела. А, вдруг, мамка приходит. Я ей говорю:

— Что, мама, тебя не совсем отпустили, да? А она говорит:

— Совсем, смотри, что тебе папка прислал. И достает из сумки целый мешок конфет в красивых фантиках и еще коробку, на которой собака нарисована. И оказалось, что эта игрушечная собака умеет ходить и лаять. Я потом, когда мама ушла, пошла с ней по коридору и врачиху напугала. Собака залаяла, когда я кнопку нажала, а врачиха подумала, что она настоящая, потому что ходит и лает. Нянечки и все больные ребятишки так и рассмеялись. А врачиха тоже потом рассмеялась, такая добрая.

Я тогда на конфеты и не посмотрела и спрашиваю:

— Тебя совсем отпустили или нет? А она говорит:

— Пока на время, все от твоего папки зависит. Я спрашиваю:

— Почему от папки? А она отвечает:

— Так это он меня из КПЗ забрал, поручился за меня.

Я как закричу:

— Он здесь?!

А мама говорит:

Успокойся, успокойся. Тут он. Сейчас зайдет. Он с врачами говорит, хочет тебя из больницы забрать.

Не успела я с папкой подружиться, как следует, как мамка опять все испортила. Я тогда, в больнице, как услышала, что папка приехал, так прямо очумела вся. Побежала по коридору, а он уже навстречу идет, он с врачихой обо мне разговаривал. И я подбежала к нему и растерялась. И он, наверное, растерялся, потому что не подхватил меня, а присел на корточки и мы посмотрели друг на друга. И я смотрела на него и видела, что он уже старый, не такой, как на фотке, что у него уже лысина на голове и кожа вся в морщинах. А потом я посмотрела ему в глаза и узнала его — это мой папка, настоящий!

А он положил мне руку на затылок, такая теплая рука, и говорит:

— Здравствуй, малыш. И я говорю:

— Здравствуйте.

Я хотела сказать «здравствуй, папа, а само получилось «здравствуйте», будто он чужой дядя. Я так сказала и испугалась, что он обидится. А он меня обнял и прошептал на ухо:

— Я тоже стесняюсь, дочурка. Не бойся, мы друг к другу быстро привыкнем. Я тебя очень люблю, малыш.

И поцеловал меня за ухом тихонечко. А я вырвалась и убежала в палату. И легла на подушку лицом. Я уже большая, мне плакать стыдно.

Но тут у меня около кровати кто–то залаял, я посмотрела и увидела, что это игрушечная собачка лает, которую папа привез. А он стоит рядом и глаза у него мокрые.

И врачиха разрешила меня забрать домой, но только назавтра. И я так плохо спала ночью, все думала, как они там с мамой без меня.

И на другой день папа меня забрал и мы шли по поселку вместе. Все, кто нам встречался, улыбались и поздравляли меня, что папа приехал. А папа со всеми здоровался за руку и вежливо разговаривал. Оказывается, его многие в поселке помнят, помнят, как он в газете работает, и уважают, что он такой вежливый и грамотный. Папа был в красивом городском костюме с галстуком. А прикуривал он от зажигалки блестящей. И когда я попросила посмотреть, он сразу мне эту зажигалку подарил, а сам стал прикуривать от спичек. Он курит такие сигареты, которых у нас и не бывает. Американские, называются «Винстон».