Андрей поддержал меня горячо, с полным пониманием. Он обслуживал точку только в этом зверинце, за нее и отвечал, с нее и имел. И думал так же, как и я, только никогда не мог четко выразить свои мыс ли. Андрей всегда был человеком прямолинейным, не много простоватым, в лучшем смысле этого слова, без укоризненно честным.
Кроме того, он недавно женился; купил дом, супруга, которую он нежно и трогательно любил, ждала ребенка. Им было не до экспериментов, угрожавших семей ному благу. Владислава же увлекали мутные воды авантюр. Он не столько вслушивался в свои слова, сколько сравнивал меня с директором N2. Что он знал обо мне? Алкаш, человек темный, с непонятным прошлым. Верить полностью опасно, если бы был человек серьезный, то не пошел бы работать в зверинец на нищенский оклад.
Директор же представлялся ему человеком основа тельным, имеющим квартиру в Москве, определенное положение в главке, уже проявившим себя в руководя щей роли.
Кроме того, он носил униформу нуворишей — кожанку, рубашку из джинсовой ткани, турецкий свитер. Владислав подсознательно чувствовал в нем своего человека. Во мне же — нет. Белая ворона никогда не завоюет доверия стаи.
Как и Синяя Птица.
— Как желаешь, — закончил я разговор. — Но помни, если объединение не удастся, ты потеряешь точку в этом зверинце, Петр Викторович с тобой отношения порвет. Если объединят — директор N 2 от тебя избавится. В лучшем случае поставит вам кабальные условия. Учти, он давно не директорствовал, ему сейчас грести надо под себя, долги выплачивать. Не даром же его на должность ставят. Как, кстати, его фамилия, твоего нового любимца?
— Боканов.
— Боканов… Это он у Петровны замом работал?
— Да, он.
— Помню, как же. Недельку я как–то с ним общался. Трудно судить, но производит впечатление решительного мужика. И наглого.
Ехать с Хитровским я отказался. Более того, я сразу же после разговора позвонил в Москву Петру Викторовичу и заверил, что буду его поддерживать. Мне, в сущности, одинаково были безразличны оба директора. Просто с первым я уже нашел общий язык: его нежелание вмешиваться в работу, в мои дела — лишь бы деньги ему шли, — меня вполне устраивало. Приспосабливаться к новому особого желания не было.
Владислав умчал в Новочеркасск, в зверинец Боканова, хозяином которого он себя наивно считал. Андрей тоже уехал по своим делам. Я опять остался в гордом одиночестве, окруженный новым коллективом, в котором только Валя более–менее понимала что–то в деятельности зверинца. Работа навалилась, тем более что установилась, наконец, погода. Почти не оставалось времени на ветеринарную халтуру. Только поздними вечерами я мог принимать наиболее настойчивых собаководов.
Утром, пока я в темпе мылся, брился, одевался, пишущая машинка смотрела на меня укоризненно. Мы сделали уже два переезда, каждый раз в бешеном темпе — за сутки. Часть хозяйства я вывез вперед, по ходу маршрута, соскладировал и поставил там сторожа ми двух милиционеров, оплачивая каждому по сто рублей в сутки. Уменьшенное количество оборудования позволяло передвигаться оперативно.
В это время пришла телеграмма, вызывающая на переговоры с Москвой. В течение 15 минут Петр Викторович пересказывал мне, в деталях, о своей борьбе, потом попросил выдать всем сотрудникам по полторы тысячи единовременного пособия, так как на днях в Волгоград выезжает комиссия по реорганизации. Надо было задобрить коллектив, убедить людей заступаться за директора, которого все они, кроме Оли и Вали, совершенно не знали, видели пару раз, мельком. Я вернулся после переговоров с полной уверенностью, что через некоторое время мне отсюда придется уезжать. Потом я, переговорил с людьми, объяснил им, что собираюсь произвести выдачу пособий старым сотрудникам, но, пока директора нет, могу на свой страх и риск включить в ведомость и их. Естественно, не безвозмездно. Мальчишкам же я сказал, что выдача предназначена только хорошим работникам, они же к этому числу не относятся. Но я могу закрыть глаза на их недостатки…
На другой день у Наташи началось столпотворение. У меня в вагончике тоже было оживленно. Каждый приносил по пятьсот рублей и благодарил. Все это они делали тайком друг от друга, заговорщически подмигивая.
Я сложил деньги по купюрам, отложил в карман пиджака полторы тысячи, остальные спрятал. У меня на стене висел какой–то нелепый плакат на кнопках. За него я и запихивал деньги, твердо зная, что этот старенький плакат на самом видном месте внимания потенциального вора не привлечет. Потом я надел жилет, черный костюм, галстук и отбыл в город, где отлично провел время в китайском ресторанчике, одной из достопримечательностей Волгограда.
Вскоре пришла телеграмма: «Бофимов — это фамилия Петра Викторовича — с должности уволен, приказываю Хитровскому принять хозяйство, оказать содействие комиссии реорганизации двух зооцирков в один». И подпись начальника главка. Верней, начальницы, некой дамы, взращенной в партократической верхушке и отчаянно пытающейся сохранить власть над огромной сетью цирков и зверинцев.
Вскоре она перекрестит свое учреждение во Всероссийское цирковое общество, назначит себя генеральным директором и будет всячески препятствовать цирковым коллективам в их безудержных попытках обрести самостоятельность.
Появился Хитровский, изображающий свою непричастность к происходящему. Прибыла комиссия: ревизор — милая дама, которая незаметно передала мне письмо от жены Бофимова, специалист по технике — сухощавый мужичок по внешности и духу — стукач образца 1937 года, главный зоотехник Бобко с кокетливым именем Алекс — я сталкивался с ним около Кинги, когда от него было больше суеты, чем помощи, и некто из команды начальницы главка — высокий, вкрадчивый «дипломат», выполняющий в комиссии роль или соглядатая, или комиссара.
Они всей гурьбой ввалились в бухгалтерию и в первую очередь забрали печать зверинца. Я тем временем просмотрел письмо. Бофимовы сообщали, что «связная», передавшая весточку, это их хорошая знакомая, что она на нашей стороне.
В дальнейшем эта «милая» ревизорша выкопала в бумагах кучу нарушений, выпросила со склада три банки сгущенного молока, предназначенного для обезьян, извинилась, что не могла оказать нужной помощи, и спокойно отбыла, убедив меня в том, что Москва слезам не верит.
Потом главковские представители вспомнили о демократии и попросили собрать людей. Они вкратце объяснили, что главк решил сократить ряд зооцирков, так как из–за отделения республик, имеющимся зооциркам не хватает маршрутов для гастролей. В том числе должно произойти слияние нашего с тем, который работает в Краснодарском крае. Ввиду того, что Бофимов уволен, а Боканов болен, директором объединения зооцирка назначен Хитровский.
Наученные мной уголовнички начали задавать вопросы.
— А кто будет постоянным директором? — спросил электрик.
— Боканов.
— А кто он такой, что из себя представляет?
— Обыкновенный директор. Давно работает.
— А мы вот знаем, что он недавно работает, что его чуть под суд не отдали за девочек.
— Ну, мы этого не знаем, вернее, деталей про девочек. Но главк кого попало не назначит.
— А все же
— А вам–то какое дело? Кого назначат — с тем и работать будете! — это специалист по технике. Никак не может забыть тридцать седьмой.
Уголовнички радостно загудели, Им только дай возможность побузить. И демонстративно покинули собрание. За ними — остальные.
Потом к бедолаге из когорты сексотов тридцать седьмого все они подходили по одному, объясняли, что нынче не старые времена, что ему лучше тут вечерами не бывать, если попка дорога, потому что таких фраеров они на параше кушать заставляют. K вечеру специалист стал робким и вежливым.
Я на собрании не выступал. Я написал служебную записку и попросил передать ее начальнице главка.
«Считаю слияние зооцирков преждевременным, — писал я, старательно придерживаясь канцелярского стиля. — В результате подобного слияния будут растранжирены деньги одного зооцирка, что мало поможет другому. Кроме того, после слияния не будет возможности на маршрутах Волгограда прокормить увеличенное количество хищников, с мясом и так постоянные трудности. Это приведет к неизбежному отстрелу животных, о чем я тотчас доведу до сведения представите лей иностранной прессы, с которыми общался в период болезни слонихи Кинги. Наиболее целесообразным является передача зверинца трудовому коллективу в аренду (просьбу о передаче в аренду я утром послал от имени коллектива Ельцину). В любом случае и при любом решении главка слияние возможно только перманентное, чтобы сохранить животных и коллектив. По поводу же компетентности директоров ничего высказать не могу, так как недостаточно знаю обоих. Увольнение же Бофимова из–за гибели слонихи считаю неправомерным, по поводу этого происшествия прикладываю свою объяснительную (вторично) с подробным изложением фактов».
