Снова наступило долгое молчание, которое осмелился нарушить Амос Гарсиа.

— Я повторяю свой вопрос, шеф: мы прекращаем расследование?

Шеридан глубоко вздохнул и посмотрел через окно на улицу. Бэзил Кинг, держа в руках папку, терпеливо ждал ответа своего начальника.

Наконец Шеридан сказал:

— У нас нет другого выхода.

Оба его собеседника удивленно подняли брови.

— Чтобы продолжить расследование, — стал рассуждать вслух Шеридан, — нам потребуется особое распоряжение губернатора, а он нам его не даст — в этом я совершенно уверен. Если ФБР ведет себя подобным образом, то напрашиваются вполне объяснимые предположения. Во-первых, ФБР — или другая государственная служба такого же ранга — могло допустить какой-то серьезный промах и теперь пытается это скрыть. Во-вторых, мог произойти жуткий инцидент с религиозной сектой, в котором оказались замешаны высокопоставленные чиновники, а потому «шишки» из Вашингтона дрожат от страха, что их фамилии станут фигурировать в большом скандале. Подобное уже бывало. В любом из этих двух случаев нам опасно совать туда свой нос. Я сомневаюсь, что Айк Грэнвуд позвонил бы мне, если бы речь шла всего лишь о двух десятках заурядных людей, которые исчезли несколько лет назад, чтобы затем дружно уплетать рис и, возможно, слушать при этом дурацкие проповеди своего духовного наставника! Даю гарантию, что попытка вмешаться не в свое дело приведет нас к большим неприятностям. Кроме того, что мы сейчас имеем в активе? Три фамилии? Три из двадцати четырех? С такими данными многого не добьешься. Бэзил, у вас остались образцы ДНК, отпечатки пальцев погибших? Вы располагаете чем-нибудь таким, что могло бы нам помочь вести расследование?

Кинг отрицательно покачал головой.

— Фэбээровцы все заграбастали, шеф, — ответил он. — Перед тем как уехать, они тщательно осмотрели даже половые тряпки.

Шеридан хмыкнул и, посмотрев на лейтенанта, сказал:

— Тогда мы прекращаем расследование. Прекращаем, Гарсиа, но не из-за того, что нет бойцов, а из-за того, что нет боеприпасов. Тут уж ничего не поделаешь.

— Мне хотелось бы, чтобы вы осознали, что я — ваш преподаватель литературы, ваш учитель литературного творчества и что я вовсе не являюсь вашим учителем жизни!..

Фрэнк Франклин стоял в классе перед своими пятнадцатью студентами, засунув руки в карманы. Это было его первое занятие.

— Я нахожусь в университете «Деррисдир» для того, чтобы вы в конце обучения получили диплом магистра и затем смогли предложить свои литературные таланты издателю художественной литературы или редакции газеты, а может, сразу же начали писать романы и повести. Вот и все. Точка. Не рассчитывайте на меня в плане повышения уровня вашей общей образованности, развития вашего мировоззрения и формирования ваших взглядов на жизнь как таковую. Я — не психотерапевт. Мне, в общем-то, известно, что в среде преподавателей литературы, к которой я принадлежу, частенько встречаются личности, мало-помалу начинающие считать себя своего рода духовными наставниками, образцами для подражания, непререкаемыми авторитетами. Я не был знаком со своим предшественником, но, с моей точки зрения, весь мир не сошелся клином на преподавателях типа Джона Китинга из фильма «Общество мертвых поэтов» — как не сошелся он клином, скажем, на моей чашке чая…

Занятие проходило не в «павильоне Дойла». Когда студенты утром пришли туда, они увидели, что к деревянной двери приколота записка, в которой Франклин сообщал, что ждет их в одном из классов учебного корпуса. Этот поступок нового преподавателя не вызвал особого одобрения у студентов, и они намеренно пришли в класс с большим опозданием.

Наблюдая за тем, как они заходят, Франклин отметил про себя, что на лицах юношей застыло выражение недовольства, в отличие от девушек, смотревших на него с более или менее доброжелательной улыбкой. Как и в Чикагском университете, представительницы женского пола относились к Фрэнку с гораздо большей симпатией, нежели мужчины.

Вступительное слово Франклина не вызвало у студентов сколько-нибудь заметной реакции.

«Ну и ладно», — подумал он и приступил к подробному изложению содержания своего учебного курса. В Основном Фрэнк говорил о той работе, которой занимался в течение трех лет, проведенных в Чикагском университете.

После него настала очередь студентов: один за другим они рассказывали преподавателю о себе. Франклин узнал троих юношей, которых он встретил прошлым утром перед замком: Оскар Стэплтон, Джонатан Марлоу и Дэниел Либерманн. Те самые, которые работали для университетского журнала.

В завершение вводного занятия Франклин сообщил своим подопечным первое задание:

— На завтра напишите мне сочинение. Как подтверждение того, что вы сами написали эту работу, в ней должно быть затронуто какое-нибудь событие, происшедшее совсем недавно. Будучи студентом, я в начале каждого учебного года отделывался от подобного требования, исходящего от очередного нового преподавателя, тем, что сдавал ему свое самое лучшее сочинение, — каждый год одно и то же. Со мной попрошу так не поступать. И пожалуйста, не менее двух тысяч слов.

Студенты удивленно переглянулись и, явно обеспокоенные, заерзали.

— На сегодня занятие окончено. У вас есть целый день для того, чтобы написать сочинение и затем принести его мне завтра утром. Очень хотелось бы, чтобы вы меня удивили!

Франклин вернулся к себе.

Вчера, после организованного ректором и преподавателями застолья по поводу его приезда, он с изумлением увидел, что — совершенно для него неожиданно — из Чикаго прибыл грузовик с его имуществом. Весь оставшийся день ушел на выгрузку и размещение вещей в бывшем жилище Майкрофта Дойла. Несколько преподавателей, Норрис и даже супруга ректора предложили Франклину свою помощь. Фрэнк тем самым получил в распоряжение довольно многочисленный отряд помощников, которыми он руководил, указывая, куда именно следует положить тот или иной сверток или где лучше поставить журнальный столик, стеклянную крышку которого, как водится при переездах, не сразу удалось найти.

Подобная помощь была для Фрэнка в диковинку и даже смущала его. Он украдкой наблюдал, как почти незнакомые ему люди достают содержимое пакетов, перебирают в руках его личные вещи, произносят какие-то реплики. А еще — пытаются понять, что он за человек, разглядывая его мебель, книги и видеокассеты. Их поведение, конечно, было пронизано дружелюбием, но Фрэнк совершенно не был уверен, что подобные действия ему нравятся.

Единственное, что ему, безусловно, пришлось по душе, так это присутствие среди многочисленных добровольцев Мэри Эмерсон. Она провела с ним почти весь день — до самого вечера.

Сегодня Фрэнку оставалось еще разложить по шкафам кипы белья и распаковать несколько картонных коробок. Одну из них он решил открыть в самом конце. Вчера он настоятельно просил помогавших ему преподавателей не трогать эту коробку.

В ней лежали его рукописи.

Фрэнк достал из коробки стопки листков, испещренных исправлениями, сделанными его рукой. Это были заметки для будущего романа. Он положил их рядом с пишущей машинкой, которая со вчерашнего дня стояла на рабочем столе в кабинете, расположенном на втором этаже.

Затем он с символической торжественностью вставил в пишущую машинку первый чистый лист.

«Может, хоть здесь я наконец-то смогу его написать», — подумал Фрэнк и улыбнулся. Он хорошо знал, какие ободряющие слова нужно сказать человеку, мечтающему стать писателем, но вот дать совет самому себе было намного труднее. У него никак не получалось найти что-нибудь такое, что показалось бы ему дельным и уместным.

Впрочем, садясь за пишущую машинку, Фрэнк прекрасно понимал, в чем заключается его главная проблема: как он ни ломал голову, ему не удавалось придумать сюжет. Идей-то у него было полно, а вот сюжета, к сожалению, пока что не было — то есть не было того, что приковывает романиста к пишущей машинке и заставляет его писать, писать, писать…