Именно в этом духе вице-канцлер вел в первой половине дня важные переговоры с людьми, знающими, чего они хотят. Беседа с полковником Шляфлером позволила привлечь тайную организацию по крайней мере к сотрудничеству, а это было уже очень много. Разговор с первым заместителем Фёдлера графом Константином фон Долгохани был, в сущности, не столько разговором, сколько служебным инструктажем. Элегантный граф получил несколько инструкций и список послов иностранных держав в Бонне, которых должен был немедленно пригласить к себе. Заодно обнаружилось, что фон Долгохани не имел представления о событиях этого июньского утра, и это позволило Фёдлеру с удовлетворением констатировать, что он не ошибается в оценке людей.
Самым трудным оказался получасовой разговор с руководителем Ведомства по охране конституции доктором Пфейфером. Прежде всего, его взгляды на террористическую деятельность были гораздо более крайними, нежели взгляды полковника Шляфлера. Ведомство Пфейфера действительно боролось против террористов, с тупой яростью и с полным отсутствием чего-либо такого, что Фёдлер любил определять как политическую дальнозоркость. К тому же Пфейфер с неприязнью и некоторым пренебрежением относился к военным вообще, а особенно к тайной организации, о которой он знал почти все. Но при этом Пфейфер не скрывал своего недоверия к правительству канцлера Лютнера, терпеть не мог всякого рода красных, розовых и лиловых. У него не было также сомнений, что объединение Германии рано или поздно осуществится, а позорная для немцев глава, которую начал Вилли Брандт, должна быть закрыта и вычеркнута из германской истории. Фёдлер никогда не выразился бы так патетически, но это было неважно. Пфейфер был старше Фёдлера на одиннадцать лет и, по-видимому, уже не мог избавиться от определенного рода терминологии.
Политический талант вице-канцлера Фёдлера не подвел его и на этот раз. Без лишних слов, без каких бы то ни было действий военного характера в Бонне произошло нечто вроде тихого и незаметного государственного переворота. Подлинная власть в Федеративной Республике принадлежала теперь только троим: вице-канцлеру и министру иностранных дел Хансу-Викингу Фёдлеру, начальнику канцелярии министерства обороны полковнику Гюнтеру Шляфлеру и начальнику Ведомства по охране конституции доктору Отто Пфейферу. Это можно было считать властью, так как они втроем контролировали почти все каналы информации, а без информации — точной, быстрой и умной — управлять невозможно. Они целиком (или почти целиком, но в вполне достаточной степени) контролировали также важнейшие инструменты власти: вооруженные силы, разведку, политическую полицию, дипломатическую службу, секретариаты главнейших политических деятелей, а также сеть внутренней связи. В этой ситуации уже не имело значения то, что непрерывно заседавшее правительство ФРГ, включая канцлера, еще считало себя центральной администрацией. Управление современным государством основывается не на парламентской болтовне или выступлениях по телевидению. Оно опирается на тех, кто молчит и держит в руках технические средства власти.
Правда, одно довольно важное звено в системе власти — министерство внутренних дел и подчиненные ему штурмовые войска пограничной охраны — находилось вне круга влияния участников соглашения, но Фёдлер не придавал этому большого значения. Министр внутренних дел Дитрих Ламхубер был, в сущности, подставным лицом. Ему было всего тридцать семь лет, и в должность он вступил несколько месяцев назад, так как Лютнер, после происшедших в прошлом году рабочих и студенческих волнений, а прежде всего после дела Арнима Паушке, хотел иметь на этом посту молодого человека с либеральным прошлым и не скомпрометировавшего себя никакой грязной работой. Кроме того, у специальных сил был, правда, кое-какой следственный аппарат, но большей частью основная информация шла к ним от Ведомства по охране конституции, и об этом доктор Пфейфер позаботился с присущей ему аккуратностью.
Фёдлер был уверен, что в его руках все нити.
Соглашение между тремя господами трудно было назвать заговором. Сошлись, в сущности, только в одном: Дагоберт Лютнер не в силах справиться с надвигающимся кризисом и, хуже того, нельзя быть уверенным, что он вообще хочет это сделать. Необходимо было поэтому предпринять энергичные действия в широко понимаемых интересах германской нации. Об идеологии не говорили, сфера сотрудничества определена не была. По предложению Шляфлера лишь приняли рабочее название — разумеется, «Нетопырь», — чтобы сноситься между собой в экстренных случаях. Участники соглашения понимали, что затеяли в высшей степени опасную игру, и обошлись без уверений в необходимости сохранения тайны. Если бы кто-нибудь из участников соглашения проронил хоть слово, а тем более донес о встрече Лютнеру, дело не обошлось бы без потрясения основ и неисчислимых бедствий для Федеративной Республики.
Не обсуждали также, кто будет координировать их действия, ибо это само собой подразумевалось. Никто, кроме вице-канцлера Фёдлера, не располагал таким политическим опытом и не ориентировался с таким совершенством в дипломатических тайнах. И Фёдлер не добивался, чтобы ему подчинялись, и не заявлял, что намерен давать приказы. Он слишком хорошо разбирался в психологии. Гораздо более действенны такие соглашения, когда каждый из партнеров в полной мере ощущает собственную значимость. Тогда легче всего манипулировать партнерами. А перед этим Фёдлер никогда не останавливался.
План действия на ближайшие часы состоял из пяти пунктов.
Во-первых, следовало обезвредить Лютнера с политической точки зрения. Необходимы были такие действия (хорошо, будем называть их интригами), которые подорвали бы доверие к Лютнеру со стороны прессы и общественного мнения, со стороны бундестага, со стороны союзников, со стороны русских и, наконец, со стороны вооруженных сил Федеративной Республики. Лютнер должен получать лживые доклады и неточную информацию. Его собеседники узнавали бы от него факты, таким образом препарированные, чтобы один противоречил другому. Необходимо было спешить, потому что канцлер рано или поздно захочет выступить публично, и вот тогда его надо выставить на смех и скомпрометировать.
Во-вторых, необходимо было захватить полный контроль над прессой и телевидением. С этой целью Фёдлер созвал в 14 часов 30 минут чрезвычайную и вместе с тем узкую пресс-конференцию, а его секретарь передал во все газеты и всем радио- и телестанциям личную просьбу вице-канцлера воздержаться до конца пресс-конференции от каких-либо публикаций на деликатные международные темы.
В-третьих, все силы трех участников соглашения предполагалось направить на полную изоляцию и компрометацию восточной зоны. У людей Пфейфера уже был готов набор документов, которыми неопровержимо доказывалось, что по распоряжению руководства ГДР с Секретной базы № 6 были похищены одиннадцать нейтронных боеголовок, а похищением руководили Зеверинг и Вибольд. Изоляция ГДР должна была стать полной и окончательной. Разумеется, Фёдлер не мог пригласить к себе советского посла в Бонне, чтобы показать ему документы, изготовленные людьми Пфейфера. Посол просто не поверил бы в такого рода жест. И не поторопился бы передать эту новость в Москву. Поэтому Фёдлер придумал несколько более сложную операцию, которая зато возымела бы большее действие. Фон Долгохани получил распоряжение вызвать четырнадцать послов западных стран, по секрету им сообщить, что ГДР совершила чудовищную провокацию, и подтвердить сказанное копиями документов. Среди приглашенных третьим по счету должен был оказаться бельгийский посол, который имел давние дружеские связи с чехословацким послом в Бонне. Фёдлер надеялся, что путь в Москву через Прагу приведет к большим результатам. Кроме того, Пфейфер предложил участие опытных людей из своего ведомства в «непосредственной операции». В машине торгового советника представительства ГДР в Бонне должны были оказаться самые что ни на есть оригинальные документы, относящиеся к Зеверингу и Вибольду, то есть к двум провалившимся агентам Восточного Берлина. Советника предполагалось под любым предлогом арестовать, несмотря на дипломатическую неприкосновенность, а документы, обнаруженные в его машине, предъявить журналистам во время пресс-конференции. Впрочем, может быть, его и не понадобится арестовывать: есть методы получше. Главное было в том, чтобы возбудить враждебность по отношению к ГДР не только на Западе, а отрезать «зону» от ее собственных союзников на Востоке. Пока Берлин сможет опровергнуть обвинение, будет уже поздно.
