— Там, — машет рукой Саша, — у меня заметочка сделана.

Они идут дальше, и Даше страсть как хочется, чтобы Саша взял ее за руку, как маленькую девочку, а он наоборот: то исчезает куда-то к озерку напиться, то убегает вперед, чтобы отыскать отметину. Жуть берет Дарью: впервые она ночью на болоте. Она все чаще оглядывается: за елочками ей мерещатся тени, вот ветка дернулась, вот еще…

Вдруг кто-то положил мягкую, немужскую руку ей на талию. Саша? Она обернулась и впервые увидела, что Саша не хмурится. Тут Дарья поняла, почему он такой хмурый всегда: если он не напустит на себя серьезный вид, то будет похож на веселого, задиристого рыжего щенка! Она перевела дух и захотела просто прижаться к тщедушному Сашиному телу, ища у него защиты, но вспомнила, что ей нужно держать себя в строгости, а… не сопли-нюни здесь разводить. И она шагнула вперед от теплой Сашиной руки.

— Вот он, ориентир! — Саша показал рукой вперед.

Посреди болота, действительно, что-то белело.

— Там и морошка. Пошли!

Дарья направилась туда. Но странный какой-то был у Саши ориентир: на кочке белел, щерясь всеми зазубринами, череп неведомого Дарье животного.

— Тюлень, — пнул ногой Саша.

А вокруг, и в самом деле, разливалось море созревшей морошки. Тут уж Дарья испрашивать позволения не стала: подвязав ведерко к поясу, она пошла работать двумя руками в режиме уборочного комбайна, чтобы отвлечься от светлой, но мрачной ночи — все вокруг было словно за закопченным стеклом, и она то и дело оглядывалась: а нет ли кого за спиной; и все время ей казалось, что кто-то есть, стоит… Саша бегал кругами поодаль, а Дарья брала ягоды подряд, поторапливая первые солнечные лучи, которые уже через час должны были брызнуть из-за туч и разогнать наконец ее ночные страхи. Ощущение нездешности и потусторонности ночного болота усилила невесть откуда взявшаяся морская чайка, которая сделала над ней несколько широких кругов и так низко спикировала над Дарьей, что чуть было не задела ее крыльями, блеснув… голубыми глазами. Или Дарье померещилось?

Спину с непривычки ломило, Даша стала уже уставать. Но вот ведерко наполнилось, да и небо просветлело — можно возвращаться.

— Саша, пойдем назад! — Дарье надоело ползать внаклонку.

— Ну пошли… — Саша подошел с полным ведром и, оценив Дашин "улов", все так же бодро отправился в обратный путь одному ему известными тропинками. Дарья плелась сзади, спотыкаясь и стараясь не упустить его из виду: страхи ночные не уходили, не отпускали ее, и даже когда они вышли уже на берег моря, где было ясно и светло, Дарья все еще неприязненно оглядывалась на лес и болото — казалось, они втягивают ее туда, назад, не хотят отпустить… Был третий час ночи, в этих краях — уже утра, вставало солнце. Подвесив на "рога" мотоцикла два ведерка с ягодами, Саша поджидал Дарью, все еще бродившую по морскому песку и приходившую в себя от пасмурной ночи.

Домой они вернулись в пятом часу утра. Саша, попрощавшись, развернул своего "коня" обратно, а Дарья, съев отрешенно блюдечко ягод как приз за работу, оставила ведерко на растерзание ребятам и завалилась спать.

— Ну как Саша? — с любопытством смотрели на нее утром подводники (а Юрка стал дерзким и отчужденным, хоть глаза и выдавали его).

"Не нахальный", — думала про себя Дарья, расписывая красочно и дорогу, и отбитый в тряске копчик, и ночное бдение на болоте.

— А как мамашка? На помеле над тобой не летала? — язвил Юрка.

— Кажись, не летала, — отшучивалась, вздрагивая от мрачных болотных воспоминаний, Даша.

— Ну-ну, прилетит еще, — обнадеживали ее.

График погружений был исчерпан, и экспедиция аквалангистов близилась к концу. Через пару дней за ними придет шаланда, и Дарье снова придется куда-то трогаться. А у нее работы все еще непочатый край. Опять искать место и быть пилигримом? Остаться бы тут… Ну, до следующей оказии. Тогда работа будет завершена и можно будет возвращаться.

— Так ты к своему лешему обратись. Мужик серьезный, не обидит, — сочувствовали ей аквалангисты.

"Да, — думала Дарья, — серьезный. А мамашка? Ведь я с ней так и не поболтала".

С Сашей ей говорить не пришлось: сам подошел.

— Хочешь остаться — пожалуйста, будешь жить у матери — она все равно к сестре в гости уезжает, чего тебе одной в такой избе куковать… А я сюда переселюсь.

Даша не раздумывая согласилась.

Перед отъездом аквалангисты решили "макнуть" Дарью — не зря же она с ними в "экспедиции" две недели пробыла. Правда, инструктор, коренастый, широколицый Федя (аквалангисты шутливо-уважительно называли его "Федер"), бубнил что-то про отсутствие навыков и тренировки, но потом махнул рукой, решив, что за две недели она "насмотрелась", надышалась аквалангистской атмосферой, и что грех не "макнуть", не показать ей подводных красот — целого мира, скрытого от глаз простого смертного. И вот ее, наряженную в тугой губчатый гидрокостюм, на карбасе вывезли подальше от берега и там, цепляя на нее акваланг, маску и свинцовый тяжеленный пояс, снабдили последними инструкциями. Страховал ее сам Федер, а на дно в паре с ней шел один из бывалых аквалангистов — бородатый Толик по прозвищу Карлсон.

По сигналу шлепнувшись за борт, Дарья поболталась немного на поверхности моря, чувствуя, как ледяная вода пробирается под костюм и вытесняет из него лишний воздух, притерпелась к холоду и, погрузившись под воду, медленно, перебирая руками якорный канат, полезла вниз, каждый раз испуганно и неумело продувая уши, как только их закладывало. Толик следовал по этому же канату впереди Дарьи и часто подолгу замирал на месте — у него с продувкой что-то не получалось. Дарья терпеливо ждала его, чтобы не сесть ему на шею.

Воздух бурно вырывался из клапанов и уносился вверх. Вода, сверху казавшаяся темно-синей, изнутри оказалась изумительно прозрачной и зелено-голубой — ее пронизывало солнце. Такой красоты Дарья никогда не видела. Она висела как бы посреди неописуемого хрустального купола. Наконец показалось дно. На глубомере Дарья отметила: двадцать метров. Дарья увидела белеющие внизу, голубоватые от глубины губки, усыпавшие своими ветвистыми рогами камни, меж камней — колонии морских ежей с елочно-зелеными иголками и, забыв о напарнике и глубине, ринулась от надежного каната к неземному пейзажу, полетела, как громоздкая, но невесомая здесь птица, над дном, слегка пошевеливая ластами и задыхаясь от невиданной прелести и гармонии… Толик, отцепившись от каната, плыл рядом и заглядывал в ее искаженное маской лицо, а у нее глаза были шире маски, она указывала пальцем в пространство и булькала счастливым смехом, выпуская вверх мириады пузырей. Боже, она могла ведь этого и не увидеть!

Вдруг Толик указал ей рукой: "Смотри!"

Слабо пошевеливая ластами, они зависли на одном месте. Перед ними над дном висела рыба, зеленоватая и как бы замшелая, около метра в длину, но изогнутая латинской буквой S или знаком бесконечности, — отдыхала наверное. Ничуть не сомневаясь в том, что рыба всегда должна убегать от человека, Дарья попыталась схватить ее за хвост… И о ужас — мгновенно очнувшееся чудовище развернулось для нападения и распахнуло пасть, усеянную редкими иглами зубов, точно собака Баскервилей; не слышно было только громоподобного рыка — полная немота! А из-за пасти злобно мерцали… голубые глаза. Ошеломленная таким поведением, Дарья застыла на месте. Толик безрезультатно дергал нож из ножен, пытаясь одновременно шлепнуть ластой по пасти рыбы… Когда осели клубы поднятого со дна ила, Дарья не увидела ни рыбы, ни Толика. Не задумываясь над тем, куда пропали персонажи несостоявшейся трагедии, Дарья двинулась дальше и начала собирать все, что видела: губки, ежей, нашла на дне пару звезд и не побрезговала даже схватить голыми руками подводного паука, который резво махал своими длинными членистыми ножками, пока она заталкивала его в садок. Вдруг она почувствовала, что не может сдвинуться с места — ее что-то держит. Как ни била она ластами, все было безрезультатно, вперед она не продвигалась. Неужели здесь такое сильное течение? Немного успокоившись, она поняла: натянулся фал, который был завязан вокруг ее талии для страховки, она его весь размотала, гуляя по дну, и инструктор уже дернул три раза — пора всплывать. Она ответила и начала медленно парить к поверхности, глядя вверх и балдея от просвечивающих сквозь толщу воды воздуха и солнца. Дно таяло в дымке глубины, свет и воздух непреодолимо манили.