Забредя подальше по берегу от дома, Даша обнаружила вдруг экипаж "доры" и аквалангистское "начальство", прямо в песке, под кусточком, распивающих спирт — непременную плату за перевоз в здешних местах, и хмуро стоящего рядом с ними Сашу, который не принимал участия в возлияниях, но внимательно выслушивал новости, привезенные "из центра".

Отдав кое-какие распоряжения на будущее захмелевшему капитану и услышав в ответ: "Все будя", — лесничий укрепил свою поклажу на мотоцикле и, не прощаясь надолго, был таков. Аквалангисты и Дарья с этой минуты были предоставлены сами себе. Капитана и моториста, которые с "устатку" соснули часок в кустах, они вскоре переправили на "дору" и, договорившись с ними о встрече через две недели, отваливая от "доры", помахали рукой. Но капитан, как истый мариман, провозился во внутренностях своей посудины, изредка выныривая на поверхность, еще с час, и наконец неторопливо и с достоинством покинул остров.

И начались экспедиционные будни на Конце.

В первый же день подводники занялись наладкой и проверкой своего оборудования, установкой компрессора, маленького, но довольно противно и громко тарахтящего, работавшего почти беспрерывно, отчего Даше со своей машинкой пришлось уйти дальше по берегу, где треск компрессора был не так слышен, и приняться за работу, разместив свою машинку на одном валуне, поплоше, а самой усевшись на другом. Условия были не то чтобы идеальные: сидеть было жестковато, ветерок перекидывал листы, но если учесть, что сидела она на берегу бескрайнего синего моря, дышала целительным морским воздухом и, оторвав взгляд от листов и машинки, видела вокруг себя солнечный день, корявые, но еще более живописные от этого березки на зеленом берегу, то надо было благодарить судьбу за этот подарок.

Юра с первого же дня не оставлял ее своим вниманием: находил какое-нибудь дело поблизости от ее "кабинета", помогал вживаться в простецкий и естественный быт аквалангистов, многое объяснял, и даже пытался вечерами сопровождать Дашу в прогулках вдоль кромки удивительно спокойного моря, находясь в состоянии романтической влюбленности. Ну что ж: Даша была девушкой не из страшных, покрасивее, пожалуй, аквалангисток, хоть те и были ее посвежей, да еще "писательница"!

"Он же лет на десять моложе меня, — во время прогулки Дарья пропускала Юру вперед и оценивала его взглядом. — Ну хорошо, на семь, — сделала она обычное приближение, успокаивая свое эго. — Ну куда мне с ним? Ишь, заливается соловьем, умненький такой…"

А сердце приятно щемило, и слабо хотелось чего-то сказочного среди этого сказочного ландшафта.

"Нет, — обрывала она сама себя, — работа и только работа. Я сюда зачем приехала? За этим? Нет! И так ничего не успеваю", — гнала она шалые мысли.

Но работа у нее мало-помалу подвигалась, хотя иной раз и приходилось чередовать ее с новыми впечатлениями: подводники, после обследования глубинных кущ с трубочкой и маской, приступили к настоящим "погружениям", и Даша не могла, естественно, отказать себе в удовольствии наблюдать все это, а особенно ту диковинную живность, которую ребята и девчата доставали со дна моря. "Как вам не противно там брать все это руками?" — брезгливо спрашивала Дарья, глядя, как в ведре с водой жирные звезды облепляют стенки и, переставляя присоски, медленно и тупо наползают друг на друга. Но подводники смеялись и обращались со звездами очень просто: они бросали их в кипящую воду, потом сушили у горячей печки и укладывали, просушенные, как сувениры в ящик — для отправки домой.

Еще Дарье пришлось научиться дневалить — это значит, готовить на всех щи и кашу, поддерживать порядок в избе и мыть посуду — по очереди, в один из дней. Но чаще она все-таки сидела в своем "кабинете", стараясь не отвлекаться на красоту природы и на прочие "мелочи", и торопливо стучала на машинке.

Однажды ее напугал голос сзади:

— Все стучишь, стучишь… Роман сочиняешь?

Дарья встрепенулась и увидела за собой лесничего Сашу. Как он подошел, она не слышала. Ну, на то он и лесничий, чтоб ходить неслышно.

— Да вот… — смущенно отозвалась она. — Почти.

— Не надоело?

— Да как сказать… Приходится!

— А в лесу еще не была? — Саша нахмурился и залился краской.

— Нет, не приходилось еще. — Аквалангисты ходили иногда в лес, но недалеко — буквально за домом, в кустах, росла черника, а грибов кругом — хоть косой коси, и далеко ходить не надо. — Да у нас же все рядом.

— Э, не скажи, есть, знаешь, какие места? — лесничий присел рядом. — Вот у меня есть болотце одно на примете: там еще морошка стоит.

— Морошка? — Дарья оживилась: морошку она любила, на морошке и малине выросла, только здесь ей рыжие ягоды не попадались.

— Да. Только ее надо сегодня обрать, завтра поздно будет — упадет. Если хочешь, свожу туда.

Дарья не задумывалась:

— Поехали!

— Только ехать-то ночью придется, раньше не могу.

"Ночью? Почему ночью?" — Дарья удивилась. А впрочем, какая разница: ночи-то белые, светлые, все равно что пасмурный день, а от свежего воздуха, с непривычки, она все равно здесь на нарах до двух часов ночи ворочается… Была не была! Зато ягод привезет, морошки попробует.

— Ладно, будь по-твоему.

— Тогда готовься, в одиннадцать ровно подъеду.

Девчонки, когда узнали про морошку, тоже заныли: "И мы хотим!" А Юрка шумно завозился на своем месте за столом. Но все знали, что у Саши заднее сиденье на мотоцикле одно. Девчонки смирились:

— Ну ладно, езжай уж, только возвращайся, а то ведь мать у Саши колдунья: приворожит — тут и останешься!

— Как это колдунья? — насторожилась Даша.

— Ну, колдунья не колдунья, а знахарка точно. Говорят, хотели ее выселять с Островов когда-то, да она какого-то чина островного чуть ли не от смерти спасла (ходят слухи, что сама эту немочь и наслала). Ну помогла, за то и оставили ее здесь, убралась она на самый дальний остров, с тех пор только тут и живет.

— Интересно бы с ней посудачить было… — задумчиво проговорила Дарья.

— И тиснуть потом повестушку, скажем… "Колдунья", — почему-то ехидно засмеялся Юрка-очкарик.

— Во-во, — добродушно загоготали остальные, — ладно, езжай, морошки привезешь!

Ей выделили небольшое хозяйственное ведерко. И Саша уже смирно ждал под окном на своем черном колесном "коне"…

Прочь сомнения! Подумаешь, ночь!

Дарья садится сзади — эх, вспомним молодость! — и мотоцикл урча вползает в ночной лес. Они едут по разбитой колесами этого же мотоцикла тропинке — постоянно ноги враскорячку для страховки, постоянно глинистые лужи на пути — скользко, грязно. Дарья не сразу вцепилась в сидящего впереди водителя, а когда вцепилась, стало еще хуже — он потерял уверенность. Несколько раз они ложились на бок, но Дарья успевала удачно соскочить…

— Впереди — очень разбитый участок, придется тебе сойти, — через какое-то время сказал ей Саша, и Дарья покорно слезла с мотоцикла, а он неумолимо исчез впереди за деревьями, оставив ее одну. Только клочок белесого неба над головой, и сумрак ночного леса охватывает ее, она одна, ей становится жутко: тишина, мотоцикл заглох где-то далеко впереди, ждет ее, и она неуверенно трогается вперед, боясь оглянуться назад…

— Ну и дорога, — облегченно вздыхает она, завидев наконец Сашу.

— Другой туда нет.

Она садится сзади, и они снова едут меж кустов и елок по одной разбитой колее, и Дарья думает: куда так долго можно ехать на этом острове? Наконец они выехали на берег моря — он совсем пологий, здесь нет ветра, и вода и небо одного белесого цвета. Саша прислонил свой мотоцикл к березке — он без подножки, — и они идут в лес, идут долго, почти час, по серому мшанику, и чем дальше от берега уходят в лес, тем темнее становится вокруг.

— Где ж твоя морошка? — спрашивает нетерпеливо Дарья.