— Да у тебя хоть деньги-то на билет, на обратную дорогу, есть? — вспомнила Валя. — Как ты домой вернешься? — безжалостно стала допрашивать она гостя, получив, согласно своим принципам, право на сеанс легкой терапии неудавшегося жениха.
Илья сконфуженно молчал. Денег, действительно, не было, а женщина, как оказалось, любила его не настолько, чтобы отдать последнее…
"Он, что, не подумал даже о билете? Или не ожидал такого приема? Да где у него голова-то? Или… он так привык?" — рассерженная Валентина схватила стоявший у порога веник и пошла подметать пол, чтобы отвлечься от конфузной ситуации, хотя никогда не делала этого при гостях. Илья, желая загладить неловкость положения, решил тоже принести какую-нибудь пользу. Он подошел к Валентине, похлопывая по узкой и длинной ладони миниатюрным молоточком, который Валя использовала при чеканке по фольге.
— Ну что, где тебе надо приколотить? — с легкой озабоченностью спросил он. — Ты говорила, что ковер надо повесить на стену… Где он?
Валентина недоуменно посмотрела на него и на молоток: может, шутит? Или недопонимает? Как будто серьезен…
— А… чем ты собираешься приколачивать?
— Молотком, — показал ей Илья миниатюрную игрушку. — Где у тебя гвозди?
"Да ты хоть видел ли когда-нибудь ручник? — устало подумала Валя. — Уж не говоря о том, держал ли когда-нибудь его в руках… Правда, молоток от ножниц отличаешь", — усмехнулась она.
Перед ней ясно встал образ Ильи — "мужчины, опоры и надежи матери, семьи" — и почему-то там, в Нарьян-Маре. "Хорош, наверно, помощничек… Молотка не видал, пилы в руках не держал, да кто он есть-то на самом деле? На кисейную барышню мало похож… Только с ружьем по тундре бегать и способен? Да и там еще надо на него посмотреть…"
— Знаешь, у меня ковер еще не подготовлен, да и двоим мужикам надо прибивать, нам с тобой его не удержать, — отказалась от помощи Валя.
Илья не огорчился:
— Ну не надо, так и не надо, — с той же озабоченностью на лице он исчез за дверью.
***
В отношениях женихающихся наметилась прохладца. Полдня они проходили друг возле друга рассерженные, молчаливые. Илья все как-то больше смотрел в окно, Валентина его не тревожила — "пусть его, раз такой осел". Вечером Илья куда-то засобирался. Оделся. Валентина спохватилась: вроде как из дома гостя выгнала, нехорошо. Подошла:
— Ты куда? Куда ты, без гроша в кармане?
— Не беспокойся, мне надо навестить тут товарища, я съезжу к нему и вернусь. Он недалеко живет, в сорока километрах отсюда… Не волнуйся, — мягко отстранил ее Илья, — все будет нормально.
И он ушел — глядя на ночь!
Валентина осталась одна: она и беспокоилась, и сердилась, и жалела, и хотела, чтоб этот простофиля был наказан… "Не было печали, так черти накачали", — сетовала она. И другое беспокоило: вернется ли? Даже не простились ведь… Но оставалось одно — только ждать.
Илья приехал на другой же день, к вечеру. Хмурый, сел у стола на кухне и стал мягко, не распаляясь, сетовать:
— Вот ведь, родной человек, а как чужой, не захотел помочь!
Оказалось, что "товарищ", к которому он ездил, — его родная сестра, и живет она не за сорок километров, а гораздо дальше. Приняла она родного братца не совсем так, как он ожидал.
— Вот, росли ведь вместе, я ее, мать защищал, опорой был в семье, мужчиной, а сейчас, как уехала, забыла обо всем, брат приехал — даже не обрадовалась, а ведь пять лет не виделись…
Он сокрушался — и смешно, и жалко было на него смотреть, но Валентина соображала свое: "Хорош, значит, братец, раз сестра его так приняла. Видно, за бесшабашность его не любит, а может, за пьянство… Да мало ли за что — что я о нем, в сущности, знаю?"
— В общем, денег не дала, — подвела она итог рассказу Ильи. — Ну ладно, билет я тебе куплю — не оставаться же тебе здесь…
Казалось, этим все было сказано. Но Илья вдруг повеселел — возможность выбраться-таки домой его обрадовала: есть еще, оказывается, бескорыстные люди на земле!
От ужина, как всегда, он отказался, пощипал лишь немного рыбы. "Опять к ночи потихоньку таскать начнет, когда никто не видит", — вздохнула Валентина. Так было с первого дня: за столом гость не ел, предпочитая таскать из кастрюль. Эти звериные повадки Валентине определенно переставали нравиться, неприязнь не проходила.
К ночи Илья снова впал в благостное и беспечное состояние духа.
— Хорошо тут у тебя! — заоткровенничал он, оглядывая комнату. — Спокойно. Как дома. Прямо рай. Уезжать не хочется…
Валентина хмыкнула: "Ничего, придется…"
В эту ночь она спала с детьми.
***
"Чайка моя одинокая… Деток своих прикрываешь от непогоды, от лихого человека… Милая, нежная, ласковая, русалка моя длиннокосая, завлекла меня в края далекие, покоя лишила — но Бог с тобой, удачи тебе, солнце ясное…"
***
Наутро Валентина отпросилась на работе, Илья про свою "командировку" и не упоминал. Вместе они отправились в кассу за билетом. Валентина не знала: грустить ей или радоваться от того, что Илья уезжает.
Очередь за билетами, как всегда, была бесконечной, и им пришлось присесть на лавочку, подождать.
— Илья, а сколько тебе лет? — запоздало поинтересовалась вдруг Валентина.
— А отгадай, — жеманно уклонился от ответа Илья.
Валентина принялась гадать, но ни разу в точку не попала. Наверно, он казался ей слишком старым. Наконец Илья признался сам. На восемь лет моложе ее? Валентина не поверила: не может быть! Они, по меньшей мере, должны быть ровесниками! Когда же Илья успел так постареть? Поистаскался, что ли?
— Не верю я тебе, покажи паспорт, — решила удостовериться Валентина: она еще не устала удивляться гостю.
Илья с готовностью достал документ:
— Смотри.
Валентина распахнула книжицу — естественно, не в том месте, естественно, не нарочно, — Боже, а там штамп: "…зарегистрирован брак с гражданкой…" Валентина с изумлением уставилась на Илью:
— Так ты женат?
— Да, — ничуть не смутился Илья, — но с женой я сейчас не живу, — запел он обычную песню женатиков. — Она ушла от меня. Знаешь, такая история вышла… Я под Новый год Дедом Морозом по домам ходил, детишек поздравлял. Ну, в каждой квартире, по традиции, подносили. Отказаться нельзя — людей обидишь. В общем, я так напоздравлялся, что проснулся утром в чужом доме, на полу, со Снегурочкой в обнимку…
Валентина живо представила эту картину, и похотливый туман снова липко коснулся ее…
— Жене тут же донесли, — продолжал Илья, — это было последней каплей в чашу ее терпения, и она ушла к матери, и сына с собой увела. Ты знаешь, какой у меня сын? О-о!.. — глаза Ильи загорелись от восхищения. — Рисует, — умница! — сказки уже сочиняет. Раньше я ему сочинял — теперь он сам. Точная моя копия! Жена не разрешает с ним видеться…
Валентина, услышав это, зашлась непонятной ревностью. Не к ней, жене, а к сыну. Там у него сын! Значит, он принадлежит сыну, и больше никому, это же ясно! То, что Илья с женой не живет — в это она безоговорочно поверила, попадаясь на обычную затасканную уловку мужчин, поверила, потому что так хотела и потому что на это было очень похоже. Даже если Илья врал, не страшно. Но сын! Это значительнее. Это конец. Он никогда не оставит своего ребенка…
Илья что-то еще продолжал рассказывать о своем обожаемом мальчике, а Валентина уже скукожилась, зажалась, ушла в себя: успел ведь Илья, как оказалось, влезть к ней в душу за эти дни, прочно поселился в ней, жаждущей тепла и ласки — как вырвать теперь его? О, Боже! Что ни встреча у нее — то страдание. За что? Почему это все — ей?.. Она чуть не плакала.
Очередь в кассу наконец подошла. Получили билет. "Деньги вышлю, как только вернусь", — пообещал Илья. Валентина безразлично кивнула головой — не велика потеря, если и забудет.
