– С энтим-то сподручнее будет, – увидев, что он разминает затёкшие пальцы, протянула коромысло Варя.

Но Шурка коромысла не принял. А взял да и опрокинул вёдра одно за другим.

– Ты что же это деешь?! – рассердилась девушка и тотчас осеклась на полуслове.

Вода не разлилась, а собралась воедино, образовав большой переливающийся и искрящийся под солнцем шар.

– Теперь полегче будет, – заключил Шурка, цепляя на коромысло пустые вёдра.

Он чуточку подтолкнул водяной чудо-шар, и тот, будто только этого и ждал, послушно покатился по тропинке в сторону деревушки. Шурка с Варей пошли следом.

– Как же это? – шёпотом спросила девушка, указывая глазами на переливающуюся под солнцем воду.

– Гравитационная[57] сферическая оболочка, – пояснил Шурка.

Варя не поняла и только испуганно посмотрела на загадочного князя.

– В общем, волшебство, – отмахнулся Захарьев, понимая, что с научной точки зрения крепостной девушке из 18 века так просто подобное явление не объяснить.

– Зачем ты такие тяжести носишь? – поинтересовался он, чувствуя, что затекшие пальцы стало покалывать, будто на них стая ёжиков кувыркалась. – У вас в семье вон сколько мужиков. Неужели не могут два ведра воды принести?

– Отчего же, могут, – кивнула охотно Варя. – Да все в работе. Старшие братья в поле, младшие им допомогают. А батя лозу заготовляет. Он у нас известный мастер – изгороди, лукошки, стулья да сундуки плетёт.

Отец Вари оказался среднего роста, жилистым и скорым в движениях мужичком. Главной достопримечательностью его худощавого лица были длиннющие усы, концы которых смотрели кверху. Завидев вкатившийся на подворье водяной шар, он удивился, но ничуть не испугался.

– Волшебство али наука какая? – только и поинтересовался.

– Наука, – признался Шурка и протянул руку, – Шурка. – Но, вспомнив за кого они себя с Лерой выдают, поправился, – точнее, князь Захарьевский, но вы меня можете Шуркой звать.

– Александр, значит? – уточнил Никифор Ворсанафьевич.

– Ага.

– А мы есть Лозовичи, – обвёл он рукой подворье. – Домашние величают меня Никифором Ворсанафьевичем. Деревенские, кто постарше, – Никифором, а пан – и вовсе Никишкой.

– Никифор Ворс, Ворса, Ворфала…, – начал было Шурка и запутался.

– Ворсанафьевич, – подсказал Лозович.

Шурка почесал в затылке, соображая, что столь мудреное отчество ему в жизни не одолеть.

– Дядя Никифор, – недолго думая, нашёлся он, – куда воду девать?

– Эвон, – указал Лозович на скотный двор, – по корытам разлей.

На крытом скотном дворе, который крестьяне именуют денником, топтались четыре коровы и дюжина коз. Животные только-только вернулись с пастбища и теперь помыкивали да блеяли в ожидании питья. Шурка толкнул шар и вместе с ним скрылся на скотном дворе. Вскоре оттуда донеслось дружное чмоканье, как будто с полсотни телят одновременно сосало вымя. Удивлённые, отец и дочь переглянулись и поспешили на скотный двор – ещё, чего доброго, обидит барчук кормилиц. Но то, что они там увидели, повергло их в умиление. Князь Александр разделил большой шар на множество малых, и теперь перед каждой коровой и каждой козой была своя небольшая шарообразная порция. Судя по всему, животные к такому новшеству отнеслись с большим одобрением. Припав губами к шарикам, они охотно пили воду и причмокивали с явным удовольствием.

Подивившись волшебному умению своего знакомого, Варя вновь взялась за коромысло.

– Ты куда, опять на реку? – остановил её Шурка.

– Сего чай мало будет, – показала девушка на стремительно уменьшающиеся в диаметре водяные шары. – Да наперёд дойки надоть животине вымя помыть.

Шурка задумчиво почесал за ухом.

– Погоди, – отобрал он у Вари вёдра. – Сколько воды надо?

– Сих два да ещё два ведра.

Шурка недолго думая взял стоявшую у стены увесистую палку, которой, по-видимому, подпирали двери хлева.

– Теперь эта дубина будет чародейной, – объявил он. – Сколько раз стукнешь ею, столько вёдер воды к тебе и прикатится. Держи.

Варя взяла в руки палку.

– А по чём бить-то?

– Да по чём угодно. Только, – задумался на миг Шурка, – сразу много не стучи, а то большой шар получится. В калитку не влезет. Лучше сразу стукни два раза, а чуть позже ещё два.

Варя так и сделала. Вскоре на подворье Лозовичей, пугая соседей, прикатились один за другим два двухвёдерных шара.

– А далее как? – растерялась Варя.

– Два ведра для скота? – уточнил Шурка.

Девушка кивнула.

– Вот ты подойти к одному шару, топни ногой и скажи: «Марш к скоту на пропой». Тут он и покатится куда нужно и сделает, что приказано.

– А руки помыть, а вымя скотине?

– Да ковшиком прямо из шара зачерпни.

И Шурка для наглядности зачерпнул из шара полную пригоршню воды и умылся.

– Эко, – глядя на него, дивился Никифор Ворсанафьевич, – дал же Бог человеку умения.

– Наука, – скромно напомнил Шурка.

Варя занялась дойкой. А старший Лозович, которому князь Александр за его науку весьма сильно пришёлся по нраву, повёл его в свою мастерскую. Мастерская располагалась в просторном сарае.

– Здесь у меня прут хранится, – указал он на обширную яму, наполовину заполненную ивовой лозой. – Запасы на всю зиму. Кладу слоями и каждый слой перекладываю листьями лопуха, а сверху землицей присыпаю.

– Зачем? – удивился Шурка. – Потом откапывать придётся. Лучше сразу на полу сложить – места хватает.

– Нельзя, посохнет ракита[58]. А ежели посохнет, то ей одна дорога – в печь. Для работы свежесть нужна, чтобы лоза была мягонькая и гибкая. Вот я её шубкой земляной прикрою, она влагу-то в себе и придержит, молодость сохранит.

– А кору чем счищаете – ножом? – поинтересовался Шурка, увидев в углу сноп очищенных от коры, блистающих белизной тонких, в полпальца, прутьев.

– Не-е, – снисходительно посмотрел на него Лозович. – Ножичек для энтого дела не годится. Тут щемилка нужна, – показал он на воткнутую в земляной пол берёзовую палку, конец которой был расщеплен и отдалённо напоминал узенькую рогатку. Вставляешь лозу в расщеп и тянешь, кожица сама и сходит.

– Вы, наверное, давно этим занимаетесь? – оглядел Шурка сарай, всякая вещь в котором была приспособлена для лозоплетения.

– И-и, милай, – важно подкрутил ус Никифор Ворсанафьевич, и видно было, что вопрос ему весьма понравился. – Почитай, сколько себя помню. Ещё дед моего деда лозу плёл. Оттого нас Лозовичами и прозвали. Поначалу кличка одна была – Лоза. А далее, положим, спрашивают тебя «чьих будешь», а ты в ответ – Лозы, Лозов сын, Лозовического роду-племени. Так и пошла семья наша прозываться.

– А кто у вас плетенье покупает – Переверзев?

– Хе-хе, – усмехнулся Лозович. – Пан наш и так возьмёт. А покупают люди. Свои из сельца да из соседних деревень – лукошки и корзины берут, ловушки для зверья и птиц, рыбу ловить. А в городе, где я на подставного человека лавку открыл, и стулья, и столы, и этажерки, и диваны плетёные. А один купчина московский единожды заказал шкатулку в три этажа. Тонкая, я вам доложу, работа. Требуется, чтобы ни единой загогулины не выступало, ни единого зарезу не было.

– А подставной человек – это кто? – не понял Шурка.

– Который на своё имя дело открыл да на мои деньги моим же товаром и торгует, – пояснил Никифор Ворсанафьевич.

– Зачем?

– Я же тебе, князь, толкую, что не можно крепостному такое, – покачал головой Лозович. – Иначе пан всё как есть отберёт. Ведь мы его собственность, а значит, и любое наше дело его делом считается.

Солнце клонилось к закату, когда с улицы донёсся гул встревоженных голосов. Следом к ограде Лозовичей подошёл староста в сопровождении группы сельчан.