– Но вы довольны? – опасливо спросил он.

Аделиза попыталась сдержать новый приступ хохота, потому что у нее уже живот болел от смеха, да и обидеть мужа не хотелось.

– Конечно довольна! Это необыкновенный сюрприз, и я благословляю вашу доброту. Вы очень заботливый муж.

Он покраснел.

Вилл редко баловал ее подарками, такими как шелка и драгоценные камни. Если она что-то хотела, то просила коннетабля приобрести это для нее. Супруг редко замечал, какого цвета ее платье и принаряжается ли она для него. Он принимал все это как должное, и иногда ей приходилось напрашиваться на комплименты. Но временами удивлял ее, например дарил книгу Эзопа или молитвенник в обложке из слоновой кости. А теперь построил для нее часовню, настолько красивую, что заставил ее плакать… и ее личную уборную, показывая таким образом, что после всех этих лет он все еще заботится о ней. Это редкий и потому очень ценный знак внимания; Генрих никогда не делал для нее ничего подобного, несмотря на то что она была королевой.

Вилл подошел и сел рядом с ней.

– Я размышлял, что может вам понравиться или, по крайней мере, что вы сочтете уместным, – пробормотал он и стал целовать ее, сначала неторопливо, а затем со все разгорающейся страстью.

– Не думаю, что вот это сейчас уместно, милорд, – прерывисто дыша, заметила Аделиза с озорством в голосе. – Сначала надо по крайней мере повесить полог. Что, если кто-нибудь войдет?

Он встал, подошел к двери и задвинул засов.

– Теперь никто не войдет.

Ее кровь превратилась в мед. Негоже нежиться в постели среди бела дня, но именно сознание неприличия происходящего подогревало желание, и потом, это ведь ее долг – любить мужа и рожать ему детей, и в этом смысле то, что между ними происходит, в высшей степени уместно.

Пролив Ла-Манш, март 1147 года

Держась за гардель и наклонившись вперед, Генрих, с взлохмаченными ветром медно-золотыми волосами, наблюдал, как из тумана вырастает и обретает четкие контуры береговая линия Англии. Сейчас это только предвестие, но однажды эта земля будет принадлежать ему. Беспокойные серые волны с барашками на гребне бьются о корпус корабля, в них отражается небо, а ветер такой сырой и холодный, что коченеет лицо, но он радовался тому, что постепенно обозначалось на горизонте, и посмеивался над добродушными шутками матросов. Он отправился в Англию с небольшим отрядом наемников. Заплатить им Генрих не мог – у него ничего не было, однако он обещал людям богатую поживу.

Через неделю ему исполнится четырнадцать, но он чувствует себя мужчиной. Отрочество стало для него трудным испытанием: Генрих не считал себя ребенком и злился, когда другие относились к нему как к несмышленышу.

Родители не давали согласия на этот поход. Они даже ничего не знали о нем. Генрих преисполнился решимости показать им, что он серьезный претендент на престол и готов сыграть свою роль в борьбе. К тому же он сейчас нужен в Англии.

Король Стефан окончательно стал хозяином положения, и это надо изменить. Генрих решил доказать, что умеет вести людей за собой, и убедить баронов в законности своих прав на престол. Сейчас это было особенно важно, так как Стефан вознамерился объявить наследником престола своего сына Эсташа.

До сих пор Рим и архиепископ Кентерберийский сопротивлялись этому, но Генрих знал, что сам должен повлиять на ход событий. Он пустился в этот поход не просто повоевать: нужно еще совершить некоторые дипломатические шаги, ведь король должен уметь не только вести войны, но и договариваться о мире.

Чайки закружились над кораблем, сообщая путникам, что земля близко, и две рыбацкие лодки закинули сети совсем рядом от штирборта. Очень скоро весть о его высадке распространится, как лесной пожар. Генрих улыбнулся и пощипал верхнюю губу, где пробивался мягкий, медного цвета пушок. А что, если пустить слух и позволить молве приукрасить события? Таким образом пятьдесят человек превратятся в пятьсот или даже в пять тысяч.

Вилл встал на колени в церкви Арундела и принялся молиться о благополучном родоразрешении Аделизы и об их еще не рожденном ребенке. Повитухи оставались с ней всю ночь и в это сырое и ветреное мартовское утро. Жена плохо ела, пока носила ребенка, и, не считая округлившегося чрева и набухшей груди, была просто кожа да кости, с синими кругами под глазами. Прижимая сцепленные ладони ко лбу, Вилл клялся Богу в том, что, если она перенесет эти роды, он больше не будет делить с ней постель, как бы она ни умоляла и как бы он ни желал ее. Ведь ее жизнь и здоровье намного важнее, чем несколько минут плотского удовольствия и ее неиссякаемая потребность доказать свою плодовитость.

Когда наконец он встал с колен, оказалось, что онемевшие ноги его не слушаются. Вилл немного походил по церкви, чтобы размять мышцы, а затем проследовал к двери. Снаружи дети, задорно крича, играли в салочки. Маленькая Аделис, с подобранной, как у крестьянки, юбкой, гонялась за Уилкином, а тот как мог уворачивался. Его рыжеватые кудри укротила недавняя стрижка. Аделис была гибка и стремительна, как мальчишка, с быстрыми и в то же время плавными движениями.

Годфри, не столь длинноногий, но решительный, скакал вприпрыжку рядом, и трехлетний Рейнер не отставал, радостно крича и топая толстыми ножками, но в игру его еще не брали. Самой младшей, Агате, зачатой во время поездки в Райзинг, не исполнилось и двух лет, она спала на подушках под присмотром няни. К горлу Вилла подступил ком. Каждый из его детей был драгоценным подарком судьбы. Он благодарил Бога за то, что они живы и здоровы, так как знал, как все хрупко в этом мире.

Смерть ребенка или жены при родах были обычным делом. Их с Аделизой Господь уберег от несчастья уже пять раз, и Вилл страшился, что благодать может иссякнуть.

Оторвав взгляд от играющих отпрысков, Вилл увидел приближающуюся Юлиану, и от тревоги у него закружилась голова. Прислуга все утро сообщала ему о том, как идут дела. Состояние жены вызывало беспокойство: ребенок был крупный, Аделиза очень мучилась. Лицо Юлианы было бледным и серьезным, и Вилл боялся услышать то, что она собирается сказать.

– Господин, графиня благополучно разрешилась сыном.

Вилл задрожал. Ему пришлось даже прислониться к стене, чтобы не упасть.

– Это правда? Аделиза… Она…

– Она слаба, господин, и очень устала, но, даст Бог, скоро встанет на ноги. А малыш крепенький. – Юлиана чуть заметно улыбнулась.

– Слава богу! – Вилл смахнул слезу со щеки.

Юлиана присела в реверансе и вернулась к своим обязанностям. Взяв себя в руки, Вилл вытер рукавом глаза, подозвал детей и сообщил им, что мама родила им братика. Вместе с няньками он повел их в церковь, чтобы поставить Богу свечки в благодарность за то, что Он сохранил жизнь Аделизе и послал им еще одного ребенка.

Позже, когда няньки увели детей, Вилл, с трудом передвигая ноги, поднялся по лестнице к родильным покоям, помедлил на пороге, затем, сделав глубокий вдох, вошел к жене. Аделиза полулежала в кровати, под спину ей подсунули несколько подушек.

Ее волосы, в которых уже появились серебристые пряди, заплели в косу, перевязанную пурпурной лентой и уложенную на грудь. Она не спала, но лицо было белым и измученным. Запеленутый младенец мирно спал в колыбели. Вилл осторожно склонился к жене и поцеловал ее.

– Я очень волновался, – угрюмо сказал он.

– Господь и святая Маргарита помогли мне. – Аделиза постаралась улыбнуться.

– Конечно, но больше мы не должны рисковать.

– Когда я выходила за вас замуж, то думала, что не смогу родить ни одного, – прошептала она.

Он поднес ее руку к губам и поцеловал обручальное кольцо, которое когда-то надел ей на палец.

– А я никогда не сомневался, что сможете.

– Я бы ни за что не отказалась ни от одного из них. Это Божий подарок. – Она повернулась к ребенку в колыбели. – Я хочу назвать его Генрихом.