Аделиза сидела в королевских покоях Виндзорского дворца и слушала, как ее капеллан Герман читает бестиарий, а сама тем временем трудилась над алтарной пеленой для Редингского аббатства.

– Послушайте о еже, – нараспев читал капеллан. – Вот что это за творение. Еж создан по подобию маленькой свиньи, с шипами, торчащими из кожи. Во время сбора винограда он взбирается на лозу, где зреют гроздья. Он знает, какие ягоды самые спелые, и сбивает их, после чего спускается на землю и ложится спиной на виноградины, а потом сворачивается клубком. И когда ягоды оказываются крепко насаженными на шипы, еж несет их домой, своим детям.

Удивительная картина, описанная этими словами, сначала заставила королеву рассмеяться, но потом она посерьезнела. Это нужно рассказывать малышам, и она легко могла представить, какими движениями его дополнить, но имелся в этой истории и религиозный смысл. Еж символизирует собой дьявола, который уносит прочь людские души.

Герман остановился, чтобы перевести дыхание, и в этот момент в комнату, черный как туча, ворвался Генрих. Он был на охоте, и его еще окружали едкие миазмы конского и мужского пота. Он даже не успел пригладить седые волосы, примятые шапкой, и они торчком стояли у него на голове. В кулаке король сжимал кусок пергамента. Аделиза явственно ощущала волны ярости, исходившие от него, как горячий пар.

– Дражайший господин мой, в чем дело? – Быстро отпустив Германа, она приблизилась к Генриху.

– Прочитайте сами, – проревел он и сунул ей пергамент. – Моя дочь в Руане. Анжуйский щенок расторг брак.

Супруга ахнула:

– Но почему? – Прочитав первые несколько строк, она в ужасе прикрыла рот рукой. – Боже милосердный, зачем он так поступил с ней? – В полном непонимании Аделиза посмотрела на короля.

– А теперь прочитайте вот это. – Он дал ей второе письмо. – Это из Анжу. Гонцы едва не столкнулись у ворот. Жоффруа пишет, что он отрекся от Матильды, потому что она своевольна, не слушается его и то и дело оскорбляет. – (Королева подавила недоверчивое восклицание.) – Он пишет, что больше не намерен это выносить и что, пока она не поймет своих ошибок и не согласится признать его власть, он ее обратно не примет.

Аделиза закусила губу:

– Матильде не нравился этот брак. По-моему, она все еще тоскует по тому положению, которое имела раньше.

– Это был ее долг: сделать все для сохранения брака с анжуйцем. И я требую, чтобы мои дети исполняли свой долг передо мной, поскольку они обязаны мне жизнью и всем, что у них есть. – Генрих в раздражении так сжал губы, что они превратились в тонкую линию на гневном лице. – От своего зятя я также жду понимания, в чем состоит его долг. Если Жоффруа не может справиться с собственной женой, то мужчина ли он вообще? – Тяжело дыша, Генрих забрал у супруги послания. – Я хочу, чтобы вы немедленно отправились в Нормандию.

– Я?! – в полном смятении воззрилась на него Аделиза.

– Не могу же я оставить Англию из-за этой глупости. У меня слишком много дел. Пока вы занимаетесь моей дочерью, я отправлю к Жоффруа послов. Прошу вас разузнать, что именно произошло, и сделать все, чтобы добиться примирения.

Супруга оробела, хотя постаралась не подать вида.

– Что, если у меня не получится? Что, если примирение между ними уже невозможно?

Король был непреклонен.

– Я доверяю вашим талантам, моя дорогая. Работа королевы – быть миротворцем, это одна из главных ее задач. А коли вы не смогли дать мне сына, то хотя бы попытайтесь вернуть дочь.

Аделиза вздрогнула, как от резкой боли. Слова мужа были равноценны удару.

– Как пожелаете, сир, – выговорила она, едва справляясь с головокружением. – Я велю, чтобы немедленно начали собирать вещи в дорогу. – И вопросительно глянула на Генриха. – Вы напишете ей?

– Да, сию же минуту.

Он потопал из покоев тяжелой от гнева и несгибаемой воли походкой. Королева Англии закрыла глаза и прижала пальцы к вискам. Потом она взяла себя в руки и принялась раздавать прислуге указания насчет багажа. Если занять ум практическими вопросами вроде того, что ей понадобится в дороге и сколько времени займет путешествие, если касаться только внешней стороны жизни, то тогда она справится.

Когда Аделиза, одетая для поездки, появилась во дворе, возле смирной кобылы ее уже поджидал Вилл Д’Обиньи. Лошадь была вычищена так, что бока блестели как шелковые. Рыцарь ласково поглаживал ей нос и что-то приговаривал. У Вилла на бедре висел меч, а подбитую мехом дорожную накидку скрепляла на плече круглая золотая брошь. Поскольку он, как и другие молодые рыцари при королевском дворе, представлял там отца, к тому же был человеком надежным и в данное время ничем другим не занятым, честь сопровождать королеву выпала ему. Его широкие скулы окрасил румянец, когда он поклонился ей и помог подняться в седло. Королева поблагодарила его любезно, но рассеянно; она почти не обратила на него внимания.

Вилл повернулся к своему жеребцу, и в этот момент во двор вышел Бриан Фицконт. Он заторопился к ним с крайне озабоченным лицом. Поклонившись Аделизе, Бриан выпрямился.

– Госпожа, я только что узнал от короля новости об императрице. Как это ужасно!

Его беспокойство кое-что напомнило Аделизе.

– Действительно, печальное известие, – согласилась она. – Вы хотели что-то сказать мне, милорд?

Ее тон был мягок, но в нем слышалось предупреждение. До свадьбы Матильды Аделиза иногда замечала, что между падчерицей и Брианом существует некая связь. Ничего явного, конечно, и ни разу не нарушили они правил приличия, тем не менее связь чувствовалась – что-то вроде мимолетного дуновения.

Бриан отступил на шаг и кивнул:

– Зная ваше доброе сердце, я прошу вас о милости: передайте императрице мои наилучшие пожелания и скажите ей, что я молюсь о ней.

– Мы все о ней молимся, – ответила королева, – но ваши слова я передам ей. – Она подобрала поводья. – Господин Д’Обиньи, я готова.

Вильгельм знаком скомандовал кавалькаде трогаться, и Аделиза все внимание направила на свою кобылу, так что больше не видела и не слышала Бриана Фицконта. Положение критическое и без того, чтобы искать осложнений.

Руан, сентябрь 1129 года

Увидев Матильду, Аделиза пришла в ужас.

Лицо падчерицы было расцвечено фиолетовыми и желтыми пятнами заживающих синяков, передвигалась она со скованностью и медлительностью старухи. Однако в ее глазах светился яростный вызов, и королева Англии припомнила однажды виденную ею дикую кошку, которую загнали в угол и которая, несмотря на страх и боль, продолжала сопротивляться.

– О, моя милая! – Все еще в накидке и сапогах для верховой езды, мачеха пересекла комнату и обняла Матильду. – Что же с вами было?

Падчерица напряглась в ее объятиях и тихо ойкнула, и тогда Аделиза отступила.

– Что-то не так?

– Ребра… – поморщилась Матильда. – Они еще не зажили.

– Ребра? – Аделиза смотрела на нее с возрастающей тревогой.

Матильда пожала плечами:

– Им досталось не больше, чем остальным частям моего тела.

Ее мачеха потеряла дар речи. У нее не укладывалось в голове, что Жоффруа Анжуйский мог сделать такое с Матильдой, тем не менее доказательство у нее перед глазами. И она не могла не чувствовать себя виноватой: ведь по просьбе Генриха старательно уговаривала падчерицу согласиться на брак.

– О, дорогая моя, – повторила она, и слезы полились по ее щекам.

Глаза Матильды оставались сухими.

– Догадываюсь, что вас прислал ко мне мой отец – хочет, чтобы вы образумили меня.

Она жестом пригласила мачеху садиться и сама опустилась на подбитую шкурами скамью, пристроив рядом трость с рукояткой из полированного агата. Слуги принесли душистой воды, чтобы Аделиза вымыла с дороги руки. С королевы сняли сапоги и надели ей на ноги изящные вышитые туфли. Ей поднесли вино и маленькие пирожки.