Безмятежный покой нарушила суматоха в дверях. В комнату ворвался Жоффруа.

– Где ребенок? – крикнул он. – Дайте мне посмотреть! Где мой сын?

Повитухи заахали, зашикали на шумное вторжение, но Жоффруа и не слышал их. Широкими шагами он подошел к только что запеленутому ребенку, уложенному на подогретые у камина одеяла.

– Разверните его, – велел граф. – Я должен собственными глазами убедиться в том, что это мальчик.

Превозмогая слабость, Матильда приподняла голову.

– Какой мне смысл обманывать вас? – с негодованием спросила она. – Неужели я сказала бы вам, что у вас сын, если бы родилась девочка?

– От вас всего можно ожидать, – буркнул он, покраснев.

– Я рожала его в муках, а до этого много месяцев носила в своем теле, – возмутилась Матильда. – И я рада тому, что он мальчик. Мужчинам легче жить в этом мире. Даже если бы могла, я не стала бы рожать девочку из желания причинить вам зло, ведь я причинила бы зло и ей – тем, что сделала девочкой.

Жоффруа посмотрел на голого младенца, удостоверился в его поле, а потом протянул палец и коснулся нежной щеки сына. Младенец повернул в ответ головку, чем вызвал у отца улыбку.

– Я призна́ю его своим сыном, – объявил Жоффруа. – Отличный мальчишка. Теперь мы можем наконец строить планы на будущее. Даю ему имя Генрих.

И с коротким кивком в сторону Матильды он исчез из покоев так же быстро, как и появился минутой ранее. Служанка закрыла за графом дверь.

Чуть не плача, Матильда упала на подушки.

– Принесите мне сына, – попросила она. – Хочу посмотреть на него.

Повитуха заново запеленала малыша и осторожно приложила к груди Матильды. Поддерживая сына согнутой рукой, Матильда смотрела на него и думала, что не хотела рожать этого ребенка из-за страха, из-за ненависти, из-за того, что ее жизнь – это поле битвы, где от нее так мало что зависит. Но теперь все изменилось. Теперь она будет сражаться не за себя, а за сына, и от этой мысли некая голодная ноющая пустота в ее душе наполнилась теплом и довольством.

– Ты хорошо справился, мой малютка, – шепнула она. – Генрих.

Хотя Жоффруа сделал вид, будто единолично принял решение о том, как назвать ребенка, их сын не мог носить иного имени, и Матильда не имела ничего против.

– Однажды ты станешь великим королем, – сказала она малышу. – Даже более великим, чем твой дед.

Руан, Рождество 1133 года

Аделиза опустилась на ковер из овчины и тихонько толкнула клубок из полосок цветной шерсти. Напротив нее сидел очаровательный рыжеволосый мальчик. Он залился смехом, показав по четыре зуба в верхней и нижней десне. Потом с усилием потянулся, сжал клубок и бросил его обратно Аделизе. Она в ответ тоже засмеялась и похвалила его. Радость в ее душе смешивалась с невысказанной грустью. Этому мальчику Аделиза приходится бабушкой, хотя, будь на то Божья воля, она играла бы сейчас со своим сыном такого же возраста. Аделиза была счастлива за Матильду и за Генриха, который души не чаял во внуке, но как же ей хотелось почувствовать шевеление ребенка в своем чреве! Месяцем ранее последняя любовница Генриха Изабелла де Бомон родила ему дочку; но об этом королева старалась не думать.

Из-за полога, где стояла кровать, послышался звук. Она обернулась и увидела, что Матильда раздвинула полотнища. Падчерица проспала несколько часов, однако выглядела измученной, под ее глазами пролегли глубокие тени. Перед тем как лечь, она сняла головной убор, и ее темные длинные волосы опускались сейчас до пояса двумя косами. Аделиза послала служанку за горячим травяным чаем.

– У вас по-прежнему усталый вид, – забеспокоилась она.

Матильда приехала из Ле-Мана, чтобы вместе с отцом и придворными возглавить рождественский пир в Руане, и привезла с собой малыша Генриха. Жоффруа остался в Анжу заниматься своими делами. Аделиза подозревала, что эта разлука не опечалила ни одного из супругов.

Прибыв утром, Матильда пожаловалась на утомление после многодневного пути и прилегла, что было совсем на нее не похоже.

Малыш потянулся к матери и залопотал, требуя ее внимания. Матильда взяла его на руки и поцеловала в пушистые кудряшки.

– У меня будет еще один ребенок, – призналась она мачехе.

После этих слов округлость ее живота буквально бросилась в глаза Аделизе. Пришлось проглотить тошнотворный ком зависти.

– Очень рада за вас, – выдавила она улыбку. – Видите, я была права насчет брака с молодым мужчиной. – (Матильда усадила Генриха на колени и только поморщилась в ответ.) – Когда ожидаются роды?

– Примерно на Пятидесятницу.

– Значит, в самый разгар весны. Это всегда хорошее время для рождения ребенка. К родам вы вернетесь в Анжу?

– Если смогу остаться в Руане, то нет, не вернусь. – Матильда спустила Генриха на пол, чтобы тот поиграл с клубочком. – Мы с Жоффруа… – Она тяжело вздохнула. – В общем, грустить друг без друга мы не будем. И в Анжу одного сына я уже родила. Будет неплохо, если этот родится в Нормандии.

Аделиза продолжала улыбаться, хотя у нее заболели губы. К Пятидесятнице она привыкнет к этому и к тому, что сейчас у ее ног играет, возможно, будущий король Англии.

– Вы знаете, ваш отец собирается провести для нормандских баронов церемонию присяги на рождественском пиру, чтобы они поклялись в верности вам и вашему малютке?

– Да, он писал об этом. Потому-то Жоффруа и согласился на мой отъезд в Нормандию. Наши взгляды часто не совпадают, но в вопросах политики мы едины, особенно когда дело касается нашего сына.

Она бросила клубок сыну. Юный Генрих подобрал его и взял в пухлую ладошку, словно монарх – державу.

Вернулась служанка с отваром, и Аделиза заставила Матильду сесть и поставить ноги на низенькую табуретку.

– О вас как следует позаботятся, – твердо пообещала она. – Я хочу, чтобы эти круги у вас под глазами исчезли без следа и на щеках заиграл румянец.

– Да, мама.

Лицо Матильды осветилось улыбкой – как и всегда, когда она называла Аделизу матерью. Но Аделизе стало еще больнее.

Генрих сидел за столом в своих покоях и ел маленькие сладкие пирожки с льняной салфетки. Отломив от пирожка кусочек, он угостил внука, и тот стал жевать его своими недавно появившимися резцами.

– Славный мальчуган, – сказал король дочери и направил на нее внимательный взгляд. – И я слышал, ты снова ждешь ребенка.

– Да, сир.

Быстро же разлетелась эта новость, подумала Матильда. Отец был счастлив, когда увидел внука, и горд, однако она ощущала в его отношении к малышу какую-то странную опасливость. Как будто этот малолетний тезка угрожал ему, напоминая о неумолимом ходе времени.

– Еще я слышал, что ты собираешься остаться в Руане до родов.

Она кивнула:

– Так у меня будет время возобновить отношения с двором и поучиться у вас искусству управлять. Будет разумно, если я задержусь здесь на какое-то время после родов и вернусь в Анжу в середине лета, когда дороги будут сухими. – Она помедлила. – А еще я хотела поговорить с вами о своем приданом.

Генрих посуровел.

– Сейчас не время для этого, – буркнул он. – Поговорим в другой раз. Сегодня я хочу просто отдохнуть и насладиться общением с семьей.

Матильда сузила глаза. Когда сам Генрих хотел обсудить с кем-то какое-нибудь дело, его ничуть не волновало, расположен нужный ему человек к беседе или нет. Она понимала: отец пытается уйти от этой темы, и ничего хорошего это не предвещало.

– Я тоже, отец, но не могу, пока этот вопрос не решен. Я прошу вас передать мне замки, которые были обещаны мне в качестве приданого, когда я выходила замуж за Жоффруа. Эгзем, Аржантан, Домфрон и Монтобан.

Генрих дал внуку еще кусочек.

– Я прекрасно знаю, что это за замки и как они называются. – Он грозно насупился. – Не нужно перечислять их мне, я все-таки еще не безмозглый старик.

Она отвечала ему твердым взглядом и не собиралась сдаваться.