– Но давайте допустим, что они оба согласны. Вы будете готовы договориться с ними на этом основании?

Матильда изогнула бровь:

– Буду ли я готова отказаться от своей короны, вы хотите сказать? От короны, которую вы все только что обещали чтить?

– Зато ваш род останется на троне и все пойдет так, как и должно было.

– В этом я не уверена.

– Но вы подумаете? – настаивал Бриан.

– Да, подумаю, – сказала она после долгой паузы. – Только поверьте мне, Стефан не пойдет на это.

Они приближались к двери. Бриан чинно подставил руку, как полагается придворному, Матильда положила сверху свою – и не утерпела, посмотрела на его пальцы.

– Рада видеть, что ваши чернильные пятна никуда не делись.

– Только писание помогает мне сохранить рассудок. Порой единственное, что удерживает меня от безумия, – это тонкая линия чернил между моим мозгом и кончиком пера. – Наклонив к ней голову, он заговорил тише. – Иногда я пишу слова, которые посылаю затем Богу в дыму и пламени, потому что, оставленные на бумаге, они сожгли бы читателя.

Матильда считала, что нужно не бояться смотреть людям в глаза, но сейчас не смела поднять на Бриана взгляд.

– Думаю, это мудро, – произнесла она. – Пусть те слова так и останутся пеплом.

– Я так и делаю, госпожа, но это не значит, будто они не были написаны. Они запечатлелись в моей памяти, и вам нужно только попросить меня повторить их. Моя жизнь и моя честь принадлежат вам, делайте с ними, что пожелаете.

– Тогда сберегите их в целости и сохранности, если собираетесь служить мне, – ответила Матильда. – Кроме вашей преданности, мне ничего от вас не нужно.

– Ничего?

Матильда остановилась и повернулась к Бриану лицом. Она тоже понизила голос:

– Думаете, вы единственный, у кого в сердце гора пепла? Я сожгла свои мечты, чтобы сотворить кошмары.

Убрав ладонь с его руки, она скользнула в дверь и быстро зашагала через зал с неприступным видом, словно торопится по срочному делу, а не убегает.

Забыв о шитье на коленях, Аделиза смотрела в огонь и старалась не думать. Стояло промозглое ноябрьское утро. За окном зябли под студеным дождем деревья, на которых почти не осталось листвы. Няня Хелвис, напевая детскую песенку, меняла Уилкину пеленки и время от времени дула ему в животик, отчего ребенок весело пищал.

В комнату вошел Вилл, принеся с собой облако холода. Он был одет в свои самые крепкие сапоги и толстую шерстяную котту с тяжелым плащом поверх нее, на его бедре висел меч. Плащ блестел каплями дождя, а мокрые волосы сплелись в тугие кудри.

Аделиза кусала губы, наблюдая за тем, как он склонился над их сыном и пощекотал ему шейку. Малыш залился смехом и замахал ручонками. Потом Вилл выпрямился и повернулся к ней. Нежность в глазах и широкая улыбка, обращенные к сыну, сменились настороженностью.

Она отложила шитье и подошла к нему. Прошлой ночью близость была сладкой, как никогда. Теперь, холодным дождливым утром, он покидает ее, чтобы вместе со Стефаном осадить замок Бриана Фицконта Уоллингфорд. Аделизе трудно было увязать воедино эти две части ее жизни: она ложилась с ним, замечательным любовником, отцом ее сына, и исполняла супружеские обязанности, но в то же время знала, что он собирается воевать против Матильды, борющейся за свое законное право, сражаться с людьми, которые когда-то были его друзьями при дворе. И куда бы ни пошла армия, следом всегда идут смерть и разрушения и страдают обычно невинные люди.

– Я знаю, вы не хотите, чтобы я шел в поход, – сказал Вилл, – но это мой долг. Я принес клятву Стефану и обязан выполнять его приказы.

– От этого ситуация не становится менее прискорбной, – ответила Аделиза. – Когда правил Генрих, у нас был мир и никто не смел нарушить его.

– Но в наследство он оставил раздор и смуту. – Вилл прикоснулся к ее лицу. – Все будет хорошо, не волнуйтесь.

Они оба знали, что это лишь избитая фраза, пустые слова, которые скользят поверх осколков, не в силах восстановить разбитое. Аделиза не соглашалась с Виллом, но она его жена и не будет провожать супруга в трудный путь резкими словами и упреками. Вместо этого она поцеловала его и попросила беречь себя. Увы, это было бледной имитацией чувственной близости ночи, и Аделиза ненавидела возникшее между ними отчуждение.

Она проводила Вилла во двор, чтобы до конца исполнить роль хозяйки замка – попрощаться с мужем и его рыцарями. Всем обитателям замка наверняка казалось, что она все это одобряет, и от этой мысли Аделизе становилось тошно.

Уоллингфорд, ноябрь 1139

Бриан стоял со своим коннетаблем Уильямом Ботерелом под мощными сводами замковых подвалов и озирал груды припасов, которые начал собирать сразу после смерти короля Генриха. Даже когда он приносил присягу Стефану, его люди закупали продовольствие и думали, как его сохранить. Бриан посмотрел на ящики с вяленой рыбой, твердой, как камень.

– Из этой рыбы можно строить стены, – заметил Ботерел, вытащив одну рыбину и шлепнув ей по ладони. – Пролежит не один год.

Привязчивый запах тухлятины заставил Бриана поморщиться. На его вкус, нет продукта отвратительнее, чем вяленая рыба, однако в голодное время или в период осады она незаменима.

Помимо рыбы, в подвалах хранились бочки мяса в рассоле, длинные гирлянды сырокопченых колбас, горшки с медом, бадьи с топленым салом и пчелиным воском, масло и сыр, овес и пшеница. В углу стояли два ручных жернова, готовые молоть зерно, если мельницы окажутся разрушенными. И еще там было оружие. У дальней стены сложили одну на другую связки стрел, и лучники делали все новые. Рядом громоздились кольчуги, бóльшую часть которых только что получили от Матильды. Их изготовили знаменитые мастера из Аржантана, а в Англию доставили в кожаных мешках как балласт на кораблях, приплывших из Нормандии. Один хауберк Матильда подарила лично Бриану, с черными, как полночь, кольцами и с бронзовой окантовкой. Это прекрасная кольчуга, переливающаяся, словно змеиная кожа; к ней прилагался шлем такого же цвета. Когда утром Бриан примерил ее, то увидел восхищение в глазах рыцарей и почувствовал себя другим человеком. С детских лет, несмотря на уроки воинского искусства, его умелые пальцы знали лишь чернильные пятна – никогда не окропляла их человеческая кровь.

– У нас достаточно провизии – на годы, если понадобится, – хмуро заключил Уильям.

Бриан тоже не улыбался:

– Надеюсь, до этого не дойдет.

Выйдя из подвалов, он вдохнул свежий осенний воздух. Из курятника с корзинкой яиц возвращалась его жена. В это время года птицы неслись плохо, но для господского стола хватало. К платью Мод пристали соломинки, а вся ее фигура напоминала бесформенный мешок с узлом посередине. Утром, наблюдая за примеркой хауберка, она хмыкнула и сказала, что выглядит супруг лучше некуда, да только не внешний вид имеет значение, а то, что внутри.

– Две курицы перестали нестись, – сообщила она, когда мужчины поравнялись с ней. – Пора свернуть им шеи. Мы не можем содержать того, кто не отрабатывает свое пропитание.

Бриан не был уверен, то ли это камень в его огород, то ли в супруге говорит ее природная рачительность.

– Значит, у нас будет превосходная куриная похлебка, – произнес он с учтивой улыбкой. – Вы всегда знаете, как использовать наши ресурсы с наибольшей выгодой.

Мод смерила его холодным взглядом:

– Кто-то же должен думать об этом. Хауберки, особенно дареные, дорого обходятся.

Из-за стены донесся крик, и вскоре к Бриану примчался сержант с донесением.

– Господин, это армия короля Стефана! – выдохнул он. – Здесь, прямо под замком!

Бриан бегом бросился к укреплениям. Уильям не отставал от него. Между зубцами крепостной стены была хорошо видна наползающая серебристая линия воинов и бьющийся на ветру штандарт Стефана. Самые темные страхи Бриана стали реальностью. Теперь это не просто подвалы, набитые продовольствием и оружием, это враждебная армия на противоположном берегу Темзы. Бриан не мог дышать – его как будто ударили в живот.