– Поступайте, как считаете нужным, – кивнула Аделиза, – но я буду скучать по вас.

И вдруг она ойкнула и натянула поводья, потому что мерин под ней споткнулся, захромав на заднюю ногу.

– Позвольте, госпожа.

Вилл Д’Обиньи, который возглавлял их эскорт из сержантов, соскочил со своего коня и спешно приблизился. Опытной рукой он провел по ноге мерина и приподнял ее.

– Камень в стрелке копыта, – объявил он и, вынув нож, ловко извлек застрявший там осколок. Копыто оказалось поцарапано острыми краями. – Ехать на мерине нельзя. – Вилл посмотрел на королеву. – Вам придется пересесть к кому-то из нас.

Аделиза на мгновение растерялась, но потом кивнула:

– Помогите мне спуститься.

Покраснев до кончиков ушей, Д’Обиньи исполнил ее просьбу. Затем он привязал мерина к подхвостнику своего коня и, не зная, куда девать глаза от смущения, подсадил Аделизу на серого красавца. Королева, сдержанная и корректная, поблагодарила его с холодной любезностью и выразила сочувствие травмированной лошади. Вильгельм убедился, что госпожа устроена должным образом, и взобрался в седло впереди нее. Его румянец стал еще гуще.

В Ле-Пети-Кевийи они возвратились, когда осенние сумерки окутали их серой шерстяной накидкой, а изо ртов уже вырывались облачка пара. Мысли Матильды обратились к Бриану Фицконту. Она припомнила, как на дороге в Руан он так же посадил ее позади себя, и по ее телу побежало тепло. Память о Бриане ныла, как старая рана зимой. Время и расстояние разлучили их, и это, возможно, только к лучшему, но тихая боль осталась. Матильда скучала по нему. А он писал ей письма, предлагал приехать, если будет в том необходимость. Она отвечала формальными фразами, не позволяя своим истинным чувствам коснуться пергамента.

Перед конюшнями Вильгельм Д’Обиньи помог королеве спуститься на землю и отправился лично заняться хромым мерином. Аделиза посмотрела ему вслед с признательностью и потом выкинула всякие мысли о нем из головы – у входа в дом стоял гонец с сумкой через плечо. Ему принесли попить в глиняной чашке, и он, утолив жажду, беседовал с лакеем. Увидев приближающихся женщин, гонец поспешно опустился на колено. Матильда узнала его. Абсалом из Винчестера был одним из самых быстрых слуг ее отца.

– Какие новости? – Знаком королева попросила его подняться.

Абсалом явно испытывал неловкость.

– Госпожа, я на пути в Англию, везу запечатанные письма от графа Анжуйского. Переночую здесь и утром поскачу дальше.

– Вам известно, о чем говорится в этих письмах? – спросила Матильда.

Абсалом откашлялся:

– Только в общих чертах, госпожа.

– И что же это? – Холодный ветер морозил ей лицо, но Матильда знала, что не сможет уйти, пока не узнает, о чем пишет Жоффруа. – Скажите мне.

– Граф Анжу пишет, что он обдумывает сложившееся положение… и рад вашему продолжительному визиту в Руан.

Матильда фыркнула. Надо же, он обдумывает положение!

– А я рада тому, что я не в Анжу, – заявила она. – К утру я приготовлю свои письма, чтобы вы передали их моему отцу. Зайдите ко мне перед тем, как отправитесь в путь.

– Хорошо, миледи.

Она пристально посмотрела на него:

– Как вам показался анжуйский двор?

Абсалом переминался с ноги на ногу:

– Ну… обычный двор… как любой другой, которым правит молодой господин. Много забав, много охоты, по вечерам лихое веселье…

Матильда поморщилась, вспомнив все это.

Гонец помолчал в нерешительности и добавил:

– Я скажу вам кое-что, потому что вы все равно скоро узнаете. Любовница графа понесла и ведет себя при дворе так, словно она графиня.

– Любовница? – переспросила Матильда.

– Ее имя – Элис из Анжера, госпожа. Она расхаживает по дворцу, держа руку на животе, и граф осыпает ее шелками и драгоценностями.

– Быстро же она заняла мое место, – презрительно заметила Матильда. – Пусть делает, что хочет. Они достойны друг друга.

Абсалома на этом отпустили, и он удалился в поисках еды и места для ночевки. Женщины проследовали в свои покои, чтобы приготовиться к службе в память об утонувшем принце.

– Нужно что-то делать! – воскликнула Аделиза, как только они остались вдвоем. – Это непристойно. У вашего отца есть любовницы, он большой любитель женщин. Но ни одной из них не позволено так вести себя, даже когда они рожают от него детей. – На последнем слове ее голос дрогнул, и мачеха подняла палец, не давая Матильде перебить ее. – И не убеждайте, что вам все равно, потому что это ложь. Вам не все равно, и это правильно, потому что опозорена ваша честь и ваше положение.

– Поверьте, это не важно, – наконец остановила ее Матильда. – Я уже говорила вам: к нему я не вернусь. Пусть сидит в своей конуре с потаскухами, сколько пожелает.

В Руанском соборе служили всенощную за упокой души брата Матильды, чьи останки уже девять лет лежали на дне бухты Барфлёр. Женщина поцеловала филигранный крест, который архиепископ поднес к ее губам. Она сама с трудом удерживает голову над волнами, плывя через бурное море к суше; но вот беда: где берег – неизвестно. Ее лодка потонула, когда умер Генрих, а что касается судна под управлением Жоффруа… Нет, она предпочтет утонуть. Это не спасение – то, что он ей предлагает.

Четки скользили между ее пальцами, словно гладкая холодная галька. Сбоку слышалось тихое бормотание мачехи и постукивание ее четок. Она тоже в открытом море? Перебирая бусины четок, считает, сколько месяцев и лет не смогла зачать? На щеках мачехи, как жемчужинки, поблескивали слезы, подсвеченные пламенем свечей. Утонувшие в слезах печали. Матильда опустила голову и закрыла глаза.

Анжер, июнь 1131 года

Жоффруа поморщился от крика своей годовалой дочери на руках няньки. У девочки были такие же, как у него, волосы – яркая, будто солнце, масса рыжих кудряшек. Зеленовато-карие глаза она унаследовала от матери, но сейчас они крепко зажмурены в сердитом реве. Малышку назвали Эммой в чести матери Элис, и она была презабавным существом, если не вопила.

Дочь будет полезна, когда придет время укреплять власть брачными союзами. Король Англии Генрих породил внебрачных дочерей больше, чем пальцев на руках, и всех выдал замуж с политической выгодой для себя. Да, байстрюки – это совсем неплохо.

Элис, вновь тяжелая, страшно огорчилась, родив ему дочь, и настаивала, что на этот раз в ее чреве растет мальчик. Последний месяц беременности она, как водится, проведет в постели в отдельных покоях, чему Жоффруа втайне радовался: ему хотелось отдохнуть от ее вздорных требований. Его терпение было на исходе, но, по крайней мере, плодовитость Элис доказывала силу его семени.

Сейчас она встала перед ним, поддерживая рукой свой объемный живот. На каждом ее пальце сверкали золотые кольца, а длинное платье волочилось далеко позади нее беззвучной декларацией высокого статуса.

– Вы не можете поехать сейчас в Компостелу, – протянула Элис.

Дело в том, что в последнее время Жоффруа подумывал о том, чтобы отправиться в паломничество.

Собор Святого Иакова в Компостеле был одним из самых почитаемых мест в христианском мире, но Жоффруа хотел поехать именно туда в пику своей супруге, для которой святой Иаков имел особое значение: Матильда тайком вывезла руку святого из имперской сокровищницы, а ее отец преподнес святыню Редингскому аббатству. Жоффруа сомневался в том, что святой Иаков сохранился нетронутым, но, с другой стороны, рассуждал он, для святого, который совершил чудесное перемещение из Иерусалима в Испанию, несколько утраченных костей ничего не меняли.

– Почему это? – нетерпеливо буркнул он. – До родов мы все равно не сможем видеться. Моей же душе будут полезны молитвы, а телу – движение.

– Сир, вам не следует уезжать, – заговорил один из его рыцарей по имени Энгельгер де Богун. – По крайней мере, до тех пор, пока у вас не появится законный наследник и до разрешения вопроса с вашей женой.