В последний раз она вот так же стояла на парапете замковой стены в Нортгемптоне с Брианом Фицконтом. При мысли о том, как хорошо было бы, пойди ее жизнь иным путем, Матильду охватила безысходная грусть, но она немедленно одернула себя. Какой смысл тосковать о путях, что остались в стороне или не существовали вовсе? Надо сосредоточиться на той дороге, по которой она сейчас идет.

С приближением вечера небо потемнело, западный ветер пригнал тучи, и на лицо Матильды посыпались мелкие капли дождя. Обратно в свои покои она пошла другим коридором и по пути миновала комнатку в толще стены, где сидели две женщины. Одна кормила младенца пышной белой грудью, видной через разрез в платье. Вторая опустилась на колени перед крошечной девочкой, точной копией Жоффруа – с такими же огненными кудрями и упрямым подбородком. Она складывала одну в другую деревянные чашки и без умолку тараторила.

При виде Матильды обе женщины торопливо вскочили и поклонились, причем кормилице пришлось вырвать грудь из жадного ротика младенца.

– Это дети графа? – спросила Матильда.

– Да, госпожа. – Кормилица опустила глаза на своего подопечного.

– Как их зовут?

– Имя малыша – Гамелин, а это – Эмма, его сестра.

Голос женщины звенел тревогой.

– Не бойтесь, – сказала ей Матильда. – Я не преследую невинных.

Она покинула комнатку в глубокой задумчивости. Эти дети были доказательством того, что семя Жоффруа жизнеспособно. Они вырастут и продолжат род отца так же, как продолжают род Генриха его многочисленные внебрачные отпрыски. Если бы Матильда не принимала мер предосторожности и при иных обстоятельствах этих детей могла бы родить она. Но в Германии Матильда едва не умерла, разрешаясь от своего мертворожденного сына. Боль и скорбь той трагедии жили в ее душе незаживающей раной, и на всю жизнь остался у нее страх перед родами. Ради Генриха она готова была погибнуть, рожая ему в крови и мучениях наследника, но к Жоффруа подобной преданности не питала. Тем не менее встреча с малышами наполнила ее горьким томлением по несбывшемуся.

Ле-Ман, Анжу, июнь 1132 года

Стоя в покоях Жоффруа, Матильда поджала губы, читая письмо, прибывшее из Англии от ее отца.

– Ну? – выгнул брови Жоффруа.

– Он пишет, что еще думает, – ответила она, вся во власти сердитого разочарования.

Матильда чувствовала себя обманутой. Она обратилась к отцу с просьбой вручить ей ключи от замков Аржантан, Монтобан, Эгзем и Домфрон в Южной Нормандии, которые были обещаны ей как часть приданого, но он отказывался. Для Матильды это было словно пощечина.

– Тут не о чем думать, – взорвался Жоффруа. – Просто старый паук хочет удержать все в своих руках, он никому не отдаст ни капли власти. То же самое было, когда моя сестра стала вдовой вашего брата. Ваш отец отказался вернуть ей приданое. Бросил все в свой огромный живот, и так там оно и осталось. Когда он умрет, все станут рвать его на части, чтобы вернуть свою долю.

Матильда содрогнулась от нарисованного им образа.

– Он всегда был таким. Моя мачеха говорит, что нам следует быть более терпеливыми. Она сделает для нас все, что сможет. – Матильда не уточнила, что, по словам Аделизы, Генрих не имеет намерения что-либо отдавать им с Жоффруа, пока они не обзавелись наследником.

– Ее он не послушает, – отмахнулся граф. – У нее нет такой власти над ним. Аделиза – пустышка. Ваш отец вообще не обращает внимания на человека, если только тот не пляшет под его дудку, а очень мало кто знает, что за песню играет Генрих, поскольку у него то одно на уме, то другое, а ноты он никому не показывает. Ваш отец заставил своих баронов поклясться вам в верности как будущей королеве, но не заблуждайтесь: у него есть и другие планы.

Возразить на это было нечего: муж прав. Она не может доверять отцу, особенно после того, как он отказался отдать ей обещанные замки. Только кому же ей теперь верить, если не отцу? Жоффруа?

Во многом ее интересы совпадают с интересами супруга, но и ему она не доверяет. Ее брат Роберт мог бы заступиться за нее – он лучше других знает, что на уме у Генриха. И Бриан мог бы, если бы счел ее дело правым, хотя и глубоко предан королю. Но Роберт и Бриан далеко, а ее единственное оружие – письменное слово, эффект от которого не больше, чем от плевка в океан.

Она повернулась, намереваясь отправиться в свои покои, но Жоффруа поймал ее за руку:

– Может, Генрих смягчится, если мы подарим ему наследника?

Матильда уперлась в его грудь ладонями.

– Не сейчас, – нахмурилась она. – У меня много дел.

– Не знаю более важного, чем рождение потомства, – заявил Жоффруа. – Если я прошу вас исполнить супружеские обязанности, вы должны повиноваться.

Сначала Матильда оставалась неподвижной в его объятиях, но, когда он принялся целовать ее, она подавила раздражение и отдалась ощущениям.

Жоффруа знал, как возбудить ее, и удовольствие бывало гораздо острее, если она злилась на него. Не прекращая поцелуи, он подвел жену к кровати. В ней стало просыпаться желание. Матильда почувствовала его руку на своем бедре, потом между ног – он гладил, тер, исследовал. И вдруг прошипел сквозь зубы совсем не страстным тоном:

– Что это?

Отодвинувшись, он показал ей свою находку – комочек мха, который она привычно поместила с утра во влагалище. Ей оставалось только молча смотреть на мужа. В ее душе смешались страх, злость на то, что ее секрет раскрыт, и, как ни странно, облегчение.

– Ничего, – наконец выдавила она. – Одна из наших женских штучек.

– Женских штучек? – повторил Жоффруа. – Не пытайтесь обмануть меня!

– Это защитное средство для тех, у кого чувствительное лоно.

– Я же знаю, что это! – рявкнул Жоффруа. – Так шлюхи избегают зачатия, правильно? Я слышал о таком, но не думал, что вы способны на подобную низость!

Он брезгливо отшвырнул мох в угол комнаты. Матильда сжалась и молча ждала удара. За такой проступок он наверняка изобьет ее. Или даже убьет, и возможно, это и к лучшему. А может, на этот раз он наконец добьется расторжения брака.

– Почему? – прорычал Жоффруа и, вскочив на нее, схватил за шею. – Почему вы сделали это? Назло мне? Неужели вы настолько ненавидите меня, что готовы лишить наследника? И вы думаете, Господь простит вас за это? Кто научил вас, ваша мачеха? Не потому ли сама она бесплодна? Значит, и она тоже лживая сучка?

– Нет! – выдавила Матильда, едва дыша под его рукой. – Аделиза ничего об этом не знает! Я сама все придумала!

Нет – и да, потому что она действительно сделала так назло Жоффруа и в надежде на разрыв брака, но не признаваться же в этом, когда его рука сжимает ей горло, а самого его трясет от безумной ярости. И у нее имелась еще одна причина – та, при мысли о которой глаза ее наполнились слезами.

– Я… Мой первый ребенок… Он был… – Говорила она с огромным трудом. – Роды были тяжелыми, и я чуть не умерла… Я не вынесла бы такого еще раз…

Он убрал руку и уткнулся лицом ей в плечо. Матильда чувствовала, как напряжено его тело, как бьется его сердце.

– Ваш первый муж был стариком, – наконец сказал он. – А я молод, у меня сильное семя, хоть вы не давали ему почвы прорасти. Если на то воля Господня, чтобы вы умерли в родах, так тому и быть, но у меня будут сыновья от вас. Вы не лишите меня этого права.

Он отбросил ее юбки и вошел в нее быстрым, резким ударом.

– Вы родите мне сына.

Потом Жоффруа закончил и лег рядом, тяжело дыша. Матильда молча смотрела на балдахин над кроватью. Ей не было больно во время соития, потому что она была готова, но удовольствия не получила. Значит ли это, что на этот раз все обойдется? Значит ли это, что ее семя не вышло и не смешалось с его семенем? Теперь, когда Жоффруа открыл ее секрет, она осталась без защиты. Это сражение Матильда проиграла и должна готовиться к следующему. Если она все-таки понесет, то рискует умереть при родах, но, по крайней мере, это почетная смерть, и во время беременности муж не посмеет к ней прикасаться. Уже хорошо.