Нет, что-то быть должно. Майкел не был тираном; он управлял по закону, хотя вся власть находилась в его руках. Может он слишком часто говорил не с теми людьми? Или же находился не в тех местах в несоответствующее время? Кем бы ни были истинные предатели, Капитан был уверен, что все, подстроенное ими, выглядело достоверно.

Внезапно лампы в камере потускнели до половины своей яркости. Капитан знал достаточно много про тюрьмы, и это означало, что через десять минут электричество вообще отключат. Ночь, а значит — надо спать, если только он сможет спать.

Капитан разлегся на полу, прикрыв глаза руками, зная, что с трудом сможет сопротивляться дрожи в самой глубине желудка. Он не сможет спать этой ночью. И тогда он начал думать — болезненно заставляя себя собраться с мыслями, потому что он был слишком смелым, чтобы прятаться от собственных представлений, размышляя о том, каким образом он будет умирать. Майкел был великим человеком, но никогда не миловал предателей. Их разрезали на части, кусочек за кусочком, а голографы записывали смертельную агонию и транслировали ее на все планеты. Но может они решат, что Капитан был замешан в заговор только частично — в таком случае его агония будет иметь более частный характер и не такой длительной. Только его пугала даже не физическая боль — Капитан уже дважды терял свою левую руку, не прошло еще и пары лет, и знал, что сможет выдержать боль даже неплохо. Гораздо хуже была мысль, что все знавшие его люди будут думать о нем, как о предателе и изменнике, сдохшем как собака, бесчестно.

Вот этого как раз он вынести не мог. Империя Майкела была создана фанатично преданными солдатами, с развитыми представлениями о чести, и эта традиция неизменно сохранялась. Капитан вспомнил о том, как командовал кораблем. Это было во время мятежа на Куэнзее, и на его крейсер неожиданно напали. Перед ним был страшный выбор поднять крейсер немедленно, пока ему еще не нанесли серьезных повреждений, или своим ожиданием попробовать спасти часть своих отрядов. Тогда он выбрал спасение крейсера, потому что, если бы он подождал, для спасения империи ничего бы сделать уже не удалось. Только вот панические крики по радио: Подождите! Подождите! долго еще звенели в его ушах, хотя корабль отлетел довольно далеко, чтобы слышать обреченных. Тогда ему не дали медаль, иначе он покончил бы с собой.

Тогда я слишком легко думал о самоубийстве, размышлял Капитан. Сейчас же, когда оно ой как бы пригодилось, оно недостижимо.

Я буду платить только за собственные преступления. Они этого не поймут, но даже если кто-то посчитает, что подставил невиновного, я буду считать, что наказание получил справедливо.

Он вспоминал…

И тут лампы погасли совсем…

Он пытался заснуть, чтобы увидать сон, но воспоминания не давали ему этого. Они все приходили и приходили. И в каждом их мгновении он видел ее лицо. Не имя. Он так и не узнал ее имени — это была часть их системы безопасности, потому что, если не знаешь имени, его никогда не вытянут даже самым хитроумным образом, и не важно, как бы не старались противники. Но вот ее лицо — более темное, чем у него самого, как будто в ней текла кровь наиболее изолированных уголков Африки, а еще — ее улыбка, хотя и редко гостившая на ее лице, зато такая открытая и яркая, что от одной только памяти о ней у него на лице выступили слезы, и закружилась голова. Ей полагалось быть самым настоящим убийцей. И за вечер до того, как они спланировали убить префекта, она привела его к себе домой. Ее родители, ни о чем не догадывавшиеся, спали в задних комнатах; она же дважды приходила к нему, пока до него не дошло, что это было не просто расслабление перед сложным заданием. Она по-настоящему влюбилась в него, в этом у него не было ни малейших сомнений, и потому он прошептал ей на ухо свое имя.

— Что это было? — спросила она.

— Мое имя, — ответил он, и тут ее лицо исказилось как бы от страшной боли.

— Зачем ты мне сказал его?

— Потому что, — прошептал он, в то время как ее пальцы шарили у него по спине, — я тебе доверяю.

И она застонала под бременем этого доверия — а может, это были отзвуки сексуального возбуждения. Он так и не узнал этого. Когда же он уходил, она шепнула ему:

— Встретимся в девять часов утра, жди меня у статуи Гора на Флент Фисвей.

И он проторчал у статуи целых два часа, затем сам пошел искать ее, и тут выяснилось, что ее дом окружен полицией. А еще дома двух других заговорщиков, и ему стало ясно, что их предали. Поначалу он подумал, позволил себе подумать, что, может быть, это она предала их, и, чтобы спасти ему жизнь, она и попросила его встретиться в такое время, когда, как было ей известно, явится полиция. Хотя, даже если она была и не виновата, как впоследствии он узнал из документов, она покончила самоубийством, как только в ее доме появилась полиция, снеся себе голову из старинного пистолета; а ее родители сидели в гостиной и ломали себе голову, чего это полиция ломится к ним в дверь. И даже если она предала всю группу, его она выдавать не собиралась — зная его имя, она предпочла умереть, чтобы не появилось возможности выдать это имя под пытками.

Удовольствия мало. Он сам убил префекта, а потом оставил планету, на которой родился, и уже никогда туда не возвращался. До того, как ему исполнилось двадцать лет, он пробовал присоединиться к какому-нибудь мятежу или хотя бы найти хоть какое-нибудь недовольство в Майкеловой тогда еще не слишком старой по возрасту империи. Но постепенно он начал понимать, что не так уж много людей стремится к независимости. Жизнь под Майкелом была намного лучше, чем когда-либо до того. И как только он выяснил это, он начал понимать и то, чего Майкел хотел добиться.

И тогда он завербовался в армию, используя собственные таланты, чтобы подняться до ранга наиболее доверенного лейтенанта у Майкела, а затем и Капитана императорской гвардии. И все напрасно. И все коту под хвост из-за одного амбициозного шпака, который теперь заставляет его умереть, но не с честью, как всегда мечталось Капитану, а в чудовищной немилости и позоре.

И это я тоже заслужил, размышлял он. Все потому, что сказал ей свое имя. Все это исключительно мой промах, потому что я сказал ей свое имя.

Он уже дремал, когда неожиданное дуновение прохладного воздуха вырвало его из сна. Неужели за ним уже пришли? Но нет — тогда бы включили свет. А сейчас света не было, даже в коридоре, если его чувства не обманули, и дверь-таки была открыта.

— Кто это? — спросил он.

— Ш-шш, — прозвучал ответ. — Капитан?

— Да. — Капитан с трудом попытался вспомнить этот голос. — Кто вы такой?

— Вы меня не знаете. Я всего лишь солдат. Но вас я знаю, Капитан. И я вам кое-что принес.

После этого Капитан почувствовал, как чьи-то пальцы ощупывает его тело, пока не добралась до руки, после чего сунули ему в ладонь шприц.

— Что это?

— Честь, — ответил солдат. Голос принадлежал очень молодому человеку.

— Зачем?

— Вы не собирались изменять Майкелу. Но вас хотят представить как предателя, я знаю. И они хотят, чтобы вы умерли как предатель. Так что — если вы хотите — здесь для вас честь.

И снова дуновение ветерка, когда солдат исчез в темноте; когда дверь захлопнулась, вновь вернулась жаркая духота. Капитан держал в руке смерть. И ему не хотелось терять времени. Солдат был молодой и хитроумный, но очень скоро система безопасности поставит тюремщиков на ноги — если тревога уже не прозвучала. Так что сейчас, возможно, за ним придут.

А что, если я смогу все-таки доказать свою невиновность, размышлял Капитан. Зачем мне теперь умирать, если я смогу оправдаться и жить до конца дней своих?

Но потом о вспомнил о том, что могут раскрыть наркотики и вопросы Управляющего, и видел теперь в мыслях только ее темное-темное лицо; после чего вскрыл шприц и позволил яду войти под кожу. В обычных условиях, если была введена соответствующая доза, он мог рассчитывать на несколько секунд жизни, но сейчас у него было лишь то, что содержалось в шприце.