Так считает Гачев. Конечно, можно с ним спорить, но лично мне недосуг. Надо довести затянувшуюся главу до конца. И приведу весьма любопытный взгляд Георгия Гачева на проблему русские — иностранцы из его книги «Русский Эрос»:

«…Щедрин в «Приключении с Крамольниковым» писал о России как стране волшебств, а ныне и рационалистические немцы ублажают это наше самочувствие кинофильмом «Русское чудо».

Таким образом, русский мужчина в отношении к своей родной земле оказывается нерадивым — т. е. полуимпотентом, недостаточным, полуженщиной, пассивным, несамостоятельным, а вечно чего-то ожидающим, безответственным иждивенцем, ребенком, пьяненьким сосунком водочки на лоне матери-сырой земли: т. е. святым и блаженным, которого можно жалеть, но который уж совершенно реализует и развивает лишь материнскую сторону в русской женщине. А надо же ей когда-то хоть раз в кои-то веки почувствовать себя вожделенной супругой! И вот для этого является время от времени Чужеземец — алчущий, облизывающийся на огромные просторы и габариты распростершейся женщины — Руси, России, Советской России. То варяг, то печенег и половец, то татаро-монгол, то поляк, то турок, то француз, то немец: всасывает их всех в себя, соблазняет, искушает русская Ева — видимо, легкой, кажущейся доступностью и сладостью обладания: «Земля наша велика и обильна. Приидите и володейте нами», — просят русские послы-полуженщины самцов-варягов от имени России. «Земля наша богата,/Порядку только нет», — то же слово и в XIX веке Россией возвещено через поэта Алексея К. Толстого.

Значит, опять какой-то другой Мужчина нужен, чтобы порядок навести: немец ли, социализм ли, нэп ли, совет ли, колхоз ли, еврей ли, грузин ли и т. п. — и все опять тяготеет к тому, чтобы сбагрить, отбояриться, сдать иностранцу на откуп, в концессию: нехай он возится! — или позаимствовать иностранный опыт… Тяга отмахнуться от дела: подписано — так с плеч долой. Потому столь героические усилия надо было предпринимать цивилизаторским силам в России: Петр I, партия большевиков, — чтобы приучить брать на себя ответственность, свои опыт и самочувствие вырабатывать. А то до сих пор легкая самокритика в русских: «А, русский человек — самый дурной, буёвый! — говорил мне грузчик Володя в Коломне, сам чистокровный русский и бывший блатной. — Вон евреи, грузины, латыши, любые малые — как друг другу помогают, а у нас хоть дохни — не пошевелятся!»…

Но оттого и помогают, что малые народы плотно (т. е. плоть к плоти) привыкли жить, так что зияние — то, что упал кто-то рядом, — остро ощущается. А в России земли вдоволь, эка невидаль! — добра сколько хочешь, бери — не надо; простор каждому, люди привыкли к зияниям, к неприлеганию — и пассивность к земле и в пассивность друг ко другу оборачивается…» (Г. Гачев. «Русский Эрос»).

Вернемся к выражению простого работяги: «А у нас хоть дохни — не пошевелятся!» Именно об этом и писал Михаил Светлов в своей «Гренаде»:

Не из той ли бесчувственной «серии» — десятки тысяч не похороненных до сих пор бойцов Красной Армии, защитников Родины? Великое русское равнодушие и наплевательство — это уже на государственном уровне. «Родина слышит, Родина знает…» — это только в песнях. Но это, кажется, уже политическая публицистика.

В заключение послушаем мнение чистопородного русского писателя Федора Абрамова:

Запись от 29 октября 1973 года:

Добавим от себя: знамя солидарности и братства всех народов и наций, населяющих Россию, а не поднятие на щит исключительно русских по крови людей. Это — роковой тупик.

Но хватит говорить о писателях и русской литературе. Литература — «такая штука — в ней так легко пропасть, зарыться, закружиться, затеряться…» — перефразируем Булата Окуджаву. Литература — это чащоба. Дремучий лес, где бродят разные шундики.

А можно привести и другое сравнение. Литература — это огромный чугунный чан, в котором плавятся и томятся различные национальные корни, корешки и коренья. В итоге получается не то какая-то амальгама, не то какая-то каша. Лучше — каша. Каша из русской печки. Она упрела основательно. Рассыпчата. Вкусна. Аппетитна. И легкий дымок вьется над ней…

Пожалте к столу и приятного аппетита. Поели. Насытились. Теперь можно послушать и другие истории.

Обратимся к театру. Казалось бы на первый взгляд, на театральной сцене можно было бы обойтись одними русскими талантами (опять же исконные скоморохи). Но не тут-то было!..

Первая пьеса на Руси была сыграна 17 октября 1672 года. В подмосковном селе Преображенское в только что отстроенной «Комедийной храмине» шла пьеса на сюжет библейской «Книги Есфирь». Спектакль был поставлен по специальному указу царя Алексея Михайловича: «…иноземцу магистру Ягану Годфриду учинити комедию… а на комедии действовати из Библии «Книгу Есфирь».

Кто ставил спектакль? Немецкий пастор Иоганн Готфрид Грегори, ему помогали его соотечественники из Немецкой слободы — Юрий Гивнер и Яган Пальцер.

Представление шло на немецком языке, и около царя расположился толмач (переводчик). Но Алексей Михайлович хорошо знал библейский сюжет и в течение 10 часов (столько шла пьеса) с увлечением следил за действом. Любопытно, что царь свдел перед сценой в кресле, а царица и все царское семейство по татарскому образцу наблюдали за действом через щели особого, досками отгороженного помещения. Так начинался русский театр, «потеха государева».

Заметим, что премьера прошла спустя 56 лет после того, как умер Шекспир, и соответственно Европа уже давно была знакома и с ревностью Отелло, и с терзаниями Гамлета, и с мучительным одиночеством короля Лира. Но это так, по ходу нашей с вами пьесы, тема которой: Россия между Западом и Востоком, и кто в России русский, а кто нет. Или совсем нет. И вообще — огненный коктейль «Россия»!

А теперь зададим вопрос: кто основал нашу национальную гордость — Большой театр? Англичанин Майкл Мэдокс. С одобрения Екатерины II Мэдокс организовал московскую версию лондонского парка «Воксхолл гарденс», где проводились различные публичные представления. Это было на том месте, которое сейчас занимает Эрмитаж в Каретном ряду. Ну, а потом Большой «переехал».

Первым великим русским актером по праву считается Михаил Щепкин, но его угораздило жениться на гречанке, которую по-русски звали Еленой, то есть Щепкин взял и «испортил» кровь своих русских потомков.

Ну, а кто явился реформатором современного театра? Одним из них, безусловно, был Станиславский, другим, конечно, Мейерхольд. И что же? Любопытное совпадение: у обоих была французская бабушка. «Возможно, что они повинны в том, что их внуки без колебания променяли солидные отцовские дела на такую пустую забаву, как сцена. Кто знает? На всякий случай с благодарностью поклонимся далеким француженкам, подарившим внукам галльскую кровь…» — пишет критик Константин Рудницкий в книге о Мейерхольде.

«Моя бабушка по матери, — писал в своих воспоминаниях Константин Сергеевич Станиславский, — французская актриса (комедия и оперетта) Мари-Аделаида Варле. Приехала в Санкт-Петербург, вышла замуж за владельца каменоломни в Финляндии (поставившего Александровскую колонну в СПб) Василия Абрамовича Яковлева. От него родилась дочь Елизавета Васильевна, вышедшая замуж за моего отца, Сергея Владимировича Алексеева».