Лукин сказал: «Обожди чуток, подползем по полыни и забросаем их гранатами». Ныриков быстро возразил: «Нет, надо быстрее, а то танк зажгут». И не успел Лукин его задержать, как этот горячий парень выскочил и опрометью бросился прямо на пушку, которая только что дала выстрел, и сейчас расчет торопливо заряжал ее снова. Ныриков подбежал почти вплотную к стволу и уже метнул гранату, но в это же мгновение артиллерист дернул шнурок… Выстрел и разрыв гранаты прозвучали почти одновременно. Снаряд угодил прямо в грудь Нырикову и разнес его в куски. Но и весь расчет орудия погиб, а тех, кто уцелел при взрыве гранаты, расстрелял из автомата подоспевший Лукин. Последняя немецкая пушка умолкла, путь был свободен…

Подгорбунский направил танк Шляпина по лощине, в обход стоявшей в засаде немецкой машины. Увидев, что батарея полностью подавлена, гитлеровцы решили отойти на своем танке на новый рубеж. Но как только их танк вышел из укрытия, Шляпин метким выстрелом разбил его. Тем временем Лисицкий подавил очаги сопротивления на другом конце села, и оба танка, приняв на броню автоматчиков, помчались дальше, в Тлумач. В Тлумаче, сами того не зная, разведчики попали в самое что ни на есть осиное гнездо; там находился штаб крупной немецкой части, и в штабе шло совещание. У подъезда двухэтажного каменного дома стояло много легковых машин. Услышав грохот советских танков, гитлеровцы открыли огонь, прикрывая отъезд своих старших командиров. Шляпин, шедший впереди, отвечал частым орудийным огнем по машинам, у которых суетились офицеры. Тут был убит сидевший на броне рядом с Подгорбунским отважный разведчик Анциферов, служивший в роте с начала декабря 1943 года, веселый комсомолец, отлично игравший на аккордеоне, этого невысокого, плотного, белобрысого парня очень любили в части…

Разведчики быстро подавили сопротивление гитлеровцев. Они захватили в плен несколько старших офицеров, много младших офицеров и солдат, взяли большое количество трофеев. Построив пленных в колонну, Подгорбунский приказал Жарикову и Мазурову вести их в тыл, а сам с отрядом двинулся дальше, на Тысменицу. Было уже одиннадцать часов утра. Люди смертельно устали в эту трудную ночь, но Подгорбунский не мог дать им передышки отряд был в тылу у немцев, обстановка все усложнялась, малейшее промедление, и отряд будет окружен и смят… Надо идти вперед и вперед…

На пути в Тысменицу разведчики обнаружили, что немцы готовят новый оборонительный рубеж: в засаде стояли два самоходных орудия, пехота числом около роты — окапывалась, саперы минировали дорогу. Шляпин и Лисицкий, обойдя гитлеровцев, ударили с тыла, разбили оба самоходных орудия и разогнали пехоту. И снова вперед!

На подступах к Тысменице Шляпин остановился, чтобы подтянуть фрикцион. Подгорбунский пересел на танк Лисицкого, и разведчики, не встречая сопротивления, вышли к железнодорожной станции, проехали по путям и продвинулись к переправе, находившейся всего в километре от Станислава. Стояла мертвая тишина. Эта тишина сбивала с толку и настораживала. Подгорбунский внимательно осмотрелся. Он увидел, что по большаку идет еще один наш танк, — позднее выяснилось, что это была машина его старого друга Висконта. Вдруг загремели выстрелы, и танк вспыхнул…

Подгорбунский засек вспышки и определил, кто ведет огонь: в засаде у большака стояли, прикрывая въезд в Станислав, «тигр» и танк Т-4. Отряд разведчиков был в тылу у них. «Тигр» начал маневрировать. Когда он повернулся кормой к машине Лисицкого, Подгорбунский скомандовал: «Огонь!» Подкалиберный снаряд зажег «тигра». Но Т-4 успел нырнуть в низину и оказался вне досягаемости.

Праздновать победу было рано: в засадах на окраине Станислава стояли еще два немецких танка, и они открыли беглый огонь по танку Лисицкого. Раздался сильный удар… Но машина еще подчинялась управлению. Оглушенный взрывом, Подгорбунский скомандовал: «Вперед, за домик…» Но тут же раздался новый удар. Лисицкому, который только что вылез за броню, чтобы посоветоваться с Подгорбунским, оторвало голову и руку, и его изуродованное тело было сброшено взрывной волной с танка. У Подгорбунского выступила из ушей кровь: лопнули барабанные перепонки, и он ничего не слышал. В голове помутилось. Но он опять скомандовал, нагнувшись к люку водителя: «Вперед, за домик…»

Как это ни удивительно, танк, принявший два прямых попадания, еще повиновался управлению. Механик увел танк за домик, Подгорбунский вскочил в башню, развернул ее и открыл огонь по немецким танкам… Они попятились к Станиславу. Снова стало тихо. Тело Лисицкого подобрали, принесли и положил на броню машины.

Закончив разведку на ближних подступах к Станиславу, отряд двинулся обратно. Подгорбунский соображал все хуже — в голове шумело, перед глазами ходили круги. Но он крепился, мысленно твердя: «Надо вывести отряд… Во что бы то ни стало вывести отряд».

В Тысменице разведчики настигли четырех гитлеровцев — это был экипаж разбитого Лисицким «тигра», того самого, который погубил танк Висконта. Завязалась перестрелка, три немецких танкиста были убиты, четвертый сдался в плен. И это был эсэсовец — «тигр» принадлежал все той же дивизии «Адольф Гитлер».

Под Тлумачем разведчики разыскали штаб бригады. Пошатываясь, Подгорбунский подошел к полковнику Липатенкову:

— Ваше задание выполнено…

Фразу он не закончил, свалился, как подрезанный сноп, и потерял сознание. Очнулся он уже в госпитале. Без него похоронили и Анциферова, и Лисицкого — могила их находится в самом центре старого парка в Тлумаче. А от Нырикова, разорванного снарядом, выпущенным в упор, так ничего и не нашли. Поставили только на том месте, где он погиб, обелиск, а возле него оставили на долгие времена немецкое орудие, расчет которого Ныриков уничтожил, прокладывая путь своему отряду. И написали на щите пушки: «Сильна смерть, но воля гвардейца к победе сильнее…»

Еще много удивительных подвигов совершил Владимир Подгорбунский со своими разведчиками — судьбой было ему суждено дойти до края советской земли и отличиться при взятии крепости Перемышль на реке Сан. Но до Берлина, о взятии которого он так страстно мечтал, Подгорбунскому дойти не удалось. Погиб он месяцем позже после нашей встречи, в жестоких боях на Висле и был похоронен в местечке Демба, — об этом я расскажу позже.

Те, кому довелось встречаться с этим человеком, внешне угловатым и резким, но в сущности душевным и сердечным, хорошо его запомнили и сохранили к нему теплое чувство привязанности на всю жизнь.

Время мчится поразительно быстро — уже кончился июнь. Из редакции летят вежливые, но проникнутые нетерпением телеграммы: пора возвращаться! Пока я нахожусь во временно бездействующей танковой армии, на других фронтах происходят поразительные события: в течение нескольких дней раздроблена и стерта в порошок немецкая оборонительная линия Жлобин Орша — Витебск, казавшаяся неприступной. Взят Бобруйск, наши войска уже шагнули за Березину. Разгромлено одиннадцать дивизий Гитлера, в зияющую брешь устремились танковые части и конница. Развивается с двух направлений наступление в районе Минска — там уже вырисовываются контуры нового гигантского «котла», в котором погибнут многие немецкие дивизии. Командующий 1-м Белорусским фронтом Рокоссовский получил звание Маршала Советского Союза, командующий 3-м Белорусским фронтом тридцатипятилетний Черняховский, который, командуя 60-й армией, весной наступал здесь вместе с Катуковым, стал генералом армии…

Я еду во 2-й батальон 1-й гвардейской танковой бригады к гвардии капитану Владимиру Бочковскому — теперь он стал уже комбатом. К тому самому Бочковскому, с которым ровно год назад мы встретились на шоссе под Обоянью в трагический час, когда он выходил из боя, везя на броне танка мертвые тела своих друзей на танковому училищу. Тогда он показался мне совсем мальчиком, тонкошеим, с заострившимися чертами лица. Но уже в то время это был храбрый солдат, пользовавшийся доверием командования и уважением товарищей. Недаром ему так быстро доверили командование ротой.