Сипович понимал, что близится все же та страшная минута, когда немцы ворвутся в траншею. Оглушенные канонадой, ослепленные блеском разрывов, бойцы Соколова продолжали отчаянно сопротивляться, но количество защитников траншеи все уменьшалось. Предвидя, что борьба с гитлеровцами будет длительной, Сипович берег свой маленький резерв до последнего часа. Пока что бойцов Соколова, принимавших на себя всю тяжесть немецкого удара, поддерживали соседние группы, придвинувшиеся вплотную к этому рубежу, и своим яростным огнем затруднявшие немцам подход к нему.
Глубокой ночью пришлось все же пустить в дело резерв. Автоматчики и стрелки с ходу вступили в бой. Кипение его достигло высшей точки — к этому времени на одном участке немцам удалось-таки ворваться в траншею, и они пустили в ход ручные огнеметы и гранаты. Гранатами дрались и наши бойцы.
Усталый, сражавшийся двое суток без передышки парторг четвертой роты старший сержант Тверев провел знакомыми ему ходами сообщения бойцов резерва, группу за группой, и они в ночном мраке обрушивались на гитлеровцев, забрасывая их гранатами. Оглохший от канонады комсорг батальона ожесточенно стрелял в немцев в упор из автомата. Командиры дрались рядом с бойцами врукопашную. В эту-то страшную предрассветную пору на поле боя появился и сам Сипович. Внешне спокойный, как всегда подтянутый и аккуратный, он пришел на изрытый снарядами командный пункт батальона, ободрил командиров, сообщил, что генерал шлет свой резерв и что надо продержаться еще немного, чтобы гитлеровцы поняли — им здесь не пройти.
И вот критический момент пришел и прошел. На долю немцев не пришлось больше ни грамма удачи. Им не удавалось продвинуться вперед ни на один метр.
Раннее июльское утро озарило страшную, залитую кровью, заваленную мертвыми телами, полуразрушенную траншею. Сооруженная в виде пуквы П, она делилась теперь на две неравные части: большая половина ее находилась в наших руках, и только один отросток был в руках у немцев. Обескровленные, деморализованные солдаты Гитлера были бессильны продвинуться дальше, и фронт так и замер на долгие одиннадцать дней — противников разделяли сорок метров; они перестреливались, выглядывая из-за угла траншеи, а дно ее на «ничьей» земле минировали.
Двадцать второго, когда наши войска заканчивали очищение плацдарма, захваченного немцами, пошли вперед и воины Сиповича. Ведя жестокий бой под градом снарядов и мин, они шли вперед, шли грозно, неотвратимо, как олицетворение возмездия за поруганные рубежи, за окровавленную траншею, за ту страшную ночь, когда горсточка наших воинов противостояла двум батальонам, вооруженным автоматами, огнеметами и всеми ухищрениями адской военной техники последнего образца.
Теперь на освобожденном рубеже снова тихо. Бойцы выгребают из блиндажей немецкие каски, противогазы, шинели, жгут фотокарточки, брошенные немцами, вышвыривают из окопа пустые бутылки с чужими этикетками — чтоб и духом вражьим не пахло. Саперы спешат заново укрепить отвоеванный рубеж, восстановить полуразрушенные дзоты, минные поля, заграждения, хотя теперь никто не думает, что в этих окопах придется надолго задержаться. Все мечтают об одном — о наступлении…
Чтение приказа окончено. Над лесом разносится громовое солдатское «ура». Сипович подает знак, и ликующие крики стихают. Из-под сени деревьев выступает вперед знаменщик. Он высоко держит горделивое алое знамя, на котором сверкают золотом слова «За нашу Советскую Родину!». Солдаты стоят, не шелохнувшись, по команде «смирно». Взоры всех обращены к этому полотнищу, священному для всех. Немного волнуясь, командир говорит:
— Солдаты! Вот наше знамя. С ним мы прошли большой путь. Я сражаюсь под ним со дня основания полка. Оно реяло над нами в дни славных боев зимней кампании. Оно сопутствовало нам в нынешних боях. Никогда и нигде мы не нанесли никакого ущерба его чести. Никогда и нигде мы не опозорили его трусливыми либо неумелыми действиями…
— Смотрите же, — говорит строго Сипович, обращаясь к пополнению. Ветераны надеются, что вы с честью продолжите историю нашего полка. Впереди у нас — дальняя дорога, много будет на этом пути трудного и славного, горького и сладкого. Смотрите же, говорю еще раз, не опозорьте нашей чести!
И вот уже произнесена клятва на верность знамени, и прогремело традиционное «ура», и снова застыли батальоны в железном строю. Плывет через лес алое знамя, покачиваясь над широкими плечами знаменщика. Шагают четким военным шагом ассистенты, и взвод лучших из лучших автоматчиков, заслуживших почет пройти караулом у знамени, марширует за ним.
По ту сторону рощи уже зажигаются огни ночных ракет. Подразделения, несущие службу в боевом охранении, внимательно всматриваются в сторону противника. Идут усиленные поиски разведчиков, фронт живет напряженной жизнью в ожидании новых боевых событий.
В ноябре 1972 года я получил письмо от ветерана 575-го стрелкового полка, лейтенанта запаса, ныне работающего инженером в г. Фрязино Московской области Арнольда Абрамовича Учителя. Вот что он писал, прочитав первое издание этой книги:
«Совершенно неожиданно я прочел в вашей книге подробное описание боевых действий нашего полка в июле 1943 года на Курской дуге — вы можете себе представить мою радость, когда я увидел на страницах этой книги столь знакомые и дорогие мне имена командира полка полковника Михаила Сиповича, командира нашего 2-го батальона капитана Соколова, командира взвода автоматчиков Емельянова, который со своими орлами в ночной атаке занял ключевую высоту, выполнив задачу, поставленную перед всем полком, и других.
Хорошие ребята были в нашем полку — настоящее интернациональное братство. Я отлично помню капитана Мишакова, мордвина по национальности; капитана Завирюху, украинца; командира стрелковой роты Буденаса, литовца; командира минометной роты Брагинского, еврея; были среди нас узбеки, башкиры — люди всех национальностей. И какая была у нас дружба!..
После описанных вами боев в урочище Королевский лес мы в конце июля 1943 года приняли участие в общем наступлении и вступили на землю Украины. Наш 2-й батальон успешно продвигался вперед. 12 августа 1943 года в бою за станцию Боромля я был ранен.
Вернувшись из госпиталя в действующую армию, я не смог попасть в 575-й полк. Участвовал в боях под Яссами, Будапештом и Веной, но уже в составе других частей. Естественно, что я ничего не знаю о судьбе людей из нашего родного 2-го батальона. Хорошо было бы, если бы кто-нибудь из них, особенно полковник Сипович, если он жив, откликнулся на эти строчки…»
Я могу лишь присоединиться к этой просьбе. Ветераны 575-го полка 161-й стрелковой дивизии, где вы? Отзовитесь! Адрес А. А. Учителя такой: 141 120, город Фрязино Московской области, улица Луговая, дом 37, квартира 66.
Генерал удит рыбу
(Из фронтового дневника)
Сегодня — первое августа. Я снова у Катукова. Вчера после полудня, наконец, вырвались из лап бездорожья и прикатили с попутной машиной сюда. Катуков готовится к отъезду. На фронте войска генерала Жадова ведут разведку боем. Гитлеровцы яростно контратакуют. Позавчера, например, в контратаке участвовало восемьдесят танков, Катуков пока в боях не участвует, по, судя по всему, его войска в готовности. Пополнения прибыли и введены в строй.
Сегодня прибыл внезапно корреспондент «Правды» Коробов. У него неплохой вездеход. Будем работать вместе, пока Фишман не починит свою машину. Пошли вдвоем к Катукову. Идиллия: генерал стоит в начищенных сапогах со шпорами в воде и ловит окуней на удочку. Черви — в баночке на школьной парте, которая почему-то оказалась на берегу. В ведерке несколько плотвичек и окуньков.
Рыбная ловля — верный признак, что назревают важные события: если генерал ходит с ребятишками собирать цветы, или удит рыбу, или охотится на зайцев — значит, закончены приготовления к серьезной и напряженной операции, и на носу — большое дело. Это — разрядка нервов.
