Майор, улыбаясь, сложил письмо, спрятал его в карман гимнастерки и добавил:
— Нас, конечно, мало интересует, встретились они или нет, и чем все это дело кончилось. Но вот за одно сообщение мы определенно благодарны графине: она ненароком выболтала тайну этого старого замка, сообщив о подземных ходах. Мы навели справки. Эти ходы ведут далеко в сторону позиций гитлеровцев и определенно нам пригодятся. Наши саперы очень заинтересовались ими.
Где-то в ночи, за стенами блиндажа гремели разрывы немецких мин. Немцы опять ждали атаки, и тяжелое грозное молчание советского переднего края выматывало у них нервы.
Все шло по плану.
По дорогам Польши
Распростившись с гостеприимными пехотинцами, мы с фронтовым шофером Макаром Приходько покатили на юг, стараясь держаться вдоль Вислы. Я спешил в старинный польский городок Тарнобжег — в этом городе и в его окрестностях разместились дивизии знаменитого 6-го гвардейского Львовского орденов Красного Знамени и Кутузова 2-й степени истребительного авиационного корпуса, чья слава широко прогремела в дни недавней жестокой битвы за Яссы. Руководил им замечательный человек, опытнейший генерал Александр Васильевич Утин. У него было три дивизии — 23-я гвардейская, которой командовал мой старый друг, участник создания первых комсомольских организаций в Ростове Грисенко, 22-я — мужественного истребителя и опытного командира Горегляда и 9-я гвардейская, командиром которой был самый знаменитый летчик нашего времени, трижды Герой Советского Союза молодой сибиряк Александр Покрышкин; мы познакомились с ним недавно в Москве, и теперь мне предстояло собрать материал для книги об этом незаурядном человеке.
Сначала мы двинулись по отличному шоссе, обсаженному старыми ивами, на Ополье, оттуда повернули на Красник, к местам жестоких битв 1914 года. По сторонам расстилались бедные песчаные поля, пестрели мелкие наделы. Мой водитель, старый колхозный бригадир, с твердым сознанием превосходства коллективного хозяйства над единоличным и с чувством жалости к владельцам этих мелких участков философствовал:
— Оно ж жило тилыки для сэбе. Посадить оце бурячкив трохи накопае, здасть на фабрику, жому одержить для худобы, тай живе Нудьга яка, тьфу! И промысловости у нього не було ни якой, и для обороны ничого не було. Ото Гитлер их и подолав. Може тепер зрозумиють, як воно краще жити…
Потом потянулись поля побольше и побогаче — то были имения польских панов. Часто встречались узкоколейки — их строили помещики: сеть железных дорог здесь довольно редка, а автомобилям по песку ходить трудно. На крохотных, словно игрушечных, давно уже заржавевших рельсах замерли такие же игрушечные паровозики и вагончики.
От Закликува до Развадува ехали через лес, по бревенчатому настилу, вытрясло у нас всю душу. Развадув оказался довольно большим городком, прилепившимся к железнодорожной станции. В небо уперлись шпили костелов. Перед городком — переправы через Сан — широкую, спокойную ре. ку. Невольно снова вспомнилась первая мировая война — сколько русских людей тогда погибло на берегах этой реки, такой тихой и невозмутимой на вид!
Но вот и Тарнобжег. Полковник Александр Иванович Грисенко встречает меня с обычным радушием. Мы толкуем с ним всю ночь о недавних воздушных боях у Ясс, в дни прорыва наших войск ко Львову и Перемышлю, а также на Сандомирском плацдарме. Выясняю, что командный пункт Покрышкина рядом, в местечке Мокшишув. Дивизии Покрышкина, Грисенко и Горегляда собраны в кулак, они готовы в любой день и час возобновить воздушное наступление. Летчики у них отличные, поэтому потери в летних боях были не так уж велики. А бои эти были очень жестокие. 6-й гвардейский истребительный корпус прикрывал своими крыльями армии, устремившиеся вперед, в том числе и 1-ю гвардейскую танковую.
Я слушал увлекательные рассказы Грисенко и думал: «Эх, старина, хорошо бы и о тебе новую книжку написать!» В канун войны я посвятил его боевым делам книгу, которая называлась «Крылья Китая», — в ней он фигурировал под псевдонимом Ван Си: вместе с другими нашими летчиками Грисенко в качестве добровольца воевал в Китае, помогая отражать атаки японских агрессоров. Именно там он открыл свой боевой счет, сбив несколько самолетов с изображением красного солнца на крыльях, там и заработал свой первый орден Красного Знамени.
А эту войну он встретил в небе Киева. Не в пример многим, менее опытным командирам, Грисенко, едва почуяв в начале июня 1941 года, что в воздухе запахло порохом, на свой страх и риск приказал пилотам зарядить боевыми патронами скорострельные пулеметы своих самолетов и быть в боевой готовности номер один. Риск и страх были велики — в те годы за подобное самоуправство по головке не гладили, но полк стоял в лагере, начальство находилось далеко, и все сошло. Зато по первой боевой тревоге — немецкая авиация налетела на Киев с рассветом 22 июня — полк Грисенко мгновенно поднялся в воздух и встретил гитлеровцев огнем.
Вот так этот человек и начал воевать, сражался он потом на многих фронтах и всюду с одинаковым упорством и энергией. Только над Сталинградом ему не повезло: немецкий ас разбил в бою его самолет, и Грисенко спустился на парашюте, обливаясь кровью: он был без ноги. И все же этот упрямейший человек, научившись после выздоровления отлично ходить на протезе, добился возвращения в действующую армию и снова летал, командуя уже истребительной дивизией…
Следующее утро выдалось хмурым, туманным. Я с утра побродил по Тарнобжегу, присматриваясь к незнакомому городу. Побрился за восемь злотых у хмурого брадобрея, вывеску которому заменял начищенный до блеска медный тазик, висевший у двери. Пошел наугад вдоль улицы, разглядывая встречных людей и читая вывески. В городе оказалось неописуемое множество адвокатов, нотариусов, парикмахеров. Бесчисленные магазинчики, как и и Люблине, поражали удивительным обилием никому не нужных предметов и астрономическими ценами. Я записывал в своем блокноте:
«Модистка Анна Фортуна: капелюш 2000 рублей».
«Книжно-писчебумажный магазин: школьная тетрадь — 10 рублей»,
«Универсальная лавочка: спички — 10 рублей за коробок; детская шляпа из прозрачного целлулоида — 20 рублей, стакан пива — 40 рублей».
Навстречу мне шли важные господа в накрахмаленных воротничках, бежали вприпрыжку веселые босоногие мальчишки, катили дамы на велосипедах. У дверей домов с выбитыми стеклами сидели кое-где в ободранных креслах часовые с автоматами. На каменный тротуар слетали с вековых кленов большие огненные лапчатые листья. Было еще тепло, и у домика, где квартировал Грисенко, цвели крупные розы. Вспоминалось: а в Москве, наверное, уже снег…
Я направился во дворец графов Терновских, главную достопримечательность Тарнобжега, где теперь квартировали летчики полковника Грисенко. За солидными каменными воротами я увидел вековые вязы, горбатый мост через крепостной ров, большую овальную клумбу, засаженную по случаю военного времени цветной капустой вместо роз, и за нею — гармонично сложенный строгий дворец с гербом над парадным подъездом, с остроконечной башней с часами, где время аккуратно отбивает мелодичный серебряный колокол, с приветственной надписью в адрес панов и паненок, переступающих порог дворца. Весь фасад был заткан пестрым ковром дикого винограда.
Половину дворца все еще занимала графская челядь, а во второй половине жили летчики. Запомнился огромный зал с камином и статуями. Вдоль великолепного обеденного стола из красного дерева стояли наскоро сколоченные из березовых поленьев и неструганых досок лавки: стулья и кресла гитлеровцы успели увезти.
Вместе с дежурным по части майором мы вышли из дворца в обширный сад, спустившись по широкой каменной лестнице к просторному зеленому газону. Вдали виднелись заброшенный фонтан и подернутый ряской пруд, укрывшийся в тени ясеней и кленов. Во все стороны расходились аллеи столетних деревьев. Я пригляделся и не поверил своим глазам: под ветвями каждого дерева стояла красноносая «кобра». Крылья самолетов были усыпаны палым листом — отличная маскировка!
