Мэри сделала очень широкие и совершенно обалдевшие глаза, но сказать чего-либо не успела. Из динамика прозвенел голосок Синди:

– Мэри, как вы там? До цели триста ярдов.

– Все нормально, крошка, сейчас усилю свет и посмотрю.

О, это было здорово! Мощные, расходящиеся в конусы потоки света хлынули из прожекторов и пробили сгустившуюся вокруг нас тьму на несколько сот ярдов вперед. В разные стороны прыснули рыбы, рыбки и рыбешки. Словно пылинки в солнечных лучах или снег в свете уличного фонаря, замельтешил планктон. И там, впереди, за этой планктонной вьюгой, мы увидели то, из-за чего спускались под воду.

Издали то, что мы увидели, больше всего походило на именинный торт с погасшими свечками, к тому же объеденный многочисленными гостями. Посреди довольно ровного каменисто-песчаного участка дна возвышалось что-то пестрое и бесформенное, обросшее водорослями, раковинами и кораллами. Но тем не менее это был действительно затонувший корабль, конечно, порядочно рассыпавшийся и расползшийся, но все же сохранивший очертания высокой кормы и носа, обызвестковавшиеся обломки мачт, кусок бушприта и даже какой-то надстройки, где вроде бы виднелись позеленелые медные детали.

– Корабль! – восторженно пробормотала Мэри. – Включаю видеокамеру! Смотрите, девочки! Вы видите?

– Ой! – донесся с «Дороти» голосок Синди. – И правда, корабль! Какой он старый…

– Анхель, – спросила Марсела, видимо, забрав у Синди микрофон, – это что такое?

– Фрегат, а может быть, – галеон, – ответил я по-испански, – одним словом, старинное судно, затонувшее триста лет назад.

Мэри взяла управление на себя и медленно подводила аппарат к затонувшему кораблю.

«Аквамарин» опустился на дно, раскрыв все четыре опоры и немного взбаламутив воду. До борта корабля было всего десять футов. Теперь в свете прожекторов было хорошо видно, что в бортах судна зияют многочисленные дыры. Одни из них были, возможно, проломаны пушечными ядрами, другие появились много позже, от трудов подводных червей и моллюсков.

Мэри принесла «Никон» и начала щелкать затвором, нацеливая объектив то на общий план, то на детали.

– По-моему, вон там, ближе к носу, – сказал я, – какая-то бочка… Должно быть, пиратское золотишко или добыча конкистадоров.

Я, конечно, пошутил. Но Мэри уже включила пульт управления манипулятором. С чуть слышным гудением где-то над нашей головой повернулась штанга, раздвинулась и потянулась к бочке. Длины ее не хватило, и Мэри пришлось

пустить в ход «ноги» «Аквамарина». Задняя пара подогнулась, вынесла свои стальные «копытца» вперед, потом то же сделала передняя, потом опять задняя и снова передняя. Три таких шага – и теперь бочка оказалась в пределах досягаемости. Цап! Но древняя дубовая клепка уже давным-давно была изъедена древоточцами, и лишь ветки кораллов, оплетавшие бочку, не давали им рассыпаться, а остатки обручей растворились в морской воде еще двести лет назад. Бочка рассыпалась, словно высосанная яичная скорлупа, сжатая пальцами. Поднятая муть осела быстро, и в луче фар «Аквамарина» блеснуло то, что я никак не ожидал увидеть и лишь иронизировал по этому поводу…

– Золото! – это слово вырвалось и у меня, и у Мэри одновременно.

Всю жизнь, наверно, лет с десяти, я мечтал найти клад. С деньгами у меня никогда не было серьезных проблем, потому что не было самих денег. Именно поэтому я мог надеяться на какое-нибудь чудо. Когда скаутмастер вел нас в поход, мне представлялось, что где-нибудь в дупле или под кустом наверняка может лежать кувшин, в который золотоискатель или гангстер спрятал сокровище. Слава Богу, я был достаточно умен, чтобы не поделиться своими надеждами с приятелями. Они наверняка сделали бы из меня посмешище. Впрочем, мечта о кладе у меня сохранялась и потом, даже когда я воевал во Вьетнаме и в Африке. Конечно, главной мечтой тогда было просто остаться живым, но когда это удавалось и мы выбирались из джунглей на отдых, мне думалось о том, как неплохо бы найти в горах пещеру, где стоит пятьдесят золотых Будд общим весом в десять тонн, или, скажем, отыскать тайник, устроенный охотниками за алмазами…

– Это золото? – просила из динамика Марсела. – Настоящее?

– Настоящее, малышка, – ответил я, – если бы это была медь, то за столь давнее время она бы превратилась в зеленую труху.

Мэри в это время осторожно подводила манипулятор к первому слитку, выпавшему из рассыпавшейся бочки. Цап! «Клешня» крепко схватила прямоугольный брусок и потянула его к грузовому люку.

– Есть! – сказала она удовлетворенно.

– Настраивай его на поиск и автоматический захват аналогов, – посоветовала Синди сверху. – Я вижу их там почти два десятка, этих брусочков… замучаешься, если будешь управлять вручную.

– Сейчас, – ответила Мэри, – только взгляну на снятые характеристики… Ты слышишь, Синди: 98,5% при весе 21 фунт 11 тройских унций и 5 пеннивейтов. Интересно, почем нынче тройская унция?

– Поторапливайся, – сказала Синди, – у вас регенерационные патроны для очистки воздуха проработают еще час, не больше, потом начнете травиться углекислотой.

– Хорошо, – кивнула Мэри, – включаю автоматический поиск и захват.

Механическая лапа потянулась к слиткам, ловко ухватила еще один и намного быстрее, чем в первый раз, уложила в грузовой отсек. Мэри, посасывая остатки сока через трубочку, не вмешивалась в его работу.

– Ты уверена, что он не нахватает камней и раковин? – спросил я с сомнением.

– Ты наивная девочка, Энджел, – хмыкнула Мэри. – В «клешню» встроен датчик, который излучает электромагнитные колебания стандартной частоты. Каждое вещество отражает эти колебания по-своему, золото – так, а базальт – совсем по-другому. Манипулятор не ошибется!

Да, перед этими технократками-лесбиянками я выглядел, точно, полной деревенщиной! А Мэри, при всей своей симпатичности, еще и ляпнула в довершение:

– Техническая отсталость и дремучая тупость – вот что ваш коммунизм несет миру!

Как складно бы я посадил ее в лужу, если бы признался в своем американском происхождении! Но в принципе, я вовсе не собирался всерьез защищать коммунизм, а вот собственной малограмотности было стыдно. Поэтому я сказал очередную порцию чуши, которую выдумал сам:

– Когда лес рубят – летят щепки, нам более важно победить империализм, а уж затем мы создадим условия для нормального образования хайдийцев. Это сказал вождь мирового пролетариата товарищ Сталин!

– Уверена, что о существовании Хайди это чудовище даже не подозревало, – усмехнулась Мэри.

Между тем клешня ловко хватала бруски золота и грузила в отсек. Она даже выдернула несколько штук из песка, куда те зарылись, выпав из раздавленной бочки. Погрузив двадцать брусков, манипулятор вдруг перестал работать, и механический голос сообщил:

– Предельная загрузка.

– Значит, придется еще один рейс сделать! – вздохнула Мэри, глядя на рассыпанные и еще не собранные слитки.

– Неужели тут была всего одна бочка? – подумал я вслух.

– Хм… – Мэри ущипнула свой пухлый подбородок. – Действительно, вряд ли здесь кто-то успел побывать до нас. Бочка выпала скорее всего во-он из той пробоины. Ну-ка, попробуем…

Аппарат сделал несколько шагов по дну, телескопическая штанга, подчиняясь воле Мэри, резко удлинилась и уперлась в обросший всякой живностью борт судна. То же самое проделала и вторая «клешня». Поднялась муть, что-то треснуло. Аппарат сделал еще несколько шагов уже в сплошной мути, которую пробить прожекторами было невозможно. Послышался еще более сильный треск, а затем дно океана под опорами «Аквамарина» слегка вздрогнуло.

– Что вы там ломаете? – забеспокоилась Синди с борта «Дороги». – Конфигурация объекта на сканере эхолота изменилась, а по телевидению одна муть… И вообще, пора готовить всплытие!

– Времени еще двадцать минут, – отмахнулась Мэри. Эта подводная медведица впала в азарт. Десять из двадцати минут мы ожидали, пока осядет муть, а когда вода стала прозрачной, мы увидели, что нос затонувшего корабля отломился и упал на грунт. В образовавшийся пролом были видны десятки бочек, точь-в-точь таких же, как та, содержимое которой мы не смогли погрузить на «Аквамарин» полностью.