— Клянусь, что вы правы. Да вы молодец! Из вас выйдет отличный вояка. А если б у Цезаря были винтовки, солдаты Помпея бежали бы, не дойдя и ста ярдов. Судьбу боя решает моральный фактор — солдата пугает не смерть, а угроза смерти.
— Выходит, что численность вообще не имеет значения, — заметил Колберн. — Достаточно выдержки — и слабые победят.
— Да нет у них этой выдержки, вот ведь в чем штука. Как почувствуют силу противника — сразу бегут. Главный принцип современной войны гласит, что двое сильней одного. Но при этом надо учитывать, обстоятельства, силу позиции, дисциплину, искусство ведения атаки. Численное превосходство тоже можно нейтрализовать. Я вижу, сударь, что это вас занимает? Чего же вы тогда не идете в солдаты? Какого черта сидите дома, когда вся страна надевает мундир?
— Да, — сказал в замешательстве Колберн, — я и то уж подумывал, не вступить ли мне в интендантство.
— В интендантство? — вскричал подполковник, не скрывая презрения. — Для чего? Укрыться от пули?
— Вовсе нет, — сказал Колберн, нисколько не обижаясь. — В строевой подготовке и в тактике я ничего не смыслю и ротой командовать я не смогу. Для меня это то же, что взяться командовать кораблем. Знаете, кто берет коня не по росту, тот и ездить не сможет и спешиться не сумеет, пока конь не выкинет его вон из седла. Какой из меня офицер!
— Да всему вы научитесь. За месяц научитесь. Вы с университетским дипломом, не так ли? Значит, ровно за месяц вы узнаете больше, чем эти олухи из ополчения узнают за десять лет. Послушайте, у меня в полку и во всех волонтерских полках командуют ротами люди, не годные даже в капралы. Лучшие еле тянут на тройку. Вы — с университетским дипломом. Как только я получаю полк, вы получаете роту. Зайдем, обсудим подробнее.
Картер потребовал в номер коробку сигар и эля и по прошествии часа пришел в откровеннейшее настроение, хоть и не был пока еще пьян в полном смысле этого слова.
— Сейчас объясню вам, зачем здесь торчу, — сказал он. — Моя мать из вашего штата… баратарийского рода… Стендиши — вы, конечно, слыхали… Пуританские предки, первые поселенцы и прочее в том же духе. В каком-то родстве с Уайтвудами. Сам я по рождению вирджинец. Наверное, вы удивляетесь, что я не на их стороне. А может быть, не удивляетесь — ведь вы осуждаете их за мятеж. И я осуждаю тоже. Я — офицер армии США. Я пошел за генералом Скоттом. Верить Скотту — не стыд для вирджинца.[23] Скотт Великий — мы всегда так его называли и клялись его именем. Так вот, бросив штат отца, я явился в штат своей матушки. Поспособствовать его славе. Впереди затяжная война, мы имеем случай прославиться. Баратарии надо себя показать, взять оружие в руки; такой случай войти в историю открывается только раз. Я пошел на прием к губернатору и сказал напрямик: «Я забочусь о вас, губернатор, о Баратарии и о себе. Нам предстоит война. Не рассчитывайте на волонтеров — наберите милицию; обучите всех, кто способен носить оружие, чтобы после бросить их в бой. Превратим Баратарию в новую Пруссию. Дайте мне полномочия, и я представлю вам план, как сделать из вашего штата военное поселение, занять первое место в республике по моральной и по физической выучке. Назначьте меня начальником вашего штаба, и я обещаю, что проведу в жизнь этот план. А потом дайте мне дивизию или хотя бы бригаду, и я покажу вам баратарийцев в бою после военной выучки». И что же, вы полагаете, он мне ответил? Он у вас просто болван.
— Нет, почему! — возразил удивленно Колберн. Баратарийцы почитали своего губернатора.
— Я не хочу сказать, что он глуп от природы, — разъяснил подполковник, — и ничего против него не имею; он — болван в данном случае, не может подняться над глупостью остальных. Он мне говорит; «Ничего не могу поделать!» Согласен — не может, стеснен конституцией. «Они, говорит, провалят меня на будущих выборах». И с этим согласен, не имею что возразить. Губернатор мыслит разумно; но с военной точки зрения он — просто болван. Боюсь, я не очень толково вам объясняю, но общая мысль должна быть вполне понятна. Спорил я с ним, доказывал, а после махнул рукой. Будем и дальше набирать волонтеров и брать в офицеры тупиц из милиции и продувных демагогов, поставляющих нам солдат. Солдаты, как на подбор, отличнейший материал. А офицеры — один хуже другого. Молодых мы еще обучим. А старичье? Дьяконы и лудильщики, портняжки, евреи-разносчики, деревенские политиканы. Самоуверенные невежды, которые лезут в вояки, полузнайки, которые могут все погубить. Вот я, джентльмен из Вирджинии с дипломом Вест-Пойнта, а кто надо мной полковник? Старый пузырь-политикан! Столько же понимает в военном деле, сколько я в морской навигации. Например, батальон на марше в составе дивизии он разбивает повзводно. Не знаю, как вам объяснить… В общем, это — абсурд. И этот чертов пузырь хочет быть генералом! Да он не только не генерал, он не полковник и не майор. В капралы и то не годится. А что, если вашему штату прикажут набрать экипаж корабля? Выходит, что капитаном там будет подобный тип. Для торжества демократии! И губернатор подпишет приказ — против собственной воли и все для того, чтобы его не прокатили на выборах. Ну, хватит об этом, — сказал подполковник. — Вернемся к делу. Будут другие полки, один обещают мне, и я возьму в офицеры только лишь джентльменов. Я сам джентльмен, и я из Вест-Поинта. Обойдусь без лудильщиков, без разносчиков и без дьяконов. Вы с университетским дипломом, и преотлично. Мне нужны такие, как вы. Получаете у меня роту и приводите в полк своих университетских друзей. Учтите, я не шучу, не веду огонь холостыми. Язык у меня заплетается, но сам я как стеклышко. Пойдете ко мне в полк?
— Пойду, — отвечал ему Колберн, чуточку поразмыслив.
А раздумывал он о том, не натворит ли этот поклонник Бахуса со всем своим острым умом и профессиональным умением еще пущих бед на поле сражения, чем необстрелянный новичок. Быстро решить эту проблему он не сумел и ответил согласием. Подполковник сердечно поблагодарил его, а потом рассмеялся, догадавшись, о чем размышлял его собеседник.
— Не сочтите меня за пьяницу, — сказал он. — На службе не пью — сохрани меня бог! — ни единой капельки. Да и сейчас я еще — ничего. Могу логически рассуждать не хуже нашего друга Уайтвуда. Хотите, докажу любую теорему Эвклида. Лопну, но докажу. Если, конечно, вы будете очень настаивать. Странная это штука, — продолжал он задумчиво, — как человек может одним лишь усилием воли превозмочь опьянение и даже болезнь. Представьте, что вы подошли к пороховому погребу, кидаете прямо вниз горящую головню, а он напрягает волю и не взрывается. Один только раз я как-то напился до чертиков, напился нарочно. Дело было в Кейро, наш поезд сошел с рельс, предстояло ждать до утра. Бывали в Кейро? Пренесноснейшая дыра! Если есть место на свете, где нужно напиться, то это, конечно, Кейро, штат Иллинойс. Последнее, что я запомнил в тот вечер, как я сижу, в баре, ногами уперся в колонну и решаю вопрос: что делать — взять себя в руки или напиться до чертиков? Принимаю решение: поскольку я в Кейро — напьюсь до чертиков. Что было дальше, не помню, просыпаюсь я в спальном вагоне. Раз или два приходил в себя и до этого, но снова впадал в забытье. А тут я очнулся совсем, озираюсь вокруг. Вижу мешок в ногах, шинель аккуратно висит на вешалке. Смотрю на часы, два часа пополудни. Спрашиваю соседа: «Куда идет поезд?» Глядит на меня в изумлении, говорит: «В Цинциннати». — «Здравствуйте, — думаю я, — а мне в Сент-Луис!»
Позже я повстречал одного, кто видел, как я вышел из бара. Что ж, говорит, преспокойно вышел с мешком и с шинелью, заплатил сколько надо по счету и сел в омнибус — к поезду. И сейчас я отлично знаю, стоит мне захотеть, и я выбью весь хмель из башки. И выбью, увидите!
Он осушил стакан, затянулся огромной сигарой, от которой другой опьянел бы и без алкоголя, и заходил крупными шагами из угла в угол комнаты.
— Сидите, — сказал он. — И не хотите, не слушайте. Возьмите сигару и выпейте эля. Нет? Вы — чудище трезвости!
