— "Этого нет!!! Мир устроен проще. Ты зря теряешь время!".

…И все-таки… Все-таки это моя мама… и я люблю её.

Иногда она доводила меня до полубезумного состояния. До такого глубокого отчаяния и боли, что я хватала спички, зажигала их и тушила о тыльную сторону ладони. Или выбегала на балкон с намерением выброситься с него, но в последний момент тормозила, резко ударяясь о перила животом. В такие минуты я была как загнанный зверь в клетке: с зареванными глазами, раздираемая болью, ненавистью и отчаянием. И непониманием того, почему со мной так поступают. Почему не любят.

Мамина мама была удивительно доброй женщиной. Лучшее доказательство тому — Ба пролежала по больничкам лет двадцать пять с лейкозом. И до самого конца у нее было много хороших подруг, которые летели к ней, как мухи на мед. Муж — алкоголик, не богатая, не красавица, со следами иголок от капельниц, но все такая же веселая и любимая. Когда я находилась при ней, у меня было непреходящее ощущение чуда. Солнце? Это было нечто еще более чудесное! Она превращала меня в другого человека. Неудивительно, что для моей мамы бабушка была божеством. Такого же трепетного отношения она хотела от меня к себе. Но мама была другой, и я не могла выполнить ее желания. К тому же мамины взгляды и темперамент полностью отличались от моих. "Ты слишком громко смеешься! Ты скачешь, как обезьяна в лесу!". "Что ты опять одела? Цыганка Аза!". И через пятнадцать лет то же самое: "Красная помада? Волосы цвета божоле? — Проститутка!".

После увольнений меня всегда охватывала тоска. Ссоры с мамой в те периоды учащались. Последние годы мне стало еще тяжелее. Мать считала, что тот человек, в которого я влюбилась без взаимности, заморочил мне голову и довел до того, что я махнула рукой на работу. И это привело к тому, что меня уволили. Но я так не думаю. Мне просто наскучила профессия юриста, которая оказалась совсем не тем, чем я её представляла.

Может показаться странным, что я не пыталась выделиться из толпы и добиться любви и уважения. Но я хожу только в открытые двери. И не люблю ломиться в закрытые. Это не гордость. Просто насильно мил не будешь, не так ли? Мне возражает Вика — жена бывшего босса: "Ты, как те толстые американские подростки, которые хотят, чтобы их любили за просто так, но при этом не стараются выглядеть лучше и сесть на диету".

Я вдумчиво окидываю взглядом далекое прошлое. Мать расчесывает меня перед сном и внушает: "Стань такой, как вон та девочка, и тогда я буду тебя любить". Но я то знаю, что это просто отговорка. Её любовь, которую "надо заслужить" — похожа на игральный автомат: выиграть приз почти нереально. Той любви, которой мне хотелось, я не получала. Безусловной и понимающей.

Вот я и не старалась, чтобы другие "меня любили". Я была уверена, что никакие старания не дадут мне чужую любовь. Никто не любит за просто так. Недостаточно быть милой и симпатичной. Надо быть лучшей! Красивее, богаче, талантливее, моднее, раскованнее… Я думала: "Такая любовь друзей замешана на зависти, на сравнении. Это мне не нужно. А потом предпринимать усилия, чтобы тебя любили, идти на хитрости — это насилие. А с насилием какая любовь?". Это сейчас я понимаю, что глупо верить будто другие люди могут полюбить просто так. Не за внешность, не за счастье и уверенность. Я не должна была допускать, чтобы меня обижали. Не должна была запускать себя и быть в депрессии. Но так было, потому что Света верила в идеалы добра, которые гораздо чаще бывают на словах, чем в реальной жизни. Хочешь верить в идеалы, стремиться к ним? Пожалуйста. Но только не позволяй себя унижать, не давай ломать. Потому что не всегда родители — твои друзья. И уж тем более не всегда правы окружающие тебя люди. Я просто не знала, что позволив сделать себя несчастной, лишусь возможности быть любимой. Я слишком верила людям, слишком доверяла их благородству и идеальным понятиям о них. Они оказались далеко не идеальными, и теперь вся моя надежда только на себя.

С другой стороны, я никогда не воспринимала, если меня игнорировали. Не могла примириться с этим… И всегда пыталась сломать стену холодного молчания тех людей, которые были мне дороги.

Сегодня я, как и много раз до этого, пыталась заставить себя встать утром. "Давай, Света! Ты должна встать. Должна!" Стоп. Я же всегда насилую себя. Говорю "Должна", а встаю после этого не раньше четырех часов вечера. Надо попросить себя ласково. "Вставай Светик, мой любимый не спи!". И я тут же встаю. Хотя ситуация не поменялась. Настроение такое же поганое. Никаких планов на день. Телек, еда, чай, интернет. В результате я все-таки поимела совесть: замела квартиру, погладила белье… Съела тарелку борща и выпала в телевизионный астрал. Говорят об эпидемии гриппа, масках и прочей ерунде. Мама кажется заболела. Этот грипп очень заразен. У меня уже щиплет-чешется в носу… Недолго музыка играла.

Еще пару лет назад я думала, что свое отдельное жилье даст мне огромный заряд бодрости. Ведь своя квартира — несомненный и большой успех. Свободно дружить, выбирать ту работу, которую хочешь, а не ту, "где деньги платят". Искать любимого. Приносить пользу обществу. (Голос известного гипнолога Игоря Тихончука за кадром: "Пользу для общества? Да, вас надо подкорректировать!").

Говорят, мир полон хороших людей. Но если это правда, почему я до сих пор одинока?

Достало все. Хочу выделиться. Хочу любви, друзей и денег. И чтобы жить было удивительно интересно. Надоело быть слабой.

Однажды папаша схватил мою руку и стал выкручивать ее, как бельё, от самого плеча. Еще немного и кость сломается по спирали. Моя голова прижата к грязному полу. Если пошевелиться, шея сломается тоже. Я кричала матери, что он сейчас сломает мне руку, но он, со стиснутыми зубами и остановившимся взглядом, продолжал её отрывать. Потом рука не слушалась двое суток. Висела от плеча, как безжизненная, мёртвая плеть, как пустой рукав. Я не могла держать её на весу, управлять ею, не могла сжать пальцы и держать в них хоть что-нибудь: всё выпадало. Указательный и большой пальцы не сходились вообще. Невозможно было держать ложку, или ручку. Я перевязала шею платком и носила в нём свою поврежденную конечность.

Двоюродный брат — он же самый лучший друг детства, с которым мы катались на самокатах, лазили через заборы, выслеживали кошек и кормили крошками муравьев, — потом скажет по телефону: "Я НЕ ХОЧУ СЛУШАТЬ ОБ ЭТОМ!". Вот такой он чувствительный… Но чему я удивляюсь? Ведь это же он, достигнув половозрелого возраста, стал издеваться над моей внешностью. Видите ли грудь не третьего размера, одежда не та. Не упускал случая сказать, что мои руки похожи на "грабли", а походка — как у престарелой бабули. Сам при этом был сутулый, как кочерга, и загребал ногами облако пыли. Всего год назад он гладил меня по голове и говорил что мои волосы, как шелк, а ушки такие же маленькие и красивые, как раковины. Что ж, и так бывает. Отросло мужское "достоинство" — прощай детская дружба. Зачем помнить, как я вытаскивала его на улицу, в компанию мальчишек и девчонок, чтобы он меньше сидел дома? Зачем поддерживать близкие, доверительные отношения, если у сестры проблемы? Она грустит? Так нафиг её! Так, мой брат довел меня до попытки суицида, до реанимации и ни разу в этом не раскаялся. Я не была влюблена в него, если вы об этом. Просто он был моим лучшим другом, на верность которого я рассчитывала при любых обстоятельствах. Его отношение на фоне моего тотального одиночества было той последней каплей. Я поняла, что он не заплачет, если я умру. "Раз так, мне не стыдно" — думала я, "Ничья любовь не держит меня. Я никому не нужна и так будет лучше для всех". После того, как меня откачали, наши отношения с братом оставались такими же холодными и отчуждёнными. На что рассчитывала, когда звонила ему, не понимаю…