В Городе жизнь его вошла в привычную колею, и о зайцах он почти и не вспоминал. По утрам и вечерам мел улицы, днем ходил на занятия. О том, как он спасал зверюшек, Мазай даже никому и не рассказал — побоялся, что засмеют. Ну надо же — нашелся защитник леса — спас зайцев, а сам слег с простудой! За дополнительные дни в избушке он заплатил, но сказал, что просто решил побыть там подольше, так как ему в лесу понравилось. Тишина и покой, видите ли, для медитации самое оно.

А потом он о зайцах вообще забыл, потому что в самом Городе стали твориться странные вещи. У Мазая был друг, печник, с которым они по вечерам любили сыграть в шахматы партию-другую. У друга была дочь. Не родная, конечно, досталась тому пятилетним ребенком. Дочь была девушкой необыкновенной — прилежной, послушной, усердной, доброй, сострадательной и дальше по списку. Кажется, вообще не было добродетели, которую нельзя было этой дочери приписать. Отец на ребенка не мог нарадоваться, Мазай уже был наслышан о том, как тому повезло — и по дому дочь помогала, и деньги зарабатывала, и жизнь с ней была не жизнь, а сплошное счастье. А потом к дочери пришел странный посетитель. Какой-то мальчик в красном, у которого на голове был золотой обруч, а запястья и голени охватывали золотые браслеты. Ребенку было не больше двенадцати-четырнадцати. Дочь вначале обрадовалась его приходу, радостно и уважительно его приветствовала. Даже с каким-то благоговением, будто увидела не ребенка, а живое божество. Потом они надолго уединились в ее комнате. Больше мальчика никто не видел. Дочь вышла из комнаты только вечером, была вся какая-то бледная и нервная, наскоро поужинала, сказала, что у нее болит голова, и убежала к себе. Даже посуду не помыла.

Отец удивился такому поведению — обычно она, даже когда болела, от помощи отказывалась и за всеми ухаживала. Поэтому он решил, что дочери, должно быть, и правда нехорошо.

Вечером он к ней постучал, но ему не открыли. Отец решил, что она уже спит. Наутро вроде все вошло в привычную колею — дочь, хотя и была бледна, вела себя как обычно. Про того мальчика она говорить отказалась.

Мазай с другом долго обсуждали странного посетителя, но ничего так и не поняли. А потом Мазай, наконец, собрался проведать своих зайцев — все же их дальнейшая судьба не была ему безразлична. Они ведь, небось, привыкли к теплу и уюту избушки, а теперь снова должны жить в холодном мокром лесу. Да и вдруг наводнение еще не кончилось? Может, опять нужно ехать спасать бедных мокрых зверьков? Мазай взял с собой одеяло потеплее — заворачивать мокрых зайцев, — килограмма два морковки и большой кочан капусты и пошел.

Сделал он это очень хитро — своей наставнице ничего не сказал, чтобы за избушку не платить. А чего там платить — Мазай знал, что туда никто в следующие дней пять точно не пойдет. Так что и вреда никакого никому не будет.

В лесу было сухо — наводнение закончилось. Да и в целом все выглядело благополучно — издохших от голода зайцев у двери не валялось, наверное, звери вернулись туда, где обычно жили. Мазай заварил себе чаю с вареньем, выложил морковку и капусту на порог — на случай если кто из зайцев все же придет, и сел читать книжку. Заяц, и правда, пришел. Мазай его даже узнал — это вроде был тот самый заяц, который слушал сутру с особым вниманием и в некоторых особенно интересных местах даже начинал подпрыгивать от волнения. Дед его опознал по очень светлой шкурке, почти белой.

— А, это ты, зашел в гости! — обрадовался он. — Ну рассказывай, как у тебя дела.

Заяц, ясное дело, ничего не рассказал. Тогда Мазай сам начал делиться с ним последними новостями. Заяц слушал внимательно, в ключевых моментах шевеля ушами и широко раскрывая глаза.

Когда новости закончились, старик достал из сумки книжку, которую в Городе так и не дочитал — все некогда было.

— Ну ладно, — сказал он, — давай, что ли, перейдем к учениям.

И книжку заяц тоже слушал внимательно. Спать старик лег поздно, заяц как ручной вошел за ним в дом и устроился на коврике у кровати. Это было очень трогательно.

На следующий день Мазай ушел обратно в Город рано с утра — нужно было подмести площадь, пока там прохожих мало. Заяц проводил его долгим взглядом.

А еще через день явился печник в расстроенных чувствах и сказал, что дочь его пропала без вести. Это было очень плохо. Дело в том, что Город был маленьким, слухи там разносились быстро — если бы девушка решила вдруг, не пойми почему, убежать и начать новую жизнь в другом районе, то кто-нибудь что-нибудь да рассказал бы. А она как в воду канула — никто ничего не знал и не видел. Значит, она могла только уйти в лес или утонуть в пруду. Первое было ничуть не лучше второго — в лесу жили и разбойники, и дикие звери, и нелецензированные маги, и еще множество ужасных существ. Там даже оборотни водились. Пожалуй, тот участок леса, где стояла ретритная избушка, был единственным безопасным местом. Ее там и поставили потому, что место было тихое.

Конечно, было организовано несколько походов в лес, но дочку так и не нашли. Но и обглоданных костей тоже не нашли, так что печник держался и не терял надежды. А потом девушка вернулась. О том, куда пропала, она ничего сказать не могла. Вообще, девушка вела себя как-то странно, будто не вполне помнила, кто она и что она.

Мазай успокоил друга, сказав, что это все временно — ясное дело, девушка оправится и снова станет прежней.

Но его предсказание не спешило сбываться. Девушка все так и оставалась «странной». Так, во всяком случае, утверждал ее отец. Обосновать у него это, правда, не получалось. Девушка вроде стала вести себя как и раньше, но что-то в ней все равно было «не так». Что именно, печник сформулировать не мог.

Прошло месяца два-три с ее странного исчезновения, а печник все ходил хмурый и грустный. Мазай его старался утешить, как умел, но мало в этом преуспел.

А потом к Мазаю приехали гости. То есть, ехали они совсем не к Мазаю, просто так получилось, что тот был первым, кого они встретили на Площади Новых Надежд. Да там никого и не бывало в это время — было уже часов одиннадцать вечера, а в Городе ложились рано.

Дед Мазай как раз подметал, когда услышал цокот копыт за спиной. Он обернулся и увидел странную пару — мужчина ехал верхом на белом коне, а впереди шел кто-то совершенно невозможный, да еще и с шестом в руке. Мазай вначале принял его за уродливого тощего мальчика, но потом присмотрелся, и к ужасу обнаружил, что это вообще не человек, а мартышка.

Дед охнул и схватился за сердце.

— Спокойно! — крикнула обезьяна, заметив его реакцию. — Мы мирные монахи, идем себе и никого не трогаем.

— Монахи? — с недоверием переспросил Мазай.

Парочка уже была совсем близко, и на монаха из двоих был похож только благообразный мужчина на лошади. Обезьяна на монаха никак не походила. Да и где это видано — принимать в монахи мартышек?

— Мы действительно буддийские монахи, — сказал человек на лошади. — Мое имя Сюаньцзан, а это мой ученик, его зовут Сунь Укун. Мы шли из Танских Земель на запад, за священными книгами, но по дороге на меня напали оборотни и утащили в Город. Поэтому ученику пришлось меня выручать.

Вот теперь стало ясно, что мнимые монахи врали — никакой оборотень не смог бы выбраться за пределы Города, украсть монаха и вернуться обратно. А если бы и смог, то монах ничего об этом бы не помнил.

Мазай недоверчиво хмыкнул:

— Сдается мне, что вы заливаете.

— Что мы делаем? — возмутилась обезьяна.

— Врете вы. Никто не может войти и выйти из Города.

— Старик, — обезьяна крепко сжимала шест в руке, и это наводило на неприятные мысли. Шест казался очень тяжелым. — Да ты знаешь, с кем разговариваешь? Я Прекрасный Князь Обезьян, Великий Мудрец Равный Небу, Сунь Укун! Тот самый, что устроил переполох в Небесном Дворце пятьсот лет назад.

Ни про какой переполох во дворце у Дракона старик никогда не слышал, но пятьсот лет назад в Городе и не такое могла произойти.

— И какой я из этого должен сделать вывод? — спросил Мазай.