Но прежде, чем принудить землю покориться воле обрабатывающего ее человека, общество пережило период сбора средств существования, которым все занимались на равных правах, период охоты, скотоводства и пастушества. Пока разделение труда совершалось в рамках возрастных и родственных отношений, связь между индивидом и тотемом не могла еще приобрести характера подлинного культа.

Каждая группа людей в пределах более крупного объединения — термины клан и племя предполагают уже достаточно развитую социальную организацию — специализируется в охоте на определенное животное: вепря, оленя, змей, медведя, кенгуру. Но в обществе, где отдельный человек зависит от других в добыче пропитания, это животное в конце концов перестает отделяться от самой группы — оно становится его символом, его покровителем, наконец, предком.

Сложные церемонии постепенно превращают представление о биологической связи в связь воображаемую. И мало-помалу из подобных представлений возникает культ предков, который возможен при значительно более высокой степени социальной дифференциации и сохранился у различных народностей Индии, Китая, Африки и Полинезии. В форме культа отцов эта социальная практика была широко распространена в Китае и Риме, где почитались домашние божества[29]. В форме почитания императорской фамилии этот культ и поныне встречается в японском синтоизме.

Человек определенной тотемической группы обходится со своим животным-предком с особенной почтительностью. Те, к примеру, что охотятся на медведя, избегают есть его мясо, по крайней мере в период священного поста, но кормятся дичиной, добытой охотниками других групп, у которых другой тотем. Общность людей, сформированная на месте распавшейся первобытной орды, походит на обширный кооператив, в котором каждый должен заботиться о пище для других и в свою очередь зависит от других в получении средств существования.

Так, социально-экономические в своей основе факторы объясняют странные обычаи и запреты, для истолкования которых часто прибегают к самым фантастическим домыслам.

Рассмотрим правила экзогамного[30] брака, практикуемого, как показывает само слово, за пределами маленькой группки, к которой принадлежит первобытный человек.

Может быть, закон экзогамии, строжайше воспрещающий половые союзы внутри данной группы, представляет собой, как многие утверждают, стихийное средство защиты от опасностей кровосмешения? Или же это просто официальное освящение древнейшей формы умыкания женщины? Рассуждающие таким образом явно приписывают первобытному человеку идеологические процессы, которые развились лишь в более близкие к нам времена.

Человек одной тотемической группы ищет супругу в других группах (при этом всегда в пределах более широкого социального объединения, в которое эти группы входят, так как об экзогамии можно говорить только по отношению к клану, в племени существует только эндогамия)[31]. Это зависит прежде всего от того, что расширение таким путем родственных отношений приводит к значительному улучшению средств существования. Проще говоря, отдать из клана женщину в жены члену другого клана означает обеспечить себе новый вид питания. Этот стимул сохранялся, пока существовал запрет питаться мясом своего дикого родича — тотема.

Благодаря экзогамии все еще незначительная и изолированная человеческая группа становится более многочисленной, оставаясь при этом внутренне сплоченной. «Вам» ш даем наших дочерей и берем ваших; будем жить с вами и станем одним народом», — сказано в Библии.

Подобная же картина выясняется при изучении различных пищевых запретов.

Историки религии до сих пор продолжают спор о происхождении обычая не есть свиного мяса, пытаясь решить, от арабов идет ли он или от законопослушных евреев. В этом религиозном запрете видят своего рода стихийную и неосознанную меру санитарной защиты. Потребление в пищу свинины было якобы запрещено потому, что свинья несет в себе возбудителей инфекционных болезней, особенно в жарких странах, и начинает разлагаться сразу после того, как животное забито. Подобных взглядов придерживаются такие исследователи, как Ренан, не говоря уж о теологических историках, — в их глазах все исторические явления неизбежно порождаются провидением.

Но первобытный человек не имеет ни малейшего представления о том, что за штука — гигиена. Он убежден, например, что болезнь вызывается определенными провинностями морального и социального порядка и не есть результат какого-либо физического заражения. Запрещение есть свиное мясо проистекает попросту из того факта, что в какой-то определенный период своего развития семитские народы переживали, как и все прочие народы, эпоху тотемизма и изначально считали свиней и вепрей своими животными-родичами, священными животными. Соответственно они были табу для всех охотников. Впоследствии представление об этом древнейшем явлении было утрачено, но запрет сохранился и был узаконен религией, а для его оправдания изобрели фантастические обоснования.

История еврейской нации не отличалась, естественно, от истории всех других народов, имевших религиозное развитие. «Священная книга» евреев, которая легла в основу христианской и мусульманской религий, была составлена, когда экономическое и социальное развитие Палестины прошло стадию первобытнообщинного строя и возникало классовое общество. Вместе с классами зародилось также представление о сверхъестественном и божественном, о верховном существе.

В Библии все же нередко упоминаются пережитки ранних представлений, которые относятся к эпохе животного-предка. Достаточно вспомнить культ быка и тельца, осужденный законом Моисея, или ритуал, связанный с поклонением змеям, который позже мы вновь обнаруживаем в некоторых сектах раннего христианства.

Точно так же Зевс древних греков, прежде чем стать персонифицированным богом, был поочередно быком, орлом и лебедем. Переход от животного-предка к животному богу объясняется развитием производительных сил, которые преобразовали первобытную общину, наметив развитие следующей фазы истории общества — эпохи рабства.

Не только под землей удается ученому найти следы давно исчезнувших эпох.

Если обнаруживаемые при раскопках орудия труда, предметы обихода и обмена, изделия искусств тысячелетней давности свидетельствуют об этапах, пройденных обществом в своем медленном развитии, то не меньшее значение имеют воспоминания и следы этих этапов, которые мы обнаруживаем в народных традициях, в языке и в религиях.

В бесчисленном множестве легенд, сохранившихся до наших дней в фольклоре самых различных народов, можно распознать влияние древних обычаев и отдаленных социальных порядков. Минует одна историческая эпоха, но память о ней как бы окаменевает и откладывается в последующих эпохах в виде зачастую непонятных традиций и привычек. Язык представляет собой своего рода залежь, в которой содержатся общественный опыт и идеи, относящиеся к различным периодам истории человечества. Исследование происхождения слова, проведенное с этой точки зрения, оказывается не менее доказательным, чем изучение остатков захоронений или археологических находок.

Но главным образом в религии — благодаря свойственному всякой идеологии запаздыванию по отношению к породившей ее действительности — мы обнаруживаем во всей их сложности застойные и легко приноравливающиеся явления, отраженные в мифах и верованиях совершенно различных эпох.

Христианская обрядность полна символики и преданий, касающихся целого ряда различных животных, вошедших в фонд поэзии, искусств и часто также в теологические учения. Агнец и пастырь, чудесный лов рыбы в преданиях обитателей катакомб и первых апологетов христианства, отождествленная со «святым духом» голубка, сказание о змее-искусителе — все это темы, которые ныне стали неотъемлемой частью христианского вероучения. Но они же встречаются и во множестве других религий и не являются одним только порождением богатого поэтического воображения. Искусство впоследствии обработало реальный материал того периода истории общества, в который все эти животные находились в определенных отношениях с людьми.