Тиран сиракузский Агафокл, как рассказывает Диодор Сицилийский[146], пытаясь оказать сопротивление римским завоевателям около 240 года до н. э., тоже обещал городской бедноте «отмену долгов и перераспределение земель» в обмен на их вступление в войско. Но и Сицилия не могла быть спасена. Массевое избиение имущих, жертвами которого в Сиракузах пало свыше 4 тысяч человек, свидетельствует о мятежном огне, горевшем под внешне надежным покровом рабовладельческого строя, и о вековой ненависти к богатым, прорывавшейся порой внезапно и стихийно.

Молитва «Отче наш» свидетельствует о том, что в течение немногих веков древний клич о восстании народа, низведенного до рабского состояния, окончательно «отчужден» в область культа и обряда. А это доказывает, что различные виды идеологии и утопии, в которых выражался протест в Древнем мире (например, миф о «золотом веке» у римлян или о мессианском царстве у евреев), должны рассматриваться не только как один из симптомов упадка и безверия правящих классов античной эпохи, но также как отражение отчаяния терпевших поражение неимущих и угнетенных масс.

Среди всех этих эпизодов борьбы и разочарований масс примечательна и поучительна история Аристоника и его рабов, восставших во имя солнечных божеств Малой Азии, которые задолго до того стали объектом почитания рабов.

Во второй половине II века до н. э., когда в Сицилии разгоралось восстание рабов под главенством Евна, очаги мятежей зажглись во всех важнейших центрах античного общества и огонь побежал от двери к двери, от деревни к деревне, распространяясь и проникая во все поры общества, как впоследствии начинала распространяться христианская идеология, неся с собой отречение и покорность.

С целью затормозить революционное движение были приняты частные меры, особенно на Востоке, которые должны были сделать положение рабов менее отчаянным. Однако недовольство не могло быть приглушено, в волнение прокатывалось от Италии к Греции и от Малой Азии к Эгейским островам, где хозяйничали отряды рабов, принявшихся пиратствовать. Не по этим ли причинам Аттал III, властелин одного небольшого рабовладельческого государства в Малой Азии со столицей в Пергаме, решил перед смертью, в 133 году до н. э., завещать свое царство римскому народу? Существует такая догадка. Но как бы там ни было, является фактом, что под руководством Аристоника, сына некой рабыни-арфистки из Эфеса и, вероятно, сводного брата царя, тотчас разразилось антиримское восстание, которое приняло характер национально и социально-освободительной войны.

Аристоник был отвергнут свободными, к которым он было воззвал. Они видели в римлянах дополнительную гарантию усиления их классового господства (не в первый раз в истории и, конечно, не в последний чужеземцев призывали вмешаться во внутренние дела страны, чтобы спасти достояние господствующих классов). После этого Аристоник обратился к обездоленным, к несчастным, и в первую очередь к рабам, обещая им в случае победы создать государство «без хозяев и без рабов, без богатых и без бедных». Для нас имеет второстепенное значение вопрос о том, насколько эти обещания были искренними и насколько они диктовались условиями борьбы. Массы, к которым обратился Аристоник, с энтузиазмом откликнулись на его призыв, и все Пергамское царство, переименованное восставшими в «Государство солнца"[147], оказалось на целых два года в руках рабов.

Наиболее существенные сведения об этих событиях мы находим у Страбона, в XIV главе его «Географии":

"… будучи побежден ефесцами в морском сражении подле Кумаи, он бежал из Смирны, скрылся на материке, где поспешно собрал толпу бедных людей и призванных к свободе рабов; назвал он их Гелиополитами"[148].

В самом названии «солнечного государства» несомненно звучит отголосок исключительной йопулярности на эллинистическом Востоке «солнечных культов», особенно распространенных в низших слоях общества. Однако за религиозными мотивами скрывалась определенная социальная программа. Государство солнца, царство свободы и равенства, еще раньше было отображено в трактате некоего софиста второй половины V века до н. э., известного в качестве «анонима из Джамблико». Влияние его утопического учения должно было быть и в самом деле велико, если оно сказывалось вплоть до нашего Возрождения.

На обращение Аристоника откликнулись рабы н бедняки Востока, вплоть до далекой Фракии, по ту сторону Геллеспонта (Дарданелльского пролива). Но и не только они. Есть признаки возникновения связи между повстанцами и самим римским плебсом, боровшимся за земельную реформу. После гибели Тиберия Гракха его друг и соратник философ Блосий пробрался к Аристонику в Малую Азию и сражался бок о бок с ним. Когда вождь восстания попал в руки врагов, Блосий не пожелал его пережить и покончил с собой.

Чтобы ликвидировать восстание, римляне были вынуждены дожидаться конца первого сицилийского мятежа, в 131 году до н. э. Но и тогда им потребовалось объединение сил всех рабовладельческих государств.

Консул П. Лициний Красе мобилизовал силы Никомеда II Вифинийского, Митридата V Понтийского, Ариарата V в Кападокии и Филимона I в Пафлагонии, но был разгромлен и убит в сражении с рабами. Лишь его преемник, консул Марк Перперна, сумел взять верх над Аристоником в 130 году до н. э. и отправил его в Рим, где Аристоник был по повелению сената задушен в тюрьме.

Так были рано или поздно потоплены в крови все подобные восстания. Пергамское царство превратилось в «провинцию Азию». Владельцы и торговцы рабами вздохнули свободно. В Сицилии был установлен режим террора: каждого раба, захваченного с оружием в руках, даже если он был вынужден взяться за него для защиты своего господина от смертельной опасности, осуждали на пытки и смерть. За сто лет до Христа был воздвигнут крест для вечного устрашения мятежников.

Успешное установление Августом принципата отчасти обусловлено его предложением последовательно применять во всем средиземноморском мире основной принцип римского рабовладения: безусловность и неприкосновенность власти рабовладельца[149].

Крупнейшим скандалом явилось ограничение права господина убивать своего раба «не по справедливости», введенное последними Антонинами двумя веками позже: «Тот, кто умертвит своего раба без надлежащего основания (sine causa), несет такую же ответственность, как убийца чужого раба"[150].

И все же некоторые новые явления возникли в истории в связи с великими восстаниями II–I веков до н. э.

Земельный кризис, от которого Рим в очень большой мере так и не смог оправиться, разразившийся в конце республиканского периода, был вызван не гражданскими войнами, но был ими непоправимо осложнен. Латифундия как основная форма земледелия начала приходить в упадок и довольно рано была раздроблена на участки с полузависимыми земледельцами, колонами, благодаря чему устранялась опасность сосредоточения тысяч рабов на полевых работах, а доходы увеличивались.

С другой стороны, если бы даже победили Евн или Аристоник, Сальвий или Спартак, экономические основы общества не изменились бы: господа стали бы рабами, и история не продвинулась бы вперед. Единственным типом организации общества, который могли задумать восставшие, была эллинистическая монархия, основанная на божественном праве. Именно в этом направлении ориентировались чаяния рабов, которых земные неудачи побуждали искать фантастического, сверхъестественного выхода. Несмотря на все это, героические страницы, вписанные ими в летопись долгой и изнурительной борьбы за свободу и справедливость, не должны быть забыты. Между тем в итальянских школах внимание обращено не на это, а на восхваление памяти самодержцев и консулов, которые прилагали немало усилий для подавления восстаний. Вот она, классовая солидарность, не знающая ни границ времени, ни различий режимов!