Когда наконец лодка ткнулась в берег и он вышел из неё, то сказал, как отрубил:

— У меня будет своя моторка!

Помнится, мальчишки осмеяли его, а Семён снисходительно улыбнулся. И только он сам, к тому времени уже почуявший свой настырный характер, — только он сам знал точно: будет так, как задумал.

Даже тогда, несмотря на малолетство, понял он, что затеял дело непростое. Штука эта, конечно, дорогущая. В их безотцовской многодетной семье деньги такие ниоткуда не свалятся. Поэтому вся надежда — только на себя. И он терпеливо стал ждать, ни на день не забывая о намеченном. Может, потому и школу бросил рано, на работу пошёл, с первой же получки начав откладывать "на лодку".

В его заветной копилке уже кое-что было, когда пришла пора идти в армию. Но, получив однажды от матери письмо, что болела она долго, мало заработала и, видно, придётся меньшому Борьке бросить школу, потому как нет у него костюма приличного и ботинок никаких, велел он матери открыть его копилку и справить брату всё нужное. Однако от мечты своей не отказался. И в армии, рядом с чудо-самолётами всё представлял, как будет управляться со своей моторкой. Только до неё было ещё очень далеко.

Полученная в армии специальность оказалась золотой. Стал он механиком в совхозе. Деньги ему положили хорошие, и копилка мало-помалу снова стала полниться. Но тут некстати встала на его пути Варвара. И он женился. Как-то вдруг, совсем невзначай. И в мыслях этого не было. Так, с девчатами слегка погуливал, да и только. А тут на покосе, как стога метали, оказался в паре с Варькой Литвиновой. Заневестилась она недавно, и парни ещё её всерьёз не принимали. И он, недовольный выпавшей ему напарницей, всё прикрикивал на неё да понукал. А ввечеру оказались они с ней на душистом свежем сене. Не знает, не понял, не помнит: то ли это он её в укромное местечко привёл, то ли — она его. Только провели они вместе ночь

А после приключилась с ним чертовщина какая-то: спать не может, всё руки её — сильные, ласковые, бесстыдные — чует. Пытался скинуть это наваждение — не вышло. Хотел было ещё погулять с ней — она и не смотрит на него. Измаялся, измучился, понял, что это судьба его, и пошёл Варьку сватать. Мать рада была снохе — всё помощница в доме, только сокрушалась, что к свадьбе не готовы: не на что её как положено справить. И снова опустела заветная копилка.

С женой ему повезло. Варвара очень как-то ладно подошла ему — не громким, но твёрдым голосом, неторопливой сметливостью, характером не колючим, округлым, однако и не бабски-кисельным. И мечту его приняла безоговорочно. Однако её, мечту свою, ревниво оберегал он даже от Варвары и никогда не говорил: "наша лодка" — всегда только "моя".

С женитьбой само собой вожделенная покупка отодвинулась. Сразу же появилось множество новых расходных статей. Перво-наперво дом. Строил его Фёдор с размахом, с загадом на будущих детей. Кстати, они себя ждать не заставили. Первый сын пожаловал ровнёхонько через восемь месяцев после свадьбы. Не прошла, значит, бесследно та сенокосная ночь. Да и второй не припозднился.

Всё в жизни своей ладил Фёдор под стать себе — надёжно, обстоятельно, добротно. И дом у него — на загляденье всем. И огород — на зависть. Не мог он допустить, чтобы и в доме у него было хуже, чем у людей. Если уж покупал холодильник, то самый большой, коль брал телевизор, то лучший, насос в огород ставил самый мощный. Варваре вещи справлял не плёвые. А всё же были те покупки, хоть и важными, но не главными. Главная, заветная ждала своей очереди.

Да, ждать он умел. Чего, к сожалению, про детей его сказать никак нельзя. Такое их настроение отец никак не одобрял, считая сплошным легкомыслием. Старший — Иван — и специальность себе выбрал какую-то несерьёзную, вроде шутейную. Прорезался у него ещё с сызмальства талант к учению, в особенности — к цифири. Не то что учителя — сам главный совхозный бухгалтер Терентий Никанорыч только ахал. Складывал в уме и вычитал Ванюшка, будто на счётах щёлкал. Из школы сколько раз посылали его в район и в область задачки решать. И всегда он оттуда с грамотой приезжал.

Радовался Фёдор: ученым человеком сын станет — счетоводом или бухгалтером, может даже главным. А тот, хоть и угодил в самоё Москву, дело себе на жизнь выбрал — смехота да и только: учится на астронома. Звёзды, значит, в небе считать будет да выискивать там новые. А кому от этого, спрашивается, прок? Пусть хоть все их там пересчитает или даже, скажем, отыщет в небе десятка два новеньких. Если для космонавтов, то дай Бог им и эти-то все облетать. Но поворчал-поворчал Игнатьич и смирился: пусть учится, там видно будет, может, и ещё на что сгодится.

Но недавно Иван почище пилюлю преподнёс. В письме карточку прислал — он с девчонкой белобрысой, востроносенькой. И написал, что они, мол, с Таней любят друг друга и решили пожениться. Сильно озадачил сын Игнатьича: откуда у парня скороспелость, нетерпячка такая? Одно дело до ума не довёл — на другое кидается. Ивану он ответил, что несолидности такой от него никак не ожидал, что надобно вначале учёбу, коль начал, закончить, что всему своё время и женитьба никуда не уйдёт. А в конце приписку сделал: ежели сын ослушается и, не закончив института, женится, они с матерью в помощи ему отказывают, пусть сам на жизнь зарабатывает. Знал Игнатьич, что учёбу сын бросить не сможет, потому как звёздами своими прямо бредит.

Младший — Пётр — тот к звёздам не рвётся, к земле крепко прирос. Рядом с отцом потёрся, в технике поднаторел, болячку в любом моторе сыщет. Вот уже второе лето работает у отца помощником. Вроде после школы ехать учиться не собирается — в трактористы решил податься. Догадывается Игнатьич, почему Петька на работу самостоятельную спешит. Деньги ему нужны: на мотоцикле он помешался. Однако, с третьего ещё класса всё гундит, не переставая: купи да купи. Но не такой Игнатьич дурак, чтобы капризам мальчишеским потакать. Ишь как легко: купи! 0но, конечно, можно бы купить, дак ведь это не игрушка, поди: захотел — получил, надоела — выбросил. Нельзя в жизни к такому приучаться.

Вон отец-то, небось, сколько лет к своему заветному шёл, собственным горбом добивался. И не однажды уж совсем у цели был, но надо — сам отказывал себе, сознательно. Надобно в жизни ждать научиться. От жданья долгого только дороже и желаннее задуманное делается. Столько думаешь об этом, в себе носишь, что после вроде срастаешься с этим, не оторвать. А легко получишь — о чём тогда и мечтать-то станешь? Нет, быстрота в таком деле негожа. Но и отступать от своего нельзя. Другой раз попроще что встретится, вроде само в руки просится — негоже лёгкостью прельщаться.

Вот он, Фёдор Пряхин, сколько уж раз мог моторку купить. Лет десять назад неожиданно предложил ему свою Семён Макеев. Ту самую, которая в детстве околдовала. И цену назначил Семён смехотворно малую. Но к тому времени от красавицы, пленившей Фёдора, осталось одно только название. Краска пооблупилась, заплат не сосчитать, мотор по-стариковски надсадно кряхтел. Посмотрел Фёдор, пораскинул умом и — отказался. Обидно стало: что же, из-за этой вот развалюхи столько лет сердце ныло?! О такой разве мечтал? Нет уж, лучше он ещё подождёт, зато получит то, что надо. Потом ещё несколько раз подворачивалась оказия, но всё было не то.

И вот, наконец, в жизни Игнатьича свершился великий день. Утром Инюшка, всколыхнувшись, приняла сбывшуюся его мечту — новенькую, последней марки моторочку. Была та, пожалуй, краше, чем виделось во сне. Серо-синие бока отражались в воде, сами отражая воду, и грань между ними была зыбкой, непостоянной. Лодка пахла краской и солью. И ещё чем-то невыразимым, знакомым с детства и вроде бы уже давно забытым, но вот, оказывается, где-то в самом потаённом месте сбережённым.