Да бросьте вы — "актриса"! Понятия здесь не имеют, кто я. Вот даже уж вы — и пишете о театре, а меня ведь не узнали… Не надо, не извиняйтесь! Думаете, я в обиде? Да боже избавь! Вам же и фамилия моя ничего не сказала. Её ведь и в программках не печатают. Хотя я там всегда есть. А очень просто. Помните, на последней строчке: "Горожане или там Рабочие завода, Слуги, Толпа — артисты театра?" Вот это как раз я и есть. Какая же фамилия у толпы? Возможно, вы её никогда и не встречали. Да я сама за двадцать шесть лет в театре уже отвыкла от неё. И если когда-то вдруг поставят её против какой-нибудь там Женщины с улицы или Служанки, мне вроде как-то не по себе. Не верите? Зря. Вы верьте, мне уж врать-то — резона никакого. Меня, конечно, можно бы узнать по цвету волос — больно уж я масти примечательной. Да обычно в спектаклях на мне — парик. Своей-то красной гривой шибко бы уж выделялась. А это негоже — толпа ведь должна быть безликой.
Настоящие роли? Ну отчего же — были. К сожалению. Каждый новый режиссёр считал своим долгом "открыть меня". Я подчинялась. Память у меня отменная, самые трудные тексты усваиваю играючи. И все режиссёрские идеи ухватываю на лету. На репетициях все от меня в восторге. До самой премьеры. А там сразу — и финал! Скоренько-скоренько меня заменяют, слава Богу. Почему? Долго объяснять. Впрочем, нас никто не подгоняет…
Видите ли, сцена привыкла к чему? Чтобы из глаз — искры, из ушей — дым столбом, чтобы "в зобу дыханье спёрло". От восторга, горения-упоения. А мне, знаете ли, не интересно на сцене. Ску-учно! Да, да! Не округляйте глаза. Именно — скучно. Ну просто смертельно! Вот, скажем, вы — взрослый умный человек — смогли бы вы всерьёз возиться, к примеру, с куклами? Или же с упоением-вдохновением складывать кубики? Совсем другое? Да нет, театр — те же забавы, только — для взрослых. Ведь обе же стороны — и сцена, и зал — чётко знают: всё здесь сплошной обман и надувательсто. Одни пыжатся что есть мочи — жизнь, страсти изображают. Другие изо всех сил притворяются, будто верят и жизни этой липовой, и страстям суррогатным…
Ах, точка зрения дворничихи тёти Маши? Да нет, это точка зрения нормального человека. Уж я-то знаю, что говорю. Четверть века с лишком в эти бирюльки играю. Как? А вот так, очень даже просто. Передвигаюсь по сцене, куда велено. Делаю, что приказано. Слова заданные проговариваю. А чтобы уж вовсе не уснуть ненароком, зал изучаю. Это, знаете ли, куда интересней! Порой прелюбопытнейшие экземпляры там встречаются. К сожалению, довольно редко. Меня ведь трудно удивить. Я же всех их за эти годы наизусть изучила. То есть лица-то, конечно, разные. А по сути — один к одному. Со сцены все — как голенькие. Намётанному глазу сразу ясно: кто в театр пришёл, зачем?
Ну, в первых рядах — начальство местное. По обязанности на премьерах скучают. Дремлют с открытыми глазами. Не привыкать: на собраниях-совещаниях тренированы. Дальше, ряда три-четыре — дежурная премьерная публика. Театрохлёбы. Скушают что угодно. Ради птички: "был, смотрел". Для самоутверждения: мол, культурно поспеваю, не в отстающих. Каждый новый спектакль — пренепременно. Ритуал, вроде обязательной субботней ванны, чтоб не опаршиветь.
Так, кто там ещё пожаловал? А, старая знакомая! Эта дамочка сегодня, может, — главная героиня в театре. Она себя в новом платье демонстрирует, или точнее — платье на себе (оно-то важнее). Как только пополнила гардероб — скорее сюда. Неважно, смотрела этот спектакль или нет. Пожалуй, она и названий-то не запоминает. Сцена ей вообще — дело десятое. Тут главное — променад в антракте. Чтобы освещение было хорошее да побольше глаз вокруг.
Парочка в уголок забилась. Эти вообще на сцену не сморят. Что им спектакль? Они сюда от дождя спрятались. Три часа в темноте и рядышком — благодать! Девчонок вон кто-то контрамарками осчастливил. Сидят, млеют: в высший свет попали! Себя на сцене представляют — в нарядах пошикарней да в окружении артистов помоложе и покрасивше. Какая-нибудь дурочка теперь театром заболеет, сценой бредить станет, бедная.
Вот десятиклассники со своей классной. Ну, эти-то ясно, зачем приведены: им сочинение писать. Вы неподалёку. У вас своя забота — вам рецензию сочинить надобно.
В последнее время свеженький зритель вылупился — "новый русский". Вот уж кому весь ваш театр — до фени! Ему важно нужным людям на глаза попасть. Чтобы показать, что он выше табуретки, тоже, стало быть, "при культуре". Ну и жену заодно прогулять, проветрить. Чтобы дома её моль вместе с мехами дорогущими не сожрала подчистую. С любовницей сюда не больно-то походишь: глаз много лишних. С любовницей уж он — в ночной клуб. С отдельным кабинетом. Этого-то "нового", как бывало раньше завмага, сразу узнаешь. По сиянию золотому. Да по обязательному сотовому. Ему на все наши увещевания — глубоко начхать. Он "на связи" — и всё тут! У нас теперь все спектакли — со звуковым оформлением. И ещё: он что-то всё внимательно изучает в зале да в блокнотик свой заносит. То ли вычисляет стоимость всех украшений на зрителях. То ли подсчитывает, сколько этот зал дал бы прибыли, распорядись им по-хозяйски. К примеру, если открыть тут казино.
Настоящие театралы? Истинные любители? Есть, конечно. Самые несчастные, я скажу вам, люди. Это те, кому жизнь на настоящие эмоции поскупилась, за их подделкой в театр таскаются. Им, бедным, в реальной-то действительности ни порадоваться, ни пострадать по-настоящему не выпало. Вот в зрительном зале-то душу и отводят, "переживают" на полную катушку. Уж у них вот платочки — всегда насквозь — хоть на трагедии, хоть на комедии. Жаль их!
Ну, есть ещё критики. Эти уж, конечно, в театре — как рыба в воде. Но их же зрителями числить нельзя. Они ведь, кстати, как и вы, журналисты, за каждую строчку о театре деньги получают. А это уже, извините, — работа.
Да не деликатничайте, не подбирайте слов! Какого чёрта я, такая-то, да в актрисы полезла? А я не полезла — я родилась актрисой. И, должна вам сказать, со-овсем даже неплохой. Да, да, представьте себе. Теперь уж я могу это сказать (вот видите, жаждет душа оваций, жаждет!). Не бойтесь, не бойтесь. Я не пытаюсь выжать из вас хвалебную статью. Больше того, я просто за-пре-щаю вам (запомните!), запрещаю упоминать моё имя где бы то ни было… По крайней мере, пока я жива.
Поверьте, мне и самой ну очень странна эта моя неожиданная навязчивая идея. Ей-богу! Ну вот никак не ожидала, что перед смер… ладно, скажем так — напоследок во мне вдруг прорежется зуд на аплодисменты. Да ведь у меня на них всю жизнь — аллергия. Я и на поклон-то после спектакля никогда не выходила. Благо, этого никто не замечал. Подумаешь — толпа на одного человека поредела! М-да, и вот, значит, теперь хоть чьё-то "браво" — вынь да положь. Загорелось — невмоготу. Чтобы, значит, оценил кто-то. Зритель, знаете ли, потребовался срочно. Хоть разъединственный за всю жизнь. Да, да, — единственный! А, вы об этих чудаках в зрительном зале? Бросьте! Что они могли увидеть? Как взрослая, но не вполне нормальная (как и они сами, впрочем) тётка, словно заводная кукла, на сцене передвигается по заученному маршруту. В кем-то указанном месте вдруг останавливается, таращит глаза, гримасничает, автоматически жестикулирует, исторгает вызубренные слова. И это — игра? А быть может, тётка — то эта на настоящую игру способна, а? Да вот не выпало ей зрительского признания. Потому как в том, настоящем-то театре, никакого признания и быть не может. Там даже догадаться никто не должен, что ты играешь. Чем талантливей актёр, тем незаметнее его игра.
А душа-то, оказывается, всё же ждёт аплодисментов. Ну хоть однажды. Словом, не откажите в милости — будьте моим единственным зрителем! Спешить нам с вами всё равно некуда. Глядишь — может, лежать не так тошно будет. А надоест — только зевните тихонько или глаза чуть прикройте — мы театр этот мигом прикроем, занавес-то опустим. Договорились? Ну вот и славно. Только должна вас предупредить, что будет очень много "от автора". Придётся во многом верить мне на слово. Но, как вы понимаете, врать мне — ни малейшего резона, не тот момент. И про овации, пожалуйста, не поймите буквально. Вам совсем не обязательно отбивать ладошки и кричать "бис". Просто слушайте — и только. Однако же признаюсь: всё же я тешу себя надеждой, что когда-нибудь потом… ну, совсем-совсем потом вы как-нибудь хоть про себя скажете: "Браво, Рита!"
