— Так не бывает, — мотнул головой Шурик.

— Бывает, не бывает — без разницы, — пожал плечами Сергей. — Это легко проверить. Если хочешь — поезжай туда на такси. Остановись возле того переулка. Телохранитель наверняка еще трахается, а иностранец спит. Поторчи там подольше и увидишь сам всю кутерьму. Если после возвращения телохранителя ментов не навалит — значит, все тихо.

— Я уж лучше здесь посижу, — сказал Шурик с видом, который означал «нашел дурака». — Слушай, ты ведь брал кроссовки?

— Брал. А что? — спросил Сергей.

— Как — что? — безмерно удивился Шурик. — Нам надо к четырем часам быть у Реджепа на Хитровке. Скажем, что друзья Виталика. Попросимся с ним в горы. Ну, скажем, что разминулись с Виталиком и все такое. Они народ гостеприимный, не откажут. Если что, приплатим. Ты пойми: зачем пятьдесят пять штук терять?

— Ты в одних горах побывал — тебе мало показалось? — спросил Сергей.

— Что значит — мало?! — вскрикнул Шурик. — Я что, зря следил?

— Зря. Потому что я достал деньги, — сказал Сергей.

— Да ты погнал! — Глаза Шурика злобно сузились. — Да мы тихо на него наедем. Он ведь сто пудов туркменам ничего не говорил. Наедем потихоньку, дадим понять, что ему не скрыться. Ты пойми: только то, что мы его аж там достали, его сломит морально. Хотя бы деньжат с него срубим. Хоть тысяч десять баксов.

— Ты собрался без оружия и карты в чужие горы? — Казалось, Сергей не верит своим ушам. — Да ты о…л, Шурка. Они нас там перестреляют.

— Ты можешь меня выслушать? — Лицо Шурика пошло красными пятнами. — Я не хочу быть тебе обязанным. Эти деньги ты срубил — не я. Ты пойми, Серега: они его оставят в лагере, на биваке шмотки караулить и суп варить. Мы придем и с улыбками, потихоньку попросим его поделиться. Он никуда не денется! Я сердцем чувствую, Серега! Серега, браток, если ты меня не послушаешь — я тебе век этого не прощу.

Повисла тишина, во время которой Шурик стал нервно искать сигареты, и Сергей проговорил:

— Насчет быть обязанным: это я пока тебе обязан. Я ведь тебя и на работу притащил, и долг на тебе из-за меня повис. И вот я сделал деньги, чтобы и себя, и тебя вытащить. Ты что думаешь — Мазепа шутит? Это не человек. Это падаль. Если мы с ним не рассчитаемся, он может просто нашу родню перестрелять. Он может в рулетку по сто штук за ночь спускать. Он может на шлюх в месяц по сто штук тратить на себя и друзей. А за пятьдесят пять тысяч он и твою, и мою семью положит. Стой, не перебивай!.. Мы просто не можем рисковать с этими горами. Если мы не вернемся оттуда, получится, что мы просто сбежали. И он наших близких примерно накажет. Шурка, если быть жадным — можно подавиться. Не будь ты как пацан. Самолетом нам лететь опасно. Наймем две разные машины, разделим бабки поровну, сунем их в покрышки и поедем в Россию. Как только границу пересечем, бабки вынем и вернемся к себе. Что тебе еще надо? Погоди, не перебивай!.. Я давно хотел тебе сказать, да все как-то откладывал… Надоело мне на гадов работать. Эти семьдесят штук — отличные бабки. Я хочу отшиться от Мазепы. Открою свое дельце. Ну там, типа пивной или оружейного магазинчика. И буду стоять сам за прилавком и ни о чем не думать. Ты думаешь, мне приятно людей хлопать? Да мне это до того скучно, до того надоело…

Сергей с досадливой миной провел ребром руки по горлу и закурил.

— Если ты со мной не пойдешь в горы — я один пойду, — упрямо сказал Шурик.

— Не хочешь ты меня слушать, — покачал головой Сергей. — Совсем не хочешь.

— Съездим в горы — и тогда я тоже от Мазепы отпрыгну, — сказал Шурик. — Слушай, ротный, ты ж бывший разведчик. Давай тряхнем стариной. Мужик ты или нет, в конце концов?

Сергей удивленно оскалился:

— Не бери меня на детские понты, Шурик.

— Слушай, давай кидать монетку. Давай?! — азартно воскликнул Шурик.

— У них здесь не ходят монетки, — сказал Сергей.

— А у меня пять рублей в кармане завалялись. — Шурик энергично вскочил с тахты и стал рыться по карманам.

Куртмурад, или просто Курт, как звали его друзья, вел старенький «Москвич» к родному поселку. Это был тучный и очень смуглый туркмен со смоляными волосами с проседью. Рядом с ним сидел Сердар-ага, пожилой сухощавый человек в норковой шапке. Виталий, который ехал на заднем сиденье машины, все гадал, как можно ходить в сорокаградусную жару в шапке, но стеснялся спросить. Многие пожилые мужчины-туркмены носили такие вот изумительные, с точки зрения европейца, головные уборы. Встречались и молодые люди в норковых шапках и рубашках с коротким рукавом, но значительно реже.

Они спали от силы два часа. Дольше спать было просто невозможно из-за наступления жары. («Виталик, если на рассвете не вставать, то шайтан на лицо помочится», — сказал Реджеп.) Уже часа полтора, как рассвело, и в окошко можно было смотреть без боли в глазах лишь потому, что они ехали на запад. Слева от дороги, обсаженной куцыми шелковицами, тянулась драконья гряда гор. Справа зеленели терзаемые ежедневным зноем поля. У обочин кое-где паслись надменные верблюды. Они лакомились зеленовато-белесыми колючками. На полосках зелени то тут, то там трудились местные крестьяне, в основном сгорбленные фигурки женщин, чьи головы были замотаны, чтобы не сжечь лицо, белыми косынками.

Курт и Сердар-ага о чем неторопливо, но очень громко говорили по-туркменски. Виталия забавлял этот язык. По дороге в Туркмению он, правда, привык к слащавому блеянию бакинцев. Здешняя же речь хотя и была родственной азербайджанскому, но сильно отличалась. Это был гортанный и горделивый язык жителей пустынь. Словно они каждым своим словом преодолевали какие-то суровые внешние обстоятельства.

— Виталик, тебе не жалко в такой одежде ехать в горы? — вдруг спросил Курт.

— А? Что? — сказал застигнутый врасплох за размышлениями Виталий.

— Ты не снисняйся. У меня дома мы найдем тебе одежду, — пообещал Курт.

— Угу, спасибо, — кивнул Жуков.

— Раньше не был в Туркменистане? — спросил Сердар-ага.

— Нет, — сказал Виталий.

— Погоди, еще такие места увидишь, — посулил Курт.

Они свернули с дороги направо и въехали в поселок. Асфальт широкой улицы плавился от зноя. Лоснилась на солнце и трепетала от легчайших дуновений зелень.

Они остановились у одного из дворов и вошли в ворота. Просторный одноэтажный дом был полностью затенен виноградными беседками. Рыжеватая девочка-подросток катала в коляске голопузого младенца. В ближнем углу двора лежала огромная серая собака с подрезанными ушами. Она лишь приоткрыла один глаз на вошедших, но не шелохнулась. В дальнем углу двора стоял могучим зверем грузовик «Урал».

На топчане в пятнистой тени виноградника сидел юноша в сорочке с длинными рукавами и в черных штанах типа шаровар. До появления мужчин он степенно завтракал, но, завидев их, соскочил с топчана и поспешил навстречу. Он пожал руку старика и руку Виталия обеими руками, широкими ладонями крестьянина. Курт, его отец, отослал его зачем-то в дом.

— Мой сын Данатар, — сказал Курт.

Они втроем уселись по-турецки на топчан. Из дома вышла жена Курта, статная женщина в просторном балахоне до пят. Нижние концы головного платка скрывали ее подбородок. Она поздоровалась с мужчинами и подала Курту блюдо с лепешками и миску с жареными овощами. Потом вынесла из дома чайнички с зеленым чаем, пиалы и большой арбуз на керамическом круглом подносе.

Данатар тем временем выносил из дома снаряжение: канистры для воды, обшитые войлоком, туго набитые вещмешки, кожаные патронташи и огромную авоську с пустыми пластиковыми баклагами. Он отнес все это в кузов грузовика. Потом стал выбрасывать из сарайчика корявые узловатые дрова, которые падали на бетон с чугунным звуком.

— Виталик, не был в песках наших? — спросил Курт.

— Нет.

— Эти вот палки — саксаул. Если саксаул есть — другой дрова не надо. Как уголь горит.

Потом они стали завтракать, поскольку в доме Реджепа из-за позднего ужина есть спозаранку отказались. Курт и Сердар-ага ели неторопливо, изредка обмениваясь фразами. Виталий решил, что тушеные овощи удались хозяйке на славу. Задрав голову, он увидел среди листвы обильные, но еще незрелые гроздья. Потом посмотрел на собаку. Собака в эту минуту как раз легла поудобнее на бок и вытянула длинные лапы.