«Почему люди пьют водку…» Почему люди пьют водку? Теплую, противную — полные стаканы пошлого запаха и подлого вкуса? Потому что она врывается в глотку, как добрый гуляка в баптистскую молельню. И сразу все становится лучше. В год мы растем на 12 процентов. (Я говорю о валовой продукции, война замедлила рост производства.) Стакан водки дает побольше. Все улучшается на 100 процентов. Война не мешает росту производства, и даже стальные протезы инвалидов становятся теплыми живыми ногами — всё — с одного стакана водки. Почему люди держат собаку? Шумную, нелепую, любящую мясо, даже в эпоху карточной системы? Почему в эпоху карточной системы они никогда не обидят собаку? Потому что собака их не обидит, не выдаст, не донесет, не изменит, любое достоинство выше оценит, любой недостаток простит охотно и в самую лихую годину лизнет языком колбасного цвета ваши бледные с горя щеки. Почему люди приходят с работы, запирают двери на ключ и задвижку, бросают на стол телефонную трубку и пять раз подряд, семь раз подряд, ночь напролет и еще один разок слушают стертую, полуглухую, черную, глупую патефонную пластинку? Слова истерлись, их не расслышишь. Музыка? Музыка еще не истерлась. Целую ночь одна и та же. Та, что надо. Другой — не надо. Почему люди уплывают в море на два километра, на три километра, хватит силы — на пять километров, ложатся на спину и ловят звезды (звезды падают в соседнюю волну)? Потому что под ними добрая бездна, потому что над ними честное небо. А берег далек — его не видно. О береге можно забыть, не думать. Блудный сын Истощенный нуждой, Истомленный трудом, Блудный сын возвращается в И стучится в окно осторожно. — Можно? — Сын мой! Единственный! Можно. Можно все. Лобызай, если хочешь, отца, Обгрызай духовитые кости тельца. Как приятно, что ты возвратился! Ты б остался, сынок, и смирился. — Сын губу утирает густой бородой, Поедает тельца, Запивает водой, Аж на лбу блещет капелька пота От такой непривычной работы. Вот он съел, сколько смог. Вот он в спальню прошел, Спит на чистой постели. Ему — хорошо! И встает. И свой посох находит. И, ни с кем не прощаясь, уходит. Без претензий
Перешитое, перелицованное, уцененное, удешевленное, второсортное, бракованное, пережаренное, недопеченное — я с большим трудом добывал его, надевал его, обувал его, ел за завтраком, за обедом, до победы, после победы. Я родился ладным и стройным, с голубым огнем из-под век, но железной десницей тронул мои плечи двадцатый век. Он обул меня в парусиновое, в ватно-стеганое одел. Лампой слабою, керосиновой, осветил, озарил мой удел. На его бесчисленных курсах, заменяющих университет, приучился я к терпкому вкусу правды, вычитанной из газет. Мне близки, понятны до точки популярная красота, увертюра из радиоточки и в театре входные места. Если я из ватника вылез и костюм завел выходной — значит, общий уровень вырос приблизительно вместе со мной. Не желаю в беде или в счастье, не хочу ни в еде, ни в труде забирать сверх положенной части никогда. Никак. Нигде. И когда по уму и по стати не смогу обогнать весь народ, не хочу обгонять по зарплате, вылезать по доходам вперед. Словно старый консерв из запаса, запасённый для фронтовиков, я от всех передряг упасся — только чуть заржавел с боков. Вот иду я — сорокалетний, средний, может быть, — нижесредний по своей, так сказать, красе. — Кто тут крайний? — Кто тут последний? Я желаю стоять, как все. «Государи должны государить…» Государи должны государить, государство должно есть и пить, и должно, если надо, ударить, и должно, если надо, убить. Понимаю, вхожу в положенье, и хотя я и трижды неправ, но как личное пораженье принимаю списки расправ. «Пристальность пытливую не пряча…» Пристальность пытливую не пряча, с диким любопытством посмотрел на меня угрюмый самострел. Посмотрел, словно решал задачу. Кто я — дознаватель, офицер? Что дознаю, как расследую? Допущу его ходить по свету я или переправлю под прицел? Кто я — злейший враг иль первый друг для него, преступника, отверженца? То ли девять грамм ему отвешено, то ли обойдется вдруг? Говорит какие-то слова и в глаза мне смотрит, взгляд мой ловит, смотрит так, что в сердце ломит и кружится голова. Говорю какие-то слова и гляжу совсем не так, как следует. Ни к чему мне страшные права: дознаваться или же расследовать. вернуться Блудный сын возвращается в отческий дом… В основе сюжета стихотворения — евангельская притча о возвращении блудного сына, промотавшего выделенную ему часть отцовскою имения: «Когда же он прожил все, настал великий голод в той стране, и он начал нуждаться! И пошел, пристал к одному из жителей страны той, а тот послал его на поля свои пасти свиней; и он рад был наполнить чрево свое рожками, которые ели свиньи, но никто не давал ему. Пришед же в себя, сказал: сколько наемников у отца моего избыточествуют хлебом, а я умираю от голода! Встану, пойду к отцу моему и скажу ему: отче! я согрешил против неба и пред тобою, и уже недостоин называться сыном твоим; прими меня в число наемников твоих. Встал и пошел к отцу своему. И когда он был еще далеко, увидел его отец и сжалился; и, побежав, пал ему на шею и целовал его. Сын же сказал ему: отче! я согрешил против неба и пред тобою, и уже недостоин называться сыном твоим. А отец сказал рабам своим: принесите лучшую одежду и оденьте его, и дайте перстень на руку его и обувь на ноги; и приведите откормленного теленка и заколите: станем есть и веселиться, ибо этот сын мой был мертв и ожил, пропадал и нашелся. И начали веселиться. Старший же сын его был на поле; и возвращаясь, когда приблизился к дому, услышал пение и ликование; и призвав одного из слуг, спросил: что это такое? Он сказал ему: брат твой пришел, и отец твой заколол откормленного теленка, потому что принял его здоровым. Он осердился и не хотел войти. Отец же его вышед звал его. Но он сказал в ответ отцу: вот, я столько лет служу тебе и никогда не преступил приказания твоего; но ты никогда не дал мне и козленка, чтобы мне повеселиться с друзьями моими; а когда этот сын твой, расточившим имение свое с блудницами, пришел, ты заколол для него откормленного теленка. Он же сказал ему: сын мой! ты всегда со мною, и все мое твое; а о том надобно было радоваться и веселиться, что брат твой сей был мертв и ожил, пропадал и нашелся». (Лк. 15: 14–32). Слуцкий не просто переложил эту притчу по-своему, но придал ей смысл, прямо противоположный евангельскому. У него блудный сын — не шалопай, промотавший свое имущество с блудницами, а — бунтарь, революционер. Не смирившийся и не раскаявшийся, настаивающий на своем бунте. |