Явно ощущалась напряженность. Неужели дело приближалось к кульминации?

Во время обеда никто ни разу не упомянул о стихотворении, однако я чувствовал, что все о нем думают. Эта их принужденная свобода являлась частью обдуманного заранее пролога к моменту, когда кто-нибудь из них как бы мимоходом скажет, что было бы забавно послушать сейчас «Оду Авроре».

Когда мы уже сидели в маленьком салоне и пили кофе, наблюдая прекрасную панораму неба и гор, Селена встала со стула и, подойдя ко мне, присела на подлокотник кресла. Это была очень неудобная поза, заставить Селену принять ее мог только прилив нежности или желание создать впечатление такого прилива нежности. Я полагал, что это скорее второе… И оказался прав. Она почти сразу положила ладонь мне на плечо, соблазнительно улыбнулась и загнусавила:

— «В тавернах, где молодежь любовно изгибается…» В самом деле, ведь это божественно! Целый день я повторяю это про себя. Горди, было бы замечательно, если бы завтра ты продекламировал это в присутствии всех этих изможденных девиц. Знаешь что, давай выучим эту оду до конца.

— Блестящая мысль, — сказал доктор Крофт, подхватывая, очевидно, заранее заготовленное предложение. — Я умираю от желания выслушать все стихотворение от начала до конца. Я никогда не слышал его полностью.

Не отрывая глаз от вязания, миссис Френд сказала:

— Марни, сходи, принеси тот серый томик из комнаты Горди.

Марни откинула назад блестящие черные волосы, довольно долго как-то странно смотрела на меня, а потом быстро выбежала из салона. Вскоре она вернулась. Селена взяла у нее книгу и начала перелистывать страницы.

— Очень некрасиво насмехаться над собственным отцом, — сказала миссис Френд. Она посмотрела на меня и улыбнулась. — Обещай мне, Горди, сохранить серьезность, когда будешь декламировать это стихотворение. Хорошо? Это очень важно, ведь будет присутствовать мистер Моффет.

Селена наконец нашла нужную страницу.

— Осталось уже только две строфы, Горди, — сказала она.

Нэйт поднялся с места и подошел к нам. Он встал за стулом Селены и с внешним безразличием положил ладони на её обнаженные плечи. Миссис Френд отложила в сторону вязание. Марни с сухим треском зажгла спичку. Всеобщее внимание было так сконцентрировано на мне, что я почти ощущал его, как прикосновение пальцев к телу.

Вся их субтильность куда-то улетучилась.

Селена начала читать чуть сонным, мечтательным голосом.

На лице миссис Френд появилась легкая гримаса.

— Ну нет! Этого бы наверняка хватило, чтобы довести до пьянства самого Мохаммада, верно? Опасаюсь, Горди, что твой отец был не лучшим последователем Суинберна, — улыбнулась она мне. — Ну а теперь будь милым и повтори первую строфу: «О матери, оплакивайте…»

Селена смотрела на меня прищуренными глазами. Нэйт тоже глядел на меня. И Марни.

— Итак, начнем, любимый. — Миссис Френд начала взмахами руки отбивать в воздухе ритм. — «О матери, оплакивайте своих заблудших деток…»

— Нет! — решительно сказал я.

Рука Селены, которой она обнимала меня, внезапно стала твердой. Губы доктора Крофта неожиданно сжались. А миссис Френд спросила:

— Что нет, любимый?

— Я не собираюсь учить это проклятое стихотворение!

Глаза Марни внезапно широко раскрылись. Миссис Френд встала со стула и подошла ко мне.

— Ну-ну, сынок, не будь таким упрямым. Я сама знаю, что это стихотворение идиотское. Знаю также, что тебе это неприятно. Но… я прошу тебя…

Я покачал головой.

— Но почему, любимый? Ради Бога, скажи, почему ты не хочешь?

Миссис Френд была глубоко потрясена. Впервые её улыбка стала искусственной и принужденной, так что каждый мог убедиться в том, насколько она неискренни… Я чувствовал себя прекрасно.

— Я не буду учить, — сказал я, — потому что я гражданин свободной страны и никто не имеет права заставлять меня учить вирши, которые вообще не должны были появляться на свет Божий.

— Но любимый… Я ведь тебе говорила… Это для мистера Моффета!

— Чихать я хотел на мистера Моффета, — решительно сказал я и помолчал минутку, чтобы насладиться вызванным впечатлением. — И вообще, зачем вы мне морочите голову? Ведь то, продекламирую я это стихотворение или нет, не может иметь ни малейшего значения! Ты сама так сказала. Назвала это жестом очарования. Ну так вот, никакого жеста очарования не будет!

Доктор Крофт, с миной преданного друга, сказал:

— Горди, не упрямься. Для матери так важно, чтобы ты продекламировал это стихотворение, ведь это в самом деле мелочь.

Я посмотрел на него. Я все же предпочитал иметь дело с мужчиной после всех этих бабьих нежностей.

— Может быть, я бы и позволил себя уговорить, но только при одном условии, — сказал я.

— При одном условии? — Лицо доктора озарила новая надежда. — При каком именно?

— При условии, что вы перестанете меня обманывать и наконец скажете, почему для вас так ужасно важно, чтобы я продекламировал это стихотворение.

— Перестанете обманывать? — Нэйт резким тоном повторил эти слова. — Горди, мне казалось, что мы уже покончили с твоими подозрениями. Я полагал…

Миссис Френд, которая все еще не могла прийти в себя после того, что услышала, открыла рот, чтобы что-то сказать, но её неожиданно опередила Селена:

— Хорошо! Это ставит нас в зависимое положение, — сказала она и рассмеялась хрипловатым смехом: — Почему бы нам не сказать ему правду?

— Селена! — крикнула миссис Френд.

— Разве ты не видишь, как глупы мы были до сих пор? Ты отругала меня за то, что я солгала о бабушке. Но это еще хуже. Горди не верит нам… ведь это ясно. Зачем же вводить его в заблуждение, если он не позволяет себя обманывать?

Она склонилась надо мной так, что ее пушистые волосы защекотали мне щеку.

— Бедный Горди, — сказала она, — наверняка ты считаешь нас дьяволами во плоти. Меня это вовсе не удивляет. Но все это ужасно глупо, потому что правда так невинна! Я не вижу ни малейшей причины, почему бы тебе её не узнать.

Я посмотрел на её улыбающиеся губы, они были так близко от моих губ. Я бы предпочел, чтобы она не была так красива.

— Правда невинна? — повторил я.

— Конечно. — Селена посмотрела на миссис Френд. — Давай я расскажу ему обо всем, мама.

Я тоже смотрел на миссис Френд. По её чуть наморщенному лбу я догадался, что Селена что-то импровизирует, а её свекровь беспокоится, что из этого выйдет. Наконец она лаконично сказала:

— Делай, как знаешь, Селена.

Селена прижалась ко мне еще крепче.

— Горди, любимый, это стихотворение… — Голос у нее был нежный, подозрительно слащавый. — Конечно, это стихотворение очень важно. И ты проявил большую сообразительность, догадавшись об этом. Мы не говорили тебе об этом потому… ну… просто это была идея мамы. Видишь ли, все это имеет отношение к твоей склонности к выпивке. Мать это всегда ужасно огорчало. Потом наступила эта потеря памяти, и мама сказала, что раз уж ты все забыл, то, возможно, забудешь также об алкоголе. Она боялась, что если я скажу тебе правду о том, что должно быть завтра, об этом стихотворении, то ты вспомнишь о своей пагубной привычке и тем самым навсегда потеряешь шанс вылечиться. Правда, так оно и было, мама? — обратилась она к миссис Френд.

Миссис Френд явно была довольна, к этому времени она уже полностью овладела собой. И даже продолжила вязать.

— Да, это правда, Селена, — сказала она. — Горди, дорогой мальчик, я так радовалась и так надеялась, что ты больше не будешь пить.

Нэйт, очевидно, тоже чуть успокоившийся, посчитал необходимым вставить и свои медицинские сказочки.

— У тебя большие шансы на это, Горди. Временная потеря памяти может привести также к тому, что в ней сотрется склонность к алкоголю, пробудившаяся в результате неправильного образа жизни.

Я посмотрел на Марни; она была ключом к загадке. Однако её лицо ничего не выражало. Она сидела скованно, равнодушно глядя на Селену.

— Что ж, предположим, что это правда, — сказал я. — Вы обманывали меня, чтобы спасти от губительного воздействия алкоголя. Вы и вся эта Лига Чистоты «Аврора»!