Переехав мост, я оказался в моем районе, районе, как я уже говорил, достаточно престижном и населенном преимущественно белыми. Цветных здесь немного, а те, кто тут оказался, несомненно, в ладах с фортуной.

Я размышлял над тем, какой ответ дам завтра Джейнис Эбинджер, и спрашивал себя, стоит ли мне лезть в дело «Черных пантер».

Наконец я пожал плечами, сказал себе, что утро вечера мудренее, а ночь всегда даст добрый совет, и остановил автомобиль возле своего дома. Выйдя из машины, я медленно двинулся по дорожке, ведущей через газон. Теплая ночь, хотя легкие порывы ветра напоминали о наступающей осени. Такие ночи не способствуют принятию решений. Я не принял его и тогда, когда наткнулся на этих трех типов.

Они вышли из тени моего дома. Уже в первые секунды я понял, что это профессионалы. Их выдало то, как они окружили меня. Один преградил мне путь к входной двери дома, другой зашел мне в тыл, третий приблизился, откровенно держа руки в карманах светлого плаща.

Я выругался, подумав, что у меня слишком мало шансов вывернуться из этой передряги.

У всех троих шляпы были надвинуты на глаза. Они вовсе не были колоссами, но казались весьма опасными, а кроме того, нужно помнить, что их было трое.

Путь к дому был отрезан, путь к отступлению — тоже. У меня не было выбора. Лучшим видом обороны является нападение, как писал когда-то Клаузевиц. Я рванулся к тому, который преграждал мне путь к входу. Черты его лица я не мог рассмотреть — я заметил только его глаза и зубы, приоткрытые в злой усмешке. В тот момент, когда я бросился на него, он выбросил вперед руку, вооруженную короткой дубиной. Я тут же схватил его за запястье и резко рванул на себя. Он вскрикнул, когда я попытался сломать ему руку. Выкручивая ее изо всех сил, я ощутил под своими пальцами нечто, напомнившее мне браслет, на котором часто гравируют имя, фамилию, адрес и группу крови. Этот браслет облегчил мне захват. Мой противник выругался и пнул меня в голень. Я стиснул зубы от боли, но руку не отпустил. И в этот миг получил сильнейший удар в ухо, отбросивший меня на добрых двадцать футов. Я упал, совершенно ошеломленный, и троица наемных костоломов накинулась на меня. При всем желании не смогу вам описать, что происходило в течение следующих пяти минут. На меня сыпались десятки ударов. Мальчики работали свинцовыми трубками и чулками, набитыми песком. Удары падали мне на голову, на бока, на почки. Несколько раз я пытался подняться на ноги, но меня от этого отговаривали весьма болезненным способом.

Грохнувшись на землю в третий раз, я пришел к выводу, что следует вести себя совершенно иначе. Я свернулся в клубок и прикрыл голову руками, ожидая конца этой забавы.

Тип, которому я выкрутил руку, включился в операцию последним. Он начал пинать меня в бок подкованными башмаками. Каждый пинок отзывался в моем теле жуткой болью. Я не мог наполнить легкие воздухом и задыхался, как утопленник. В завершение этого представления я услышал грубый голос:

— Ну что, получил свое, проклятый нигер? Это отучит тебя лезть в чужие дела. Добром тебе советую, занимайся своими черномазыми. А если и дальше будешь совать свою черную нюхалку туда, куда не надо, мы проводим тебя на такую прогулку, с которой не возвращаются!

Я получил еще один удар, и бандитская троица удалилась, оставив меня полуживым на расстоянии не более пятнадцати футов от двери моего дома.

Несколько долгих минут я валялся на животе, прижимаясь щекой к асфальту, холод которого приносил некоторое облегчение. Мне было так больно, что я не мог думать. Сознания достигал лишь один сигнал: хочу жить. При каждом вдохе из губ вырывался стон.

Не знаю, как долго я оставался в этом состоянии. Мне казалось, что я слышу проезжающие в отдалении автомобили и шаги прохожих. Однако поблизости не оказалось никого.

Наконец я как-то собрался, хотя по-прежнему чувствовал себя созданным из одной только боли. Я пополз в сторону дома. В конце концов мне удалось встать на четвереньки, что облегчило продвижение вперед. А потом я ударился головой о дверь. Тяжело дыша, отдохнул минуту. Наконец мне удалось, судорожно цепляясь за ручку, подняться на ноги. Это потребовало от меня невероятных усилий.

Я закрыл глаза и увидел рассыпающиеся огни чудовищного фейерверка. Голова пылала.

Кое-как мне удалось набрать код замка парадного. Потом — вползти по лестнице на второй этаж.

Долго я сидел на полу перед дверью моей квартиры. Когда же, наконец, почувствовал силы сунуть руку в карман за ключом, то заметил, что пальцы мои стиснуты в кулак, а в кулаке находится какая-то монетка. В первую минуту я не обратил на это внимания. Главное — открыть эту дверь, закрыть ее за собой и рухнуть на кровать…

Очнулся я в девять утра. Лежа на кровати, одетый, в изодранном костюме. Когда я попытался разжать пальцы правой руки, то вскрикнул от боли. Ну и отделали меня эти мерзавцы! Избили по науке: жуткая боль, но никаких следов. Даже если бы и я хотел, я не мог бы подать на них в суд.

Первым разумным поступком, который я совершил, был телефонный звонок к «Ма» Томкинс. «Ма» Томкинс — шестидесятилетняя особа, сильная, как турецкий борец, монументальная негритянка с лапами, по сравнению с которыми руки Кассиуса Клея не произвели бы особого впечатления. Профессиональный инструмент. «Ма» Томкинс — массажистка.

Повезло: я застал ее дома и она согласилась прийти немедленно.

Явившись ко мне, она приготовила горячую ванну, раздела меня и сунула в воду, как новорожденного. Пока я отмокал в теплой воде, «Ма» раскладывала свои мази. Профессиональные массажистки знают, что такое такт. У постели единственного в Спрингвилле черного детектива не следует задавать вопросы. Однако, вытянув меня из горячей ванны и основательно растерев полотенцем, она все же не выдержала:

— Скажите же мне, что с вами стряслось?! Вас переехал троллейбус?

Она уложила меня нагишом на кровать и осторожно ощупала всего, кость за костью, мускул за мускулом. Удовлетворенная тем, что у меня все цело, она начала разминать мои исстрадавшиеся, избитые бока своими сильными пальцами, которые в то же время могут быть необычайно нежными, умеют ласкать и согревать… Вначале это было ужасно мучительно, но с каждой минутой приносило все большее облегчение. Ее руки разгоняли мои страдания. В мое тело снова начала поступать энергия.

Я лежал на животе, уткнувшись носом в подушку. И уже ни о чем не думал. Я хотел только, чтобы эта процедура длилась бесконечно.

Внезапно прозвучал звонок.

Это был не телефон. Звонили в мою квартиру. Обычно этот звонок звучит тихо, но на этот раз он звенел непрерывно и пронзительно: кто-то с завидным упорством жал на кнопку. «Ма» Томкинс прервала свою работу и прошла в маленький холл, чтобы узнать, кто звонит. Однако прежде чем она успела что-нибудь сказать, настырный визитер оказался внутри.

Луиза Райт промчалась через холл со скоростью тайфуна южных морей и затормозила только в моей комнате. Затормозила, увидев меня совершенно голого.

Я повернул голову и увидел ее отражение в зеркальной дверце шкафа. Кажется, я произвел на нее хорошее впечатление. К счастью, я лежал на животе.

«Ма» Томкинс со смехом вошла в комнату и набросила полотенце на заднюю часть моего тела. Когда мне удалось обмотать его вокруг бедер, я обернулся и сказал моей секретарше:

— Луиза, я понимаю, что вы хотели увидеть мой зад. Но ведь вы могли просто попросить меня об этом.

Луиза онемела. Она разглядывала меня широко раскрытыми глазами. И в этом не было ничего удивительного. Заметить синяки на моей темной коже можно только совсем вблизи. Однако что-то показалось ей ненормальным. Может, присутствие «Ма» Томкинс, может, запах мази…

— Что с вами стряслось? — спросила она наконец.

В ее голосе прозвучало искреннее беспокойство, и это доставило мне удовольствие. Я пожал плечами и приподнялся на кровати.