Луиза — типичная американка. Ухоженная, всегда в туфельках на высоких каблуках, одетая с безупречным вкусом — мысли о ней даже у меня способны вызвать бессонницу. Однако в данный момент она производила впечатление фурии made in USA, с глазами мечущими молнии. Глядя на нее, я даже засомневался: может быть, моя поза действительно очень уж неподходящая? Однако особо серьезно к этому не отнесся. Нельзя допустить, чтобы собственная секретарша заставляла плясать под свою дудку. Можете мне поверить, что в течение тех двух лет, что она проработала со мной, я имел время обстоятельно поразмыслить над всем этим. По моему мнению, существовали три возможных решения этой проблемы.

Я мог сделать ее своей любовницей. Я мечтал об этом и убежден — говорю это без лишней самонадеянности, — что и она этого хочет. Однако это означало бы бесповоротное крушение моего авторитета. И конец всему.

Я мог жениться на ней. Но это было бы еще хуже. Я оказался бы тогда привязанным к дому. А я считаю, что моя профессия никак не стыкуется с супружеством. Естественно, я, как и вы, намерен позаботиться о некотором количестве маленьких Бенсонов, которые скрасят мою старость. Но чуть позже. Мне повезло: моя профессия — это золотая жила. Значит, мне нужно позаботиться о том, чтобы поднакопить немного монеты. А потом я женюсь и, поскольку имею юридическое образование и немалый практический опыт, открою контору юридических советов с регулярными часами работы от и до.

Наконец, я могу просто выставить Луизу за дверь и взять на ее место какую-нибудь другую особу, страшную, как смертный грех, которая не склоняла бы меня к размышлениям подобного рода. Однако…

Итак, я не принял Луизу всерьез, однако ноги со стола все же снял, отложил детектив, спрятал стакан и бутылку в ящик и спросил шутливо:

— Так что же случилось? У нас пожар?

— Я подумала то же самое, когда вошла в ваш кабинет. Как вы можете дышать в таком дыму? — сказала она язвительно. — Пришла клиентка, которая хочет, чтобы вы немедленно приняли ее.

Я взглянул на Луизу с удивлением. Не в первый раз к нам неожиданно, без предварительной договоренности, заявляется клиентка и требует, чтобы сам шеф немедленно принял ее. До сих пор Луиза великолепно справлялась с такими особами. И если теперь она ворвалась с этим ко мне, то, значит… здесь что-то не в порядке.

— Так в чем же дело? Или эта девушка сложена иначе, чему другие? А может, у нее три ноги и хвост с перьями?

— Нет, — ответила Луиза холодно. — Я не заметила у нее никаких особых примет, кроме того, что она… белая!

Я взглянул на Луизу чуть ли не с ужасом; в моем мозгу помимо воли мелькнула мысль, уж не приложилась ли она к одной из моих бутылок. Но такое просто не могло случиться с Луизой. Я положил обе руки на крышку стола и спросил:

— Вы в этом уверены? А может, это запределка?

Луиза не удостоила меня ответом. Что ж, готов признать, что мой вопрос действительно был идиотским. На нашем жаргоне запредельцами называют людей с белой кожей, но с небольшой примесью негритянской крови. В любом обществе белых людей они сойдут за белых. Но мы, цветные, никогда не ошибемся в их отношении. Мы сразу обнаружим, чуть ли не инстинктивно, какие-нибудь маленькие детали — десны или лунки ногтей, — которые их выдают. Именно поэтому Луиза не сочла нужным ответить мне. Она была уверена в своих словах. Если она сказала, что пришедшая белая, то она белая наверняка.

Я встал. Переключил климатизатор на максимум, чтобы ликвидировать дым, и задумчиво побрел в сторону шкафа, где висел мой пиджак.

Ну, теперь вы поняли все. Когда вы начали читать эту историю, вы наверняка подумали, что это еще одна сказочка, героем которой является частный детектив, играющий в кошки-мышки с полицией. Такие истории считают тысячами. Но в этом случае дело выглядит иначе. Моя история — это история черных.

Луиза тоже черная. Я уверен, что любой из вас непременно оглянулся бы, встретив ее на улице. Это великолепное создание с коричневой кожей, длинными, стройными ногами и тонкими пальцами. Великолепная представительница своей расы, совершенная с головы до ног. В парижском ресторанчике на Монмартре или в большом венском отеле она бы стала причиной множества драм и катастроф. Ну а тут она «цветная». И приговор вынесен уже давно.

То же самое относится и к моей особе. Мне трудно нарисовать вам мой собственный портрет. Можно сказать, что в этом деле я одновременно являюсь и судьей, и соперничающими сторонами.

Я не произвожу впечатление парня, который только что свалился с дерева и сломал хвост. В моих жилах есть и солидная примесь белой крови. Так же, как и у всех нас: в Алабаме, Кентукки, Арканзасе и Луизиане белые много лет были очень педантичны, когда дело касалось сохранения чистоты собственной расы, но проявляли куда меньшую принципиальность, когда речь шла о развлечениях. Я уже далеко не на сто процентов негроидный тип. Моя «негритянская сущность», как выражаются некоторые из африканских президентов, проявляется в коротких курчавых волосах, цвете кожи и скудной растительности на лице.

Мои предки прибыли из Африки, по всей вероятности, в начале восемнадцатого века. Я уверен, что они работали на полях Юга и грузили тяжелые тюки на барки, плавающие по Миссисипи. Все это, однако, происходило очень давно. Страну «Старого Отца Рек» они, как мне представляется, покинули после гражданской войны Севера против Юга, чтобы поселиться на Севере. Я родился в предместье Филадельфии. Там же родились мой отец и мой дед. Они жили там во времена полного смирения, которые для нас, черных, были временами покоя. Тогда еще никто не знал о «Черной силе», а чемпион мира в тяжелом весе не требовал, чтобы его называли Мохаммедом Али. Мы работали у белых или на белых. Нас радовали улыбки и похлопывание по плечу; в этом отношении мы были похожи на собак, радующихся ласке хозяина.

В том, что такой порядок в мире является правильным и естественным, нас должны были убедить богослужения и воскресные школы. Мы пели гимны, а священник славил Бога. Это были времена «небесных пастбищ»… Белые чуть ли не завидовали нам: благодаря бремени расизма, возложенному Богом на наши плечи, мы имели шанс раньше, чем они, увидеть эти «небесные пастбища».

Именно в такой атмосфере я был воспитан. И по всей вероятности, стал бы образцом скромности и покорности, а может, кончил бы плохо, подавшись в «Черные пантеры», если бы моим старикам не удалось ценой неустанного труда добиться определенной независимости и послать меня в колледж. Оттуда я пошел в университет, закончил обучение на юридическом факультете и поступил на работу в полицию Филадельфии.

Мне казалось, что я смогу достаточно быстро сделать карьеру. Ведь не для того я изучал право в университете, чтобы патрулировать берега реки Делавар или регулировать движение на перекрестке Брод-стрит и Уолант-Драйв. Но, дорогие мои, я очень скоро осознал ситуацию, в которой оказался. Спустя три года я стал сержантом в отделе расследования убийств без какой-либо надежды на достижение чего-то лучшего. Кроме того, вдруг оказалось, что я являюсь «специалистом» в делах, связанных с цветными. Нет, мне никто ничего не говорил напрямик. Расовая сегрегация в рядах полиции отнюдь не носит официальный характер. Но если какое-нибудь крупное уголовное дело, затрагивающее черных, выныривало на свет Божий, я мог быть уверен, что заниматься им придется мне. Мне очень вежливо дадут понять, что это именно мое дело. Если же речь шла о делах белых, то всегда, как бы случайно, под рукой оказывался свободный именно в эту минуту сотрудник. Естественно, белый…

Спустя три года я был сыт всем этим по горло. Мне исполнилось двадцать восемь лет, и я был достаточно самолюбив и амбициозен. Я уже довольно долго вынашивал замысел сменить род занятий, когда во время служебной командировки в Нью-Йорк встретился там с коллегой по университету, тоже черным. Тим Форти стал адвокатом. Было видно, что живется ему совсем не плохо. Он много рассказывал мне о Спрингвилле, в котором он обосновался. Тим занимался делами черных. По его мнению, Спрингвилл являл собой великолепное поле деятельности для компетентного частного детектива, который разрешал бы заботы черных, ибо, когда «наши цветные братья», как пишут все американские газеты, обращаются в полицию, чтобы она защитила их права, они всегда имеют шансы на то, что останутся с носом.