Вновь присев рядом с Харви, он стал искать ключи от наручников.

Дождь не переставал, одежда промокла насквозь и в мокрые карманы было не просунуть руку. Ботинки тонули в грязи, доходившей до щиколоток, и, перевернув Харви, чтобы добраться до задних карманов, он увидел, что там тоже полно грязи.

В карманах оказалось только немного мелочи и бумажник. Он открыл его, пытаясь отыскать ту фотографию, позабыв о деньгах и вспомнив о них потом, уже слишком поздно.

Нащупав глянцевый листок, он извлек снимок, а бумажник швырнул в грязь. Фото в темноте было не разглядеть, но он был уверен, что оно — то самое. Ухмыльнувшись, сунул его в карман. Тошнота прошла, осталась только мысль:

«Доживу до того дня, когда покажу ее этой стерве…»

Потом он нашел перочинный нож, потом — кольцо с четырьмя ключами. Попробовав, убедился, что они слишком велики. А других у Харви не было.

Встав, он вновь просунул голову и руку внутрь через разбитое стекло передней двери. Искать нужно было у Джорджа, но так трудно действовать одной рукой, другой держа на весу тело Харви…

Извлечь Джорджа из машины он не мог — обе передние двери заклинило. Влезть через другое окно — тоже. Но ключ был нужен, и поживее — время шло, машину наверняка уже искали.

Начал он с карманов пиджака, потом проверил карман рубашки, где оказалась только пачка сигарет. Долго добирался до правого кармана штанов, из которого все высыпал на сиденье… Ничего…

Он подумал было про левый карман, на который Джордж навалился всем весом, но тут вспомнил о пистончике. Сунул туда два пальца и едва не взвыл от радости, нащупав плоскую железку. Зажав ее пальцами, по форме понял, что это и есть нужный ключ и что он теперь может избавиться от тела Харви и уйти.

Втянув голову наружу, хотел вытащить руку с ключом, но, позабыв об осколках стекла, торчавших в раме двери, напоролся на них и глубоко всадил один в предплечье. Дернулся, отскочил назад — и услышал, как ключ, звякнув о дверь, отлетел куда-то в грязь.

Тишина. В темноте он слышал только, как шумит дождь и кровь стучит у него в висках.

Лежа в сарае, Митч прислушивался к плеску воды в желобах. Ливень прошел, но продолжала сеять мелкая морось, и это могло затянуться на сколько угодно. Ночь была жаркой, несмотря на дождь, так что он вспотел, хотя разделся до трусов и майки. Думал он о Свэле, о том, что урожай может пропасть, если не кончится дождь, и невольно думал о Джой, не желая, но чувствуя, что отвлечься не удается.

«Какого черта ее сюда принесло? Некуда больше было поехать, что ли?»

Послышались торопливые шаги по мокрому гравию и в дверях появился светлый силуэт.

— Митч, ты спишь?

— Что случилось, Джесси? — отозвался он. — Заходи, не мокни!

Привстав, он убрал с ящика табак, освобождая для нее место. Потом свернул самокрутку и чиркнул спичкой. При вспышке заметил, что Джесси в просторной муслиновой ночной рубашке, с растрепанными мокрыми волосами сидит напряженно выпрямившись, сложив руки на коленях. Она смахивала на серьезного, но напуганного ребенка, и, похоже, недавно плакала.

— Ведь собака-то Свэла! — вдруг сказала она.

— Да… — что он мог ответить?

«К черту Свэла! И старика тоже! Чем могу я ей помочь?»

— Он всю жизнь просидит в тюрьме, а у нас даже Мехико не будет…

Джесси беззвучно заплакала, но тут же перестала, потому что понимала, — настроение Митча от этого лучше не стало.

— Митч, ты веришь, что он это делал?

— Что?

— Все те ужасы, про которые говорят. Думаешь, это правда? Ты же знаешь его лучше всех. Веришь, что он грабил магазины, стрелял в полицейских и избивал людей по заказу? Зачем это было нужно и почему поручали именно Свэлу? Ты веришь, что он совершил все эти гадости?

— Да, — сказал Митч.

«Попытайся я соврать, она бы почувствовала», — подумал он.

— Он мне делал тележки к Рождеству. А колеса деревянные отпиливал от бревна.

«Для суда это не аргумент, — подумал Митч, — но разве ей объяснишь?»

— Помнишь, Митч?

— Да, — он швырнул сигарету на пол и уставился на тлеющий окурок, — да, помню.

— А раз сделал упряжь, чтобы Мехико тащил тележку. Только раз — через год я уже так выросла, что Мехико бы не потянул.

«Хорошо, когда человек силен и неуязвим, — думал Митч. — Свэл — как камень, ничто его не берет».

Когда Джесси вышла, Джой осталась в постели.

«Нет, не может быть, — думала она. — Ничего не случилось».

Наглый хохот Свэла отдавался в ее ушах.

«Года три назад он бы на такое не решился. Даже два. Тогда я могла делать с ним что хочу. Неужели я так изменилась за три года? Да нет, ерунда. В зеркале я вижу себя прежней. Будь у меня фото трехлетней давности, все равно бы не найти разницы.

Тот тип на автобусной остановке, он ведь сразу предложил меня подвезти. И такое знакомое было у него выражение лица… Правда, ему уже за сорок, и он явно из тех дешевых бабников, что не пропустят ни одной юбки, кроме собственной жены… И разило от него жевательным табаком… Ладно, ничего, подумаешь — прошлась пешком!

То ли дело — помощник шерифа, который караулил Свэла, Харви его звали. Он был не женат, и большой шутник. С ним встречаться было одно удовольствие. Да, умел показать женщине, что ее нельзя не замечать и не хотеть… только вот дурацкая привычка хохотать неизвестно с чего.

А фотограф из Хьюстона, что снимал процесс и уговорил меня сняться голой для своей коллекции? Ему-то я подошла, а? Старух для коллекции не снимают. Такой с первого взгляда может оценить красивую женщину, хоть сам и оказался слабаком, нес всякую чушь и именовал меня Нарциссой… Очень мило. Да и сам он был мил, только пил не просыхая и всегда сидел без денег. И меня никогда ни о чем не просил — только сняться, будто я настоящая модель. А мне это нравилось. Мужики такие свиньи, им бы только переспать — и все. Но он оказался не таким. Снимок вышел неплохой, так хотелось оставить на память, только Харви очень уж просил, пришлось подарить.

Вовсе я не изменилась. Просто вот сижу в такой дыре без гроша и не знаю, как отсюда выбраться. А ведь мне всего двадцать восемь… Господи, как несправедливо! Есть от чего впасть в отчаяние!

А тут этот Митч! Терпеть его не могу. Но улыбнись я ему — станет как ручной. Совершенно не в моем вкусе, но зато только помани — прибежит, как собачка. Надо же, гордый какой — смотрит сквозь меня да еще считает, что я порчу девчонку. Да стоит мне пальцем шевельнуть — будет таскаться следом, пока не надоест».

Уже за полночь Свэл О’Нили поднялся по насыпи и вышел на шоссе. Дождь все лил, и он промок насквозь. Вода текла по волосам, хлюпала в ботинках, раненую руку жгло, как огнем. Зато в кармане куртки он ощущал приятную тяжесть револьвера. На правой руке болтались наручники, но второй браслет был пуст.

«Ни за что на свете еще раз не решился бы, — думал он. — Но что же было делать? Ладно, если уж пришлось, хорошо, что с Харви. Шутник он был что надо, вот эта шуточка и останется ему на вечную память. Правда, все его фокусы устарели раньше, чем пришли ему в голову. Кроме выдумки с фотографией. Тут он был силен. Так что с Харви это оказалось легче, чем с кем бы то ни было».

Повернув направо, он зашагал в ту же сторону, куда ехала их машина. Дойдя до середины моста, услышал, как плещет внизу вода, вытащил из кармана нож и отшвырнул его как можно дальше.

К утру дождь перестал. Солнце встало в тумане, который поднимался от реки к соснам на холме. Митч уже успел пройтись по полям и теперь направлялся к дому, недоверчиво поглядывая на небо в надежде на солнечный денек. Даже если установится хорошая погода, работать на верхних полях можно будет только через пару дней, не раньше, а пахать — не меньше чем через неделю.

Из загона он вывел мулов, и те сами поплелись на луг. Мехико, выбравшись из будки, ткнулся в его ладонь черным мокрым носом. Дружески похлопав пса, Митч зашагал дальше. Со стороны дома долетели возбужденные голоса. На углу он столкнулся с Джесси, мчавшейся в конюшню. Там она упала на кучу немолоченого маиса, сжалась и прислонилась к стене, закрыв руками лицо, не плача, но дрожа всем телом.