— В котором часу вы туда приехали?

— Было без нескольких минут восемнадцать.

— И что вы делали?

— Я расположился на улице неподалеку от ворот. Немного походил, а потом сел на скамейку. Одним словом, ждал…

— Секундочку! Вы ждали перед главными воротами? А к боковой калитке вы не подходили?

Марвин покачал головой.

— Я не был особо близок с моим тестем, — пояснил он. — Мы наносили ему визиты по праздникам, и это все. Я вообще не знал о существовании какой-то калитки, а тем более о том, что он имеет привычку ею пользоваться. В ожидании Арнольда я несколько раз доходил до улочки, которая огибает владение сзади, но мне и в голову не пришло пройтись по ней.

Я не сомневался, что этот идиот говорит правду.

— Сколько времени вы просидели перед входом?

— Весь вечер. Я много раз собирался уйти, но… вы знаете, как это бывает. Каждый раз я говорил себе: «Не делай этого! Он может вернуться в любую минуту, а ведь ты уже так долго прождал!» Около двадцати часов я увидел возвращающуюся на своем спортивном автомобиле Джейнис, мачеху моей жены. А потом сторож, который был еще и садовником, запер ворота. Тогда я понял, что Арнольд Эбинджер не вернется в этот вечер домой. Я подумал, что, может быть, он повздорил с Джейнис и снял себе в городе холостяцкую квартиру. И все же я подождал еще полчаса. Мне было холодно. Я решил отложить дело до следующего дня и посетить его в офисе. Возвратившись в город, я снял номер в отеле «Сентрел», зарегистрировавшись как Лe-Рой. Вы легко можете проверить это. На следующее утро, когда я хотел отправиться в офис Арнольда, я услышал по радио…

— О чем вы тогда подумали?

— Меня охватила паника. Я пришел к тем же выводам, что и вы: я находился на месте преступления, и у меня был мотив… И тогда я сел на первый же самолет, чтобы вернуться домой… Вы мне верите, мистер Бенсон?

Выражению моего лица — или отсутствию такового — мог бы позавидовать профессиональный игрок в покер. Хотя я и был убежден, что он говорит правду, я вовсе не имел желания объявить ему, что не сомневаюсь в его словах. Ведь если бы он убил Эбинджера, то ни за что не стал бы медлить с отъездом до следующего дня. Доказательство его невиновности я нашел в расписании рейсов: в тот самый вечер был самолет на Лос-Анджелес в двадцать пятнадцать и еще один — около полуночи.

Провести при таких обстоятельствах ночь в Спрингвилле было бы безумием чистой воды.

— И вы уверены, — спросил я, — что не заметили ничего необычного? Поймите меня правильно: ведь на расстоянии какой-нибудь сотни ярдов от вас убили вашего тестя!

— Я в самом деле не могу вам помочь, — ответил Марвин уныло. — Я понимал, что мне никто не поверит. Поэтому я так нервничал.

— Мистер Бенсон, — вступила в разговор Дебора, — вы все еще собираетесь отправиться в отдел расследования убийств?

— Об этом мы поговорим позже. Сейчас есть дела поважнее. Ведь до начала похорон осталось меньше часа…

Если говорить честно, то похороны Арнольда Эбинджера удались в полной мере: это действительно была торжественная и впечатляющая церемония. Написаны целые тома об американском искусстве погребения, и нужно признать, что в этом деле мы здесь, в Штатах, настоящие мастера.

Покойника бальзамируют, ему делают — словно престарелой кокетке — макияж. То же самое и в смысле моральном. Арнольд Эбинджер по любым рамкам не был святым. Он вел войну, достойную стихов Гомера, за свои универмаги. И война эта, по всей вероятности, кончилась бы поражением, если бы он не начал искать дополнительные доходы в торговле лимонадом и облегчении жизни любителей мимолетных эротических контактов. Отсюда он, как по ниточке, дошел до политики, ибо именно так было легче всего контролировать этот «параллельный» сектор его деятельности.

Вы ожидаете, что соприкосновение Эбинджера с преступным миром хоть немного замутило чистоту его образа в глазах сограждан? Куда там! Обитатели Спрингвилла, все, как один, явились на похороны. Мэр, сенатор, губернатор, шериф, окружной прокурор… Все они были здесь. Явились даже самые темные элементы… с белой кожей, разумеется. И в этом не было ничего удивительного: «гнев народа» активно подогревали радио, пресса, телевидение, которые были стопроцентно убеждены, что ответственность за это злодеяние несут «Черные пантеры». Каждое выступление над гробом обличало виновных, и каждое слово било в цель. Да, скажу я вам, не очень приятно было в тот день носить по городу свою черную кожу!

Несмотря на все это, я тоже был на похоронах. Я стоял неподалеку от группы офицеров полиции, умышленно держась в толпе журналистов, чтобы не упустить ни одного слова из произносимых речей.

После благословения священника, сотрудничающего с похоронным бюро, после различных протокольных церемоний с участием официальных лиц, что заняло не менее часа, сформировался кортеж автомашин, дабы родные, друзья и знакомые умершего проводили его в последний путь.

Я оставил спрингвиллский бомонд, рассаживающийся по машинам, чтобы занять места в процессии, и возвратился в бюро.

В тот вечер я задержал Луизу до девятнадцати часов. Я чувствовал, что проводимое мной расследование начало увлекать ее. Когда мы с ней прощались, я поручил ей заказать для меня билет в Палм-Спрингс. Я намеревался немного покопаться в делах Марвина Ли и его очаровательной супруги.

Я уже был в дверях, когда телефонный звонок вернул меня. Звонил Стюарт Реннер.

— Дик! — произнес он взволнованным голосом. — Шериф О’Мэлли созывает газетных работников на двадцать часов! Состоится пресс-конференция. Мне кажется, ты хорошо сделаешь, если немедленно подъедешь ко мне. Думаю, это заинтересует тебя.

За десять минут до пресс-конференции мы все уже были в малом «парадном» зале центрального управления.

Ровно в двадцать, с завидной пунктуальностью, шериф Томас О’Мэлли появился в зале, вытирая платком свой обильно орошенный потом лоб. Эстрада затрещала под его тяжестью. Его сопровождали лейтенант Трэнт и двое детективов из отдела расследования убийств. На эстраде для них были приготовлены стулья.

Шериф без проволочек — хотя и с кислой миной — приступил к делу. Он производил впечатление человека, который вообще-то предпочел бы находиться где-нибудь в другом месте, но коль скоро он должен был сюда прийти, то хочет как можно скорее со всем этим покончить.

— Дамы и господа! — начал он. — Я позволил себе пригласить вас сюда в день погребения уважаемого члена нашего общества, Арнольда Эбинджера, чтобы сообщить, что отдел расследования убийств произвел сегодня два ареста. Арестованные доставлены к прокурору для предъявления им обвинения в умышленном убийстве.

Зал загудел и зашевелился. Девушка, представляющая одно из газетных агентств, бросилась к выходу, перескакивая через стулья, чтобы поскорее добраться до телефона и передать сенсационную информацию своему шефу. Когда кто-то попытался задержать ее, она подняла визг. Щелкали фотоаппараты, жужжали кинокамеры. Парни с телевидения тоже вели съемку.

Трэнт пытался успокоить присутствующих, чтобы дать возможность своему шефу продолжить сообщение. Поднимаясь на эстраду, он заметил меня. Однако я не уловил на его лице никакой реакции. Я склонился к уху Стюарта Реннера и подсказал ему вопрос, ответ на который хотел услышать.

— Шериф, — крикнул Стюарт со своего места, — эти подозреваемые являются членами движения «Черных пантер»?

О’Мэлли явно был доволен этим вопросом. Ответ на него обеспечивал ему исключительный эффект.

— Нет, — ответил он. — Это не цветные. Двое молодых людей. Белые. Парень и девушка.

Друзья мои!.. Как бы я хотел, чтобы вы при этом присутствовали! Казалось, что зал вот-вот взорвется и этот взрыв разнесет все и всех. Газетчики буквально дрались за телефонную трубку. Репортеры с радио диктовали в свои микрофоны.

Наконец все успокоилось, и лопающийся от важности О’Мэлли заговорил снова: