На широком лице появилась добродушная улыбка, и здоровяк спросил:

— Ты удивлен, не так ли? — после чего взял стакан Дарроу и бутылку.

— Что случилось, Ал? — спокойно спросил Дарроу.

Здоровяк налил себе виски и выпил. Потом поставил стакан на место.

— Я все сделал, — сказал он и, бросив мимолетный взгляд на Рассела, направился к бару.

Дарроу сидел неподвижно, провожая его взглядом. Рассел видел, как тот остановился возле Лолы Синклер и положил руку ей на плечо. В том, как он сделал это, чувствовался жест собственника, и девушка, узнав его, отреагировала быстро и оживленно.

Дарроу встал, продолжая следить за человеком, которого назвал Ал. Потом бросил через плечо:

— До завтра, Джим. Завтра уж наверняка. Если тебе еще хочется развлечься, то попробуй зайти в «Хэппи Ленд» или в «Риальто» дальше по улице.

Когда он направился к бару, Рассел вышел из кабинки и не оглядываясь зашагал к выходу, недовольный и сердитый, несмотря на все свои попытки отнестись к сложившейся ситуации философски.

Вывеска заведения «Хэппи Ленд», которое в самом деле оказалось неподалеку, привлекла его внимание, и он остановился перед входом. Тот был разукрашен вставленными в рамочки фотографиями девиц в вызывающих позах, что напомнило ему подобные забегаловки на Пятьдесят второй вест-стрит в Нью-Йорке и отбило всякое желание заходить внутрь.

Парой дверей дальше он набрел на «Риальто». Здесь освещение было получше, и он немного задержался перед дверью, разглядывая длинный бар и молодых парней в разноцветных спортивных рубашках, — очевидно, ребят с соседней бензоколонки, скрашивавших ночное дежурство, — предупредительных черноволосых девиц, парочки, нервно дергавшиеся под джазовую музыку, гремевшую из музыкального автомата. Позади была дверь, прикрытая шторой так, чтобы посетители бара не могли видеть представления, и тут ему пришло в голову, что он уже достаточно на сегодня выпил и что у него нет настроения предаваться развлечениям подобного сорта. Развернувшись, он шагнул к ближайшему такси и рывком открыл дверь.

На следующее утро Джим Рассел проснулся довольно рано и, не потрудившись даже посмотреть на часы, перевернулся и собрался поспать еще. Но тут его разбудил телефонный звонок, и снова в трубке звучал четкий резкий голос Макса Дарроу.

— Ну и как ты провел прошлую ночь? — спросил тот.

— Все в порядке. Я вернулся домой и лег спать.

— Ты умненький мальчик. Что ты думаешь относительно трех часов дня?

— В любое время, как скажешь.

— У меня.

— В ресторане?

— Нет. Это здание занимает целый квартал и моя квартира выходит на другую улицу. — Он назвал адрес. — Контора в ресторане соединяется с моей квартирой, но будет лучше, если ты воспользуешься другим входом. Я буду ждать.

После того как Дарроу отключился, Рассел снова снял телефонную трубку, заказал завтрак: папайю, рогалики и кофе, и попросил, чтобы накрыли на балконе. Вкусная еда, прекрасный вид и яркое, почти безоблачное утро изгладили все следы мрачного настроения, владевшего им накануне вечером. Он вспомнил, что до отъезда у него остались только этот и следующий день, и, решив полностью использовать их в свое удовольствие, побрился, надел плавки и халат и отправился вниз к бассейну, прихватив с собой газету из Майами.

Служитель выкатил для него шезлонг, установил его перед кабинкой, и, лишь получив всю ту порцию солнца, которую мог себе позволить, он перебрался в тень. Дважды искупался, оставаясь по-прежнему в плавках и халате, закусил сэндвичем и пивом за столиком возле бара во дворике отеля и в результате был в прекрасном настроении, когда в два тридцать поднимался на второй этаж в редакцию газеты «Панама Ситизен».

В правой части большой неразгороженной комнаты находилась стойка, пространство за которой было, по-видимому, предназначено для рекламных отделов; пространство слева было заполнено столами и пишущими машинками, половина из которых оглушительно трещала.

Темнокожая девушка за стойкой, услышав вопрос Рассела, направилась к группе людей, столы и пишущие машинки которых образовывали своеобразный закуток. Мужчина, который встал и последовал за ней, выглядел лет на тридцать, у него были темные волосы, спортивная рубашка с коротким рукавом, за ухом, там, где волосы начинали седеть, торчал карандаш.

— Я — Джордж Гиббс, — представился он.

— Джим Рассел. Хенк Джонсон попросил меня разыскать вас. — Джим протянул письмо. — Он говорил, что служил с вами в Англии в 1944 году.

— Хенк Джонсон? — Гиббс улыбнулся и просмотрел письмо. — Да, действительно, мы служили вместе.

Рассел сказал, что работает в одной конторе с Джонсоном, объяснил, что пробудет здесь еще пару дней, и поинтересовался, не могли бы они поужинать вместе, или выпить, или что-нибудь в этом роде. Затем, обратив внимание на возросшую активность слева от него, он спросил, не вечерняя ли у них газета.

— Тоща у вас сейчас самое напряженное время, — сказал он, когда Гиббс кивнул.

— Да, еще примерно с час… Послушайте. — Гиббс оторвал клочок бумаги и что-то написал на нем. — Это мой домашний телефон. Пожалуй, мы сможем встретиться сегодня вечером. Если меня не будет на месте, то, скорее всего, я засяду в саду Бальбоа с кружкой пива в руке. Любой таксист отвезет вас туда.

Квартира Макса Дарроу помещалась в одном из длинного ряда каменных оштукатуренных зданий, выходивших на узкую улицу. Большинство зданий были трехэтажными, с выступающими балконами и тяжелыми на вид дверьми, фасады их потемнели от непогоды, окна верхних этажей были закрыты ставнями. Дом, который был нужен Расселу, отделяло от соседнего расстояние футов в шесть, и на тяжелых воротах, закрывавших проход, болталась вывеска с надписью по-испански.

Через несколько секунд после того, как Рассел нажал кнопку звонка, замок щелкнул, и он очутился в просторном холле с лестницей, ведущей наверх, и одностворчатой дверью в дальней стене за ней. Наверху распахнулась дверь и, когда он взошел на площадку, где ждал Дарроу, то увидел, что лестница идет еще дальше.

Квартира выглядела неплохо. В гостиной с высоким потолком кремовые стены резко контрастировали с темными деревянным панелями. Мебель также была темной, удобной и очень солидной, правда непривычной конструкции, видимо, большая часть ее была местного производства. Пол выложен плиткой, а на стенах — ничего, если не считать двух картин — тропических пейзажей, выполненных маслом в модернистском стиле. Против входа были две двери, одна — в углу — вела в маленькую кухню, другая, слева, — в спальню. После жары на городских улицах здесь было неожиданно прохладно, и Рассел сказал об этом.

— Большую часть дня здесь очень приятно, — признал Дарроу. — Пойдем сюда.

Он провел Джима в спальню, которая выглядела весьма внушительно из-за помещавшейся в ней массивной двуспальной кровати и тяжелых кресел. Два окна изнутри прикрывались железными решетками, в одном углу стояла ванна. Другая дверь вела в небольшую комнату, где стояли стол, шкаф для документов, два стула и кушетка. Металлическая дверь в дальней стене вела в контору ресторана. Дарроу поставил стул перед столом, предложил его гостю, а сам сел за стол. Придвинул коробку сигар и, когда Рассел отказался, закурил; потом откинулся назад с добродушной улыбкой, но глаза его сардонически щурились.

— Полагаю, ты успел вообразить, что тебе придется контрабандой вывозить меня из страны или помогать мне бежать из местной тюрьмы.

Рассел пожал плечами, вспоминая все об этом человеке, которого коротко знал, понимая в то же время, что они никогда не были друзьями и никогда ими не будут. Рассел всегда чувствовал, что у Дарроу есть какое-то врожденное неприятное качество, которое исключает возможность полного доверия между ними, и он просто принимал этот факт как есть, так же как он принимал тот факт, что имеет перед Дарроу обязательства, которые должен выполнить. Поэтому в ответ на ухмылку Дарроу Джим сказал: