Проезжал деревню за деревней, но летчиков не находил. Въехал в одно село и напоролся на танк с крестами. Направил машину на танк, а сам вывалился из кабины и в коноплю. Фашисты окружили и схватили. Началось самое тяжелое: кошары, этапы, пересыльные лагеря, сон под открытым небом, колючая проволока.

Из головы не выходили слова присяги: «…Клянусь защищать ее (Родину) мужественно, умело… не щадя своей крови и самой жизни»… А что получилось? По-настоящему еще не воевал, не пролил крови и уже обречен на бесславную смерть. Нет, еще не все потеряно. «Бежать!» Легко сказать. А как? С пленных фашисты не спускали глаз. Побеги совершались каждый день, но мало кому удавались. Пытавшихся бежать тут же перед строем пускали в расход. Чуть было не постигла такая участь и Федора.

Во время одного из маршей несколько человек, с ними и Федор, бросились бежать. Фашисты всех переловили и повели к колонне. Звягин понимал — это конец. Он не растерялся: перескочил кювет, нырнул в колонну и забился в самую середину. Товарищи не выдали. Остальных, пытавшихся бежать, гитлеровцы расстреляли.

Первая неудача не сломила волю Звягина. Мысль о побеге не покидала его. Он придумывал новые варианты. Все решилось в Гомеле.

Пленных разместили в пересыльном лагере в белых конюшнях. Для многих этот лагерь стал «пересылкой на тот свет». Лишенные всякой помощи, пленные умирали, как мухи, от ран, голода и холода. Их раздевали, навалом, как бревна, грузили на двуколки и увозили. Потом двуколок стало не хватать. Приспособили для этой цели грузовики. Уцелевших партиями увозили на запад.

Федор Васильевич обратил внимание, что на территории лагеря, на отдельной площадке, отгороженной колючей проволокой, стояло несколько крытых грузовиков. В эти машины перед вечером загрузили очередную партию пленных для отправки в тыл. Приметил, какую машину грузят последней. Значит, она и пойдет последней. Звягин договорился с Ефимом Клименком бежать.

Нашли слабое место в ограждении, выбрали удобный момент, проползли под проволокой, подбежали к машине и в кузов. А там набито, как сельдей в бочке. Втиснулись среди товарищей. Сердце колотилось словно набат, от нетерпения и страха дрожь в теле. Зуб на зуб не попадает. Лишь бы не вздумали проверять. Скорее бы в путь…

Настороженно прислушиваются. Слышат — подошли два немца, застегнули тенты на пряжки. Последовала команда. Захлопали дверцами кабин. Заурчали моторы. Машины одна ^за другой направились к воротам. Наконец вздрогнула автомашина, в которой находились беглецы, тронулась с места. Радость охватила Федора, но скоро пришлось еще поволноваться. Грузовик проехал немного и остановился. Видимо, при выезде с территории лагеря охрана проверяет документы. Федор и Ефим сидели ни живы ни мертвы. Успокоились лишь тогда, когда машина вновь тронулась, свернула на дорогу и покатила по шоссе.

Грузовики мчались вовсю. Колеса взвихривали снежную пыль. Встречный ветер хлестал по брезентовому тенту. Пленники выглядывали в щелки и замечали, как быстро сгущаются сумерки.

Когда отъехали порядочно и совсем стемнело, Звягин с трудом расстегнул большие пряжки, отвернул тент, вывалился с кузова и шлепнулся на дорогу. Вслед за ним, как горох, посыпались товарищи. При падении Федор сильно ушибся. От боли потемнело в глазах. А когда опомнился, увидел фары приближающейся машины. В луче прожектора замелькали фигуры беглецов, рассыпавшихся по полю. Из настигавшей машины ударили автоматы. Нитка трассирующих пуль прошила ночную темень. Превозмогая боль, Звягин рванулся к кустам. «Лишь бы успеть!» — единственное, о чем он думал в тот момент.

Добежал до кустов, зацепился за пень и упал, уткнувшись лицом во что-то колючее. Тут же вскочил и еще быстрее побежал в глубь леса. Он бежал, не замечая ни боли, ни крови, сочившейся с поцарапанного лица.

С облегчением вздохнул только тогда, когда понял, что ушел от погони. Почувствовал смертельную усталость. Остановился, прислушался. Ничего подозрительного. Сел, прислонившись спиной к дереву, и с ликованием повторял: «На свободе! На свободе!» Слезы радости застилали глаза.

Готовясь к побегу, Звягин и Клименко договорились пробираться в село на Гомельщине, где у Ефима были родственники. Надеялись там на время укрыться. Вспомнив об этом, Федор спохватился: «Где товарищ?» Стал прислушиваться, но кроме ветра, шумевшего в верхушках деревьев, ничего не услышал. Отдохнул и пошел на поиски товарищей. Напрасные старания. Тех и след простыл. Скольким удалось бежать, куда они подались — одному ветру известно.

Звягин решил идти в село, как условились с Ефимом, в надежде встретить там товарища. Однако Клименко там не оказалось. Прождал несколько дней. Ефим так и не пришел.

Не дождавшись товарища, Звягин отправился на поиски партизан. На хуторе Червона Дубрава его свалил недуг. Болезнь затянулась надолго. А когда окреп, вновь отправился на поиски. Однажды вошел в село, а навстречу ему немец. Звягин — наутек. А тот, которого он принял за немца, бежит за ним и кричит: «Стой, я русский!» — «Знаем вас, полицаев. Не обманешь. Я уже ученый», — подумал Звягин и еще быстрее припустил. Преследователь понял, что ему не догнать, дал очередь из автомата. Звягин плюхнулся на землю и, извиваясь ужом, пополз в сторону, мысленно прощаясь с жизнью. Вдруг над его головой раздался властный голос:

— Чего, дура, от партизан бегаешь? Не рад встрече? Вставай, пойдем в штаб, там разберутся, что ты за птица…

Это был Володя Петушков из четвертой роты Путивльского отряда.

Когда Федора привели к командиру роты Пятышкину Павлу Степановичу, он понял, что действительно попал к партизанам. Кончилась его бродяжническая жизнь.

— Так я стал партизаном. Много пережито, но это все позади. Надо наверстывать упущенное. Лучше смерть в бою, чем унижения и позор в плену, — закончил тогда рассказ Звягин.

Более полугода Федор Васильевич Звягин числился в списке без вести пропавших. И он поспешил исправить эту ошибку. С первым же самолетом отправил письмо домой, чтобы обрадовать жену и родителей своим воскрешением.

Ответа ждал с большим нетерпением, а когда получил, то приуныл. Товарищи допытывались, что случилось. Федор долго отмалчивался. Однако партизаны не тот народ, от которого можно отделаться молчанкой. В конце концов он уступил, дал прочитать письмо. Жена распекала его на чем свет стоит. «Как это так, находишься в Москве, где ничего тебе не грозит, а столько времени не даешь о себе знать? Не иначе как нашел себе кралю, забыл о нас…» И пошла, и поехала. Излила все, что накопилось на душе за многие дни ожидания и тревог.

Ребята читали и от души смеялись.

— Так тебе и надо, — подшучивали над Звягиным.

— Ничего смешного не вижу, — обиделся Звягин.

Оказалось, что Федор не первый, кто получал такие письма. А виной всему была наша полевая почта. Письма шли к нам через Москву. Это и заводило в заблуждение некоторых жен и родителей партизан.

Недоразумение скоро прояснилось. Звягин написал второе письмо и получил ответ. Жена просила прощения за первое письмо, сообщала, что работает в госпитале…

Пришло письмо и от отца. Отец писал: «Дорогой сынок! Долгожданная радость пришла в наш дом. Мы узнали, что ты жив. А случилось это во время обеда. Сидели мы с матерью твоей за столом. Слушали радио. Передавали Указ о награждении партизан. И вдруг слышим, что наш сын Звягин Федор Васильевич награжден орденом Красной Звезды. Ведь это ж ты? Мать, конечно, сразу в слезы. Да и я, признаться, не сдержался. Сразу две радости: ты живой и орденоносец. А через несколько дней получили от тебя письмо. Теперь мы знаем, где ты. Раньше, когда наша невестка, а твоя жена, сообщила нам, что ты в Москве, таили на тебя обиду. Выходит, напрасно. Поздравляем тебя, сынок, с орденом. Спасибо за то, что ты не посрамил нас, стариков…»

Второй год Звягин воюет в партизанском отряде. Долгое время был в четвертой роте, потом в третьей. Участвовал во многих боях и пользовался славой хорошего пулеметчика. А совсем недавно его перевели в разведку второго батальона. Сбылась мечта Звягина стать кавалеристом. На груди отважного партизана два ордена и медаль.