— Угораздило вас. Давай быстрее…

Вдвоем мы выволокли раненого из лужи, наспех уложили, вернее забросили на повозку, которую успели поднять подбежавшие товарищи. В этот момент мимо нас пронеслась первая машина, наполненная гитлеровцами. Диву даюсь, как они нас не заметили.

— Погоняй! — приказал я, садясь рядом с Журовым и придерживая его, чтобы он не вывалился.

Не успели отъехать от шоссе и пятидесяти метров, как мимо прошмыгнули еще девять автомашин с гитлеровцами.

— Хорошо, что ночка темная. Рядом проехали и не заметили, — вытирая выступивший на лбу пот, проговорил Борисенко, когда я пересел к нему. — Если бы заметили, вот кумедия была б.

— Тогда бы тругедия была, — ответил я ему в тон. — Погоняй.

— Нет, мы все-таки родились под^- счастливой звездой! — нахлестывая лошадей, продолжал Борисенко.

Мне было не до разговоров. Еще неизвестно, какой стороной обернется нам эта звезда впереди.

Отъехали с полкилометра от шоссе. Остановились. Проверили свое хозяйство. Отставших нет. Дальше наугад поехали по пахоте. Скоро напали на проселочную дорогу. Она уводила вправо. Посветил фонариком и увидел свежий след. Видно, наши проехали. В подтверждение моей догадки впереди замигала ракета. Послышалась отдаленная частая стрельба. Несколько раз ухнули орудия. Горизонт озарился заревом пожара.

Теперь сомнений не было: дивизия ведет бой за переезд на железной дороге Черемха—Седльце.

Ракеты полыхали одна за другой. Они помогли нам разглядеть лес. Ездовые погоняли лошадей, чтобы успеть присоединиться к колонне до перехода через дорогу. Однако сделать нам этого не удалось. Соединение прорвалось и сняло заслоны, оставив позади себя догорающий эшелон. На переезде вновь хозяйничали гитлеровцы.

Светало. Лезть на рожон — опасно. Свернули с дороги вправо и углубились в лес. Проехали вдоль железной дороги полтора километра и остановились. Надо было затаиться, выждать время, осмотреться.

— Лошадей не распрягать. Не шуметь. От подвод без моего разрешения не отходить, — отдал я распоряжение.

Организовали круговое охранение из ездовых. Командир отделения выставил наблюдателей за дорогой.

Немало пришлось поволноваться, особенно тогда, когда гитлеровцы прочесывали лес вдоль дороги. Их цепи прошли от нас в ста метрах. Мы следили за каждым их шагом, стараясь не выдавать своего присутствия. Мужественно держались раненые. Даже лошади, казалось, чувствовали опасность, вели себя настороженно. И на этот раз сошло благополучно. Фашисты не заметили нашего лагеря. Прав Борисенко — кто-то из нас родился в рубашке.

Как только скрылся последний гитлеровец, ко мне подошел старшина кавэскадрона Шепшинский.

— Товарищ командир, опасность опасностью, а подкрепиться не мешает. Возьмите, — протянул он кусок отваренного мяса и краюху хлеба.

Только теперь, при виде еды, почувствовал, как я голоден, даже под ложечкой засосало.

— Раненых бы накормить…

— Раненые и ездовые уже накормлены, — сказал Шепшинский.

Удивительный человек этот Петр Моисеевич! Всегда у него найдется что-нибудь про запас.

— Это же НЗ конников, — сказал я, уплетая мясо с хлебом.

— Шо вы! Разве они голодные? Там Вася Демин накормит. Зачем здесь беречь? Неизвестно, что нас ждет впереди.

— Думаешь, не прорвемся?

— Не думаю, но, знаете, всякое может случиться… Раненые беспокоятся.

— Пойдем проведаем их, — предложил я старшине.

И в этих опасных условиях наш маленький лагерь жил обычной партизанской жизнью. Веселый и беспокойный доктор Зима и медсестра Галя Гончаренко заканчивали перевязку раненых.

— Прекрасная, замечательная рана, — бодро говорил Зима, осматривая ногу Супинского.

— Доктор, что же здесь прекрасного? Полноги отхватило снарядом, а вы говорите — замечательно, — пробурчал раненый.

— Правда, вы меня не так поняли, — ^: поспешил успокоить раненого доктор. — Я хотел сказать: рана заживет быстро. Все идет хорошо, правда, скоро поскачешь… верхом на лошади…

Супинский невесело улыбнулся, понимая желание доктора успокоить его. Понимал и то, что уже отвоевался. Полноги оторвало. Хорошо, что жив остался. Могло быть и хуже.

Когда мы подошли ближе, раненые увидели нас и забросали вопросами:

— Ну, как там?

— Где наши?

— Есть надежда выбраться?

— Мы нигде не пропадали, мы и здесь не пропадем, — пробасил Леша Журов.

— Это правда? — повеселели раненые.

— Что же, вы не верите опытному разведчику? Правда, правда, — успокоил я товарищей. — Послал сержанта отыскать глухой переезд через железную дорогу или хотя бы насыпь пониже. Потерпите. К вечеру найдем своих.

— К вечеру дивизия может перейти в новое место, — проговорил кто-то из раненых.

— Нас не оставят, — пришел мне на помощь Журов. — Уверен, Борода уже разослал разведчиков на розыски. Эх, мог бы я ходить — в два счета нашел бы дивизию.

Мы с Шепшинским обошли обоз. Убедились, что настроение у всех бодрое, нытиков нет, верят в благополучный исход. И у нас на душе стало веселее. Я себя почувствовал увереннее. Правда, более опытные товарищи, побывавшие в переделках, понимали: не так легко с беззащитным обозом вырваться из западни, в которой мы оказались. Понимали, но вида не подавали.

— К вам тоже просьба: проверьте свое оружие. Не исключено, что и вам придется пострелять, — сказал я раненым. — Ведь впереди граница.

До обеда просидели в чаще, как суслики в норе. Было слышно, как по железной дороге прошли три эшелона. По большаку, тянувшемуся рядом, все время курсировали автомашины с немцами и полицаями. Им и невдомек, что рядом беззащитный обоз раненых партизан.

Из разведки возвратился сержант с двумя бойцами.

— Обшарили все вокруг. Переезда, как такового, нет, — доложил сержант. — Но мы нашли удобное место. Насыпь низкая, кюветы пологие. Повозки пройдут свободно.

— Далеко отсюда?

— Меньше километра.

— Пойдем посмотрим….

Оставив за себя старшину Шепшинского, я с с сержантом направился к месту, облюбованному им для переезда через «железку».

Место и на самом деле оказалось удачным. За дорогой, прямо перед нами, гора, покрытая редколесьем и кустарником. Кустарник почти вплотную подбирается к большаку. Левее горы в долине раскинулось большое село. Решили перебираться через железную дорогу здесь.

Обоз подтянули ближе к опушке леса. Вправо и влево на сто метров от переезда выставили наблюдателей. Как только они передадут сигнал: «Путь свободен» — перебрасываем через дорогу две-три подводы. По сигналу опасности — маскируемся. Проедут немцы — вновь переправляем две-три подводы. И так, пока не перебросили весь обоз. С первой повозкой уехал Шепшинский, я — с последней.

Нам повезло. На горе в лесу мы встретили местных жителей— двух мужчин и женщину. От них узнали, в каком направлении ночью прошла колонна.

— Гитлеровцы в селе есть? — спросил я.

— Немцы на станции и на пограничной заставе в лесу. В селе десять полицейских, — ответила женщина.

— Значит, мы границу пересекли? — спросил Шепшинский.

— Нет. За селом граница. Дальше советская земля…

Село вытянулось на целый километр. Объезжать — потребуется много времени. Противник обнаружит нас, на машинах обгонит и преградит путь. К тому же с востока, почти вплотную к селу, примыкает какая-то деревушка. Решили ехать кратчайшим путем, пересекая село.

— Оружие держать наготове, — сказал я, хотя и без этого напоминания никто не выпустил из рук автоматов. — Нападение противника отражать на ходу. Не отставать.

Обоз незамеченным спустился с горы, вынырнул из леса и рысью помчался через населенный пункт. Странную картину представляла наша колонна. Каждая подвода ощетинилась двумя-тремя автоматами. Откуда только силы взялись у раненых! Они напрягали последние силы, готовы были защищаться, чтобы подороже отдать жизнь, если это потребуется.

Промелькнули вывески школы и полицейского управления. Дорога повернула вправо. Некоторое время ехали вдоль села, а затем свернули налево, пересекли село, выскочили на бугор, и только теперь позади послышалась беспорядочная стрельба. Видимо, опомнились полицейские. Теперь они нам уже не страшны. Наша небольшая колонна стремительно уходила на северо-восток. Мы были уверены, что дивизия где-то недалеко. Нам придут на помощь.