Но Беннингфорд, все еще ничего не понимая, с недоумением глядел на нее.

— Золотой Орел? — повторил он. — Золотой Орел?..

Он как будто слышал где-то это имя, но не мог припомнить.

— Да, да, — нетерпеливо возразила девушка. — Золотой Орел, лошадь Питера Ретифа! Прекраснейшее животное, какое когда-либо паслось в прерии! Смотрите, он стережет прежнее тайное убежище своего хозяина! Он верен памяти умершего!..

— Ах, оно тут… тайное убежище Питера Ретифа? — воскликнул Беннингфорд, с интересом поглядывая в долину. Но в душе его снова поднялось какое-то смутное, неприятное чувство.

— Да, да! — с волнением подтвердила девушка. — Следуйте непосредственно за мной, и мы прямо спустимся вниз. Билль, мы должны взять эту лошадь!

Одно мгновение он сомневался, что это возможно выполнить, но затем во взоре его зажглась решимость, и он поехал по следам Джеки. Величие окружающей природы, уединение, таинственность и все, что было связано в словах девушки с этим местом, подействовало на него и отогнало прочь другие мучительные мысли.

Спуск был опасный, и узкая, извилистая тропинка требовала большого внимания, так как малейший неосторожный шаг мог иметь роковые последствия. Но они спустились благополучно на дно долины, и тут их глазам представилась изумительная картина. Огромная узкая и глубокая долина тянулась далеко, как только хватал глаз. Она лежала глубоко в горах, и по бокам ее высились скалы, большею частью обрывистые и недоступные. Это было удивительное место, скрытое и трудно доступное, лежавшее у подножия холмов, образующих тут целый лабиринт. Нельзя было даже подозревать о существовании такой долины здесь. Ее охраняли дикие неприступные утесы и густые сосновые заросли. Незнающий и неопытный человек должен был бы неминуемо заблудиться в этом лабиринте и никогда бы не выбрался из него. Но там было превосходное пастбище и чудесное тайное убежище, защищенное от холода и бурь и снабженное водой. Что же удивительного, что знаменитый разбойник Питер Ретиф тут устроил свое жилище и склад своего награбленного добра!

Спустившись в долину, Джеки и ее спутник тотчас же принялись ловить великолепную лошадь, применяя обычный метод, употребляемый в прерии для ловли диких лошадей. Но поймать ее было нелегко.

Золотой Орел одичал и быстро скакал кругом, так что ловцам трудно было накинуть на него лассо. Они гнали его друг к другу, надеясь закинуть на него веревку, но это им никак не удавалось. Но совершенно внезапно он вдруг переменил направление и прямо поскакал галопом в сторону огромного углубления. У девушки вырвался радостный крик, когда она увидела это. Золотой Орел прямо мчался к отверстию маленькой пещеры, которая была покрыта снаружи досками, и в этой деревянной обшивке сделаны были дверь и окно. Было очевидно, что пещера эта служила или жилищем, или конюшней. Тот же самый инстинкт, который побудил лошадь вернуться сюда, заставил ее также в течение двух лет оставаться единственным обитателем таинственной долины. Девушка поняла это и увлекла туда своего спутника. Поймать лошадь было уже нетрудно в этом месте, хотя Золотой Орел с диким вызывающим ржанием прыгнул, чтобы вырваться на волю. Но лассо уже взвилось в воздухе, и один из них опустился на его красивую гордую шею. Это было лассо, брошенное Джеки.

Золотой Орел, после двух лет свободы, сразу присмирел. Он понял, что должен вернуться к плену…

Джеки крепко держала лошадь, которая, почувствовав затянутую петлю на своей шее, как-то сразу успокоилась. Беннингфорд тотчас же соскочил с седла и, подбежав к примитивному жилищу, распахнул настежь ветхую дверь, сколоченную из досок. Заржавевшие петли заскрипели, точно жалуясь на то, что их потревожили.

Внутренность жилища была очень характерна для его хозяина — метиса, не предъявляющего больших требований к окружающей обстановке. Одна часть пещеры служила для хранения фуража, другая, далеко сзади, очевидно, предназначалась для конюшни, и только у окна стояла сколоченная из досок кровать.

Беннингфорд укрепил дверь, чтобы она не закрылась опять, и пошел к Джеки. Он хотел освободить ее от усилий, которые она должна была употребить для удерживания горячей лошади. Беннингфорду было уже нетрудно принудить Золотого Орла к покорности, ему не раз случалось укрощать диких жеребцов. Но Золотой Орел не был диким и, скоро поняв, что у него есть теперь господин, опустил свою гордую голову и послушно пошел в свою прежнюю конюшню, куда повел его Беннингфорд.

Джеки спрыгнула с седла, когда Беннингфорд, отведя Золотого Орла, присоединился к ней.

— Все хорошо? — спросила она его, указывая глазами на вход в пещеру.

— Он достаточно присмирел, — отвечал Беннингфорд прежним спокойным тоном и посмотрел на часы. Затем он взглянул на небо и сел на край большого камня, лежащего возле входа в пещеру.

— У нас остается два с половиной часа до наступления темноты, значит, мы имеем в распоряжении час для разговора, — медленно добавил, он и стал спокойно и методически скручивать папироску. Очевидно, он хотел дать Джеки время оправиться, прежде чем она начнет свою исповедь. Но он ошибался, думая, что ее волнует то, что она должна рассказать. Первые же слова, сказанные ею, указали ему на его ошибку.

Она колебалась лишь одно мгновение и затем, со свойственной ей прямотой и решительностью, проговорила:

— Это логовище разбойника, а он… он был мой сводный брат!..

Значит, все толки и сплетни были вздором!.. У Беннингфорда невольно вырвался вздох облегчения. Он понял, что она говорит о Питере Ретифе, но не сказал ни слова и не задал никакого вопроса.

— Мать была вдовой, когда вышла замуж за моего отца. У нее был сын… Моя мать был метиска… — сказала Джеки.

Наступило молчание, полное глубокого значения для обоих. На мгновение какая-то черная тень скользнула по долине. То была стая диких гусей, возвращавшихся на север после того, как весеннее солнце растопило снег, и воды и пищи для них было вдоволь. Крик гусей и кваканье лягушек у берега ручья нарушили тишину.

Через минуту Джеки снова заговорила:

— Мать и Питер поселились в Фосс Ривере в разное время. Они никогда там не встречались, и никто в становище метисов не знал об их родстве. Мать жила отдельно, в своей собственной хижине, а Питер где-то странствовал. Он был брошен на произвол судьбы, и от этого все произошло… Подумайте, ведь я узнала об этом только пять лет тому назад! Он был гораздо старше меня, но он был мой брат! Бедный, бедный Питер!

Она смотрела вдаль своими большими, печальными глазами. Беннингфорд не произносил ни слова, но сердце его было полно нежности. Ему хотелось обнять ее, успокоить, однако он не пошевелился, и она продолжала:

— Не стоит припоминать действия Питера. Вам они и так хорошо известны. Он был очень хитер и ловок, Питер!.. Он был храбрый и мужественный. По-своему он был героем…

Она с каким-то чувством удовлетворения произнесла эти слова. Щеки ее разгорелись и глаза заблестели, когда она стала припоминать подвиги Питера. Ее полуиндейская кровь заговорила в ней.

— Но, разумеется, ему бы не удалось так долго обманывать этих койотов шерифов и избегать цепких лап полицейских без моей помощи. Знаете ли, Билль, я чувствовала, что живу эти три года! Да, я жила тогда!!!

Она порывисто нагнулась к нему и заглянула ему в лицо своими блестящими глазами.

— Вы понимаете, Билль? Я чувствовала, что в жилах моих бьется кровь. Риск, опасности привлекали меня. Я ничего не боялась… Я научилась тогда управлять стадом быков. В прерии немного найдется мужчин, которые могут соперничать со мной в этом отношении. Вы знаете это, и все это знают! Питер научил меня этому. Бедный, бедный Питер!.. Он научил меня стрелять быстро и метко… Да, я многому научилась в эти три года, и, мне кажется, это было не напрасно. Эти годы научили меня самостоятельности, научили, как надо заботиться о дяде. Я жила изо дня в день раньше, не думая ни о чем. Может быть, то, что я говорю вам, огорчает вас, Билль! Но я не могу изменить этого. Питер был мой брат, а «кровь гуще воды». И ведь в моих жилах течет такая же кровь. Не могла же я допустить, чтобы эти подлые койоты, кровожадные прислужники Закона, охотились бы за ним, как за дичью! Сами-то они были не лучше! Я не хотела, чтобы его тело повисло в петле и служило бы пищей воронам. Ведь мы были детьми одной матери! И вот я помогала Питеру ускользать от рук закона, от казни, и если в конце концов он пал жертвой этого страшного болота, то такова была его судьба! Я не могла спасти его от этого…