Мак Бэн сделал знак полицейскому солдату, и тот поднял покрышку телеги. Первое, что он увидел, была швейная машина в блестяще отполированном ящике из орехового дерева. Около нее стоял открытый ящик, наполненный засахаренными фруктами, конфетами и большим количеством разных колониальных товаров. В другом ящике были уложены, завернутые в бумагу, материи для платьев и кусок белого батиста, предназначенный для других принадлежностей женского туалета.
Посмотрев на эти вещи, Мак Бэн с явным отвращением сделал знак полицейскому, чтобы он опять положил все на место.
— Не правда ли, каковы эти франтихи? — воскликнул насмешливо Пит Клэнси. — Женщины готовы загонять нас до смерти ради своих тряпок. Взгляните, чего тут только нет! По мне все это тряпье ничего не стоит. Ну, а что касается лакомств и консервов, то я бы не удержался, чтобы не похитить чего-нибудь, если бы не был воспитан в строгих принципах библейского класса. Я…
— Прекрати свою болтовню! — резко прервал его сержант. — Я строго приказываю тебе, слышишь? Твои россказни годятся для других, а не для нас. Я скажу тебе кое-что. Ты вовсе не был в Миртле. Ты был в «Белом Пункте», где ты помогал грабить товарный поезд. Ты повез в этой телеге большой груз спирта, оттого и лошади твои так измучены. Ты спрятал его в долине, в том месте, где были припасены вот эти товары, и заменил ими груз виски. Я вовсе не говорю, что ты не служишь у мисс Сетон в Скалистых Ручьях, но ты ведешь двойную игру. Ты взял товары, заказанные ею, но оставил их в тайнике, куда потом привез виски, и тогда только взял их, когда дело было сделано.
Пит Клэнси дерзко захохотал.
— Ого! — воскликнул он. — Какой же я ловкий негодяй, по вашему мнению, сержант! Это я-то, воспитанник миссионерской школы? Я все это сделал, все, что вы говорите? Действительно, это была бы ловкая штука! А как вы думаете, не выпил ли бы я глоток этого напитка? Ведь я был бы олухом, если б…
— Ты будешь отправлен в тюрьму, ты и твои товарищи! — крикнул сержант, возмущенный его нахальством. — Мы ведь шли по твоим следам всю дорогу, и они оканчиваются как раз здесь. Мы знаем…
— Но вы не знаете, где спрятано виски, — возразил с усмешкой Пит Клэнси и, прямо взглянув в глаза сержанту, разразился громким смехом. — Вы можете говорить сколько вам угодно о тюрьме. В моей телеге виски нет, а если оно было там, как это вы воображаете, то ваше дело найти его теперь и вылить, и незачем задерживать меня здесь и мешать моей работе.
Сказав это, он дернул вожжами, и лошади быстро двинулись вперед. Когда телега отъехала, он повернул голову назад и насмешливо крикнул:
— Вы ведь не можете «выливать» швейные машины и консервы! Ваша угроза тюрьмой ничего не стоит. Полагаю, что вы обдумываете это.
Сержант был в полном отчаянии. Он чувствовал, что был прав в своих догадках, но изловить мошенника с поличным ему не удалось.
— Я бы отдал свое месячное жалованье, чтобы иметь возможность надеть на этого парня кандалы! — сказал он, вздыхая.
Глава VI
ОХОТНИКИ ЗА ЛЮДЬМИ
Красивая молодая девушка, сидевшая под большим кленовым деревом, густая листва которого защищала ее от знойных лучей полуденного солнца, положила возле себя книгу и устремила мечтательный взор на зеленеющую долину, видневшуюся внизу. В нескольких шагах от нее другая молоденькая девушка, хорошенькая блондинка, занята была шитьем. Она усердно работала иголкой над куском белого батиста, но когда ее сестра бросила читать, то она подняла голову и взглянула на нее своими наблюдательными серыми глазами, в которых блеснул веселый огонек.
— Кэт, — сказала она, заметив, куда устремлены взоры сестры, — ты помнишь ли, что сегодня как раз минуло пять лет с тех пор, как мы приехали сюда? Пять лет! Тебе было тогда двадцать три года. Теперь тебе двадцать восемь лет, а мне двадцать два года, и мы обе скоро будем старыми девами. Знаешь ли, — прибавила она со смехом, указывая не деревню, домики которой виднелись в долине, — как люди, там внизу, будут называть нас? Они будут говорить: «две старые карги», или «эти славные, смешные старенькие сестры Сетон»! Ужасно подумать об этом! Ведь мы приехали на Запад, чтобы найти здесь мужей для себя, а в результате остаемся почти старыми девами!
Кэт Сетон улыбнулась на слова сестры.
— Ты любишь подшучивать, Гэль, — возразила она своим глубоким, красивым контральто.
— Я вовсе не подшучиваю на этот раз, — возмущенно ответила ее сестра. — И я не хочу, чтобы меня называли Тэль». Это похоже на то, как Пит или Ник ругают друг друга, когда пропивают свое жалованье в грязном кабачке О’Брайана. Ведь мое имя Эллен! Впрочем, это не меняет фактов. Не приходится далеко взбираться, чтобы найти нас среди сковородок и других кухонных принадлежностей. Но говорю тебе: все это надоело мне, надоело!.. Не стоит говорить об этом. Ведь я женщина и предпочла бы видеть пару мужских штанов в своем доме, нежели другую пару юбок… хотя бы даже эти юбки и принадлежали моей возлюбленной сестрице.
Кэт перестала смотреть на деревню в долине и окинула улыбающимся, снисходительным взглядом хорошенькое личико своей сестры.
— Что ж дальше? — спросила она.
— Ничего! — воскликнула Эллен и, придвинувшись к сестре, присела возле нее на корточки. — Но ты должна меня выслушать, Кэт. Мне надо высказаться. Так вот, пять лет тому назад, Кэт Сэтон, двадцатитрехлетняя девушка, и ее сестра, Эллен Сетон, остались сиротами, с капиталом в две тысячи долларов, который они поровну поделили между собой. Кэт Сетон была не совсем обыкновенная девушка. О нет! Она даже была совсем «необыкновенная», как сказал бы Ник. Она обладала твердым характером и нелепым понятием о женской независимости. Я вовсе не хочу сказать, что она не была женственной, — ничего подобного! Но она твердо верила, что может делать то, что нужно, так же хорошо и обдуманно, как любой мужчина. Она была убеждена, что может мыслить не хуже мужчины. Вообще, она не верила в превосходство мужского пола над женским. Единственное преимущество, которое она признавала за мужчиной, заключалось в том, что он мог просить женщину выйти за него замуж, между тем как женщина не могла обратиться с таким предложением к мужчине. Но даже признавая это, она оставляла за собой альтернативу. Она была уверена, что каждая женщина имеет право заставить мужчину обратиться к ней с такой просьбой.
Терпеливая Кэт кротко протестовала.
— Ты изображаешь меня каким-то ужасным существом, — сказала она, нисколько не обижаясь на сестру. — Не лучше ли мне выслушать далее все обвинения против меня?
Но Эллен нисколько не смутилась ее замечанием.
— В этом нет надобности, — возразила она с насмешливой серьезностью. — Притом же тебе надоест раньше, чем я кончу говорить. Теперь слушай! Кэт Сетон очень доброе и милое существо, в самом деле. Только… только она страдает от своих идей.
Черноглазая Кэт, красивое лицо которой выражало решительность и характер, посмотрела на свою сестру с ласковой снисходительностью матери.
— Ты разболталась, дитя, — вот все, что она сказала.
Эллен кивнула головой.
— Ну, что ж, я люблю говорить. Я чувствую себя умнее тогда, — возразила она. Сложив руки на коленях, она с минуту задумчиво смотрела на сестру, которую в сущности обожала.
— Хорошо, — сказала она наконец, — будем держаться рамок обвинения. — Пять лет тому назад этот дух независимости был очень силен у Кэт Сетон, гораздо сильнее, чем теперь. Но это мимоходом. Главное же то, что когда сестры остались одинокими в мире, со своими деньгами, то этот дух независимости внушил Кэт порвать со всеми условностями и приличиями, покинуть свою маленькую деревню в Новой Англии и отправиться на Запад, чтобы там, на широких равнинах Канады, поискать людей и счастья. К чему это привело, мы видим!
Она остановилась и опять взглянула на сестру, которая снова обратила свой взор на долину. С покорным вздохом Эллен продолжала: