— Благодарю вас, джентльмены. Мои потери достаточны для этой ночи, и я прекращаю игру. Уже светает, и буря, по-видимому, начинает ослабевать.

Он повернулся и, взглянув на лестницу, увидал стоящую там Джеки. Как давно она была там — он не знал. Однако он был уверен, что она слышала его слова. Джон Аллондэль тоже увидел девушку.

— Джеки, что это значит, что ты так рано встала? Ты слишком устала и не могла спать? — спросил он ласково.

— Нет, дядя. Я спала крепко, а когда проснулась, то заметила, что ветер стал быстро спадать, — ответила она. — Это временное затишье, и скоро ветер задует с прежней силой. Но нам надо воспользоваться паузой, так как для нас это единственный шанс попасть на ферму.

Джеки была очень наблюдательна. Она видела конец игры и слышала слова Беннингфорда, но ни одним словом не выдала, что ей все известно, и только внутренне сердилась на себя, что ушла спать, а не осталась с дядей. Однако по лицу ее ничего нельзя было заметить.

Беннингфорд поспешил выйти. Он избегал взгляда ее проницательных серых глаз, которые смотрели на него с серьезным выражением. Зная, как она боится за дядю, он думал о том, как она будет встревожена, когда узнает об его огромном проигрыше. Поэтому он и поторопился уйти под предлогом взглянуть на погоду.

— У тебя такой усталый вид, дядя, — сказала нежно Джеки, подходя к Аллондэлю и совершенно игнорируя Лаблаша. — Должно быть, ты совсем не спал?

Джон Аллондэль как-то смущенно засмеялся..

— Спал ли, дитя? — проговорил он. — Мы, старые вороны прерии, не так нуждаемся в этом. Только хорошеньким личикам нужен сон, и я был уверен, что ты еще лежишь в постели!

— Мисс Джеки всегда настороже в борьбе со стихиями. Она, по-видимому, понимает в. этом деле больше, чем мы, — заметил с ударением Лаблаш.

Джеки вынуждена была обратить на него внимание, хотя и сделала это с видимой неохотой.

— Ах, так и вы тоже искали убежища под гостеприимной кровлей старого Нортона? — заметила она. — Вы совершенно правы, мистер Лаблаш. Мы, живущие в прерии, должны быть постоянно настороже. Никому неизвестно, что принесет следующая минута!

Девушка все еще была в бальном платье, и тусклые рыбьи глаза Лаблаша замечали ее красоту. Старый ростовщик с упоением смотрел на ее нежные круглые плечики и шейку, выглядывавшие из-под выреза платья, и, тяжело дыша, он чуть-чуть причмокивал губами, словно в ожидании какого-то лакомого блюда. Он думал в ту минуту, что это лакомство все-таки достанется ему, потому что у него была сила — деньги!

Джеки с отвращением отвернулась от него. Дядя тоже следил за нею с нежностью и тревогой. Она была дочерью его умершего брата, круглой сиротой, и Джон

Аллондэль, одинокий старик, горячо привязался к ней. Теперь его мучила мысль об огромном проигрыше Лаблашу, и его лицо подергивалось, когда он вспоминал об этом, и мысленно упрекал себя за свою страсть к игре.

Он встал и подошел к печке, так как заметно дрожал.

— Мне кажется, что вы, господа, не позаботились подложить углей в печку, — сказала Джеки, заметив движение дяди, но она не сделала ни малейшего намека на то, что они играли в карты. Она боялась узнать истину. — Да, да, огонь совсем погас! — прибавила она, садясь на пол у печки и выгребая из нее золу.

Вдруг она повернулась к ростовщику и сказала:

— Принесите мне скорее дров и керосину. Надо растопить снова. Мужчинам никогда нельзя доверять!..

Джеки не питала никакого почтения к общественному положению и богатству, и когда она приказывала, то мало нашлось бы мужчин прерии, которые не поспешили бы исполнить ее приказание. Лаблаш тоже не осмелился ослушаться. Он тяжело приподнял свое грузное тело и медленно двинулся по направлению к чулану, где лежал запас дров и угля.

— Ну поторопитесь! — крикнула ему вслед Джеки. — Мы наверное бы замерзли, если бы должны были зависеть от вас!

Лаблаш, самый жесткий и беззастенчивый ростовщик во всем округе, повиновался повелительному голосу девушки, как побитая овчарка, и, пыхтя, поспешил исполнить ее приказание. Даже Аллондэль помимо своей воли, не мог удержаться от улыбки при виде монументальной фигуры Лаблаша, когда он с трудом потащился за дровами.

Беннингфорд, вернувшись, увидал эту картину и сразу оценил положение вещей.

— Я напоил, накормил и взнуздал лошадей, — сказал он. — Слушайте, доктор, — обратился он к Абботу. — Идите поднимите свою жену с постели. Надо будет отправляться в путь.

— Она сейчас сойдет вниз, — заявила Джеки, взглянув на него через плечо. — Вы, доктор, принесите-ка сюда котелок с водой, а вы, Билль, посмотрите, не найдется ли где-нибудь куска ветчины или какой-нибудь другой пищи. Дядя, ты иди сюда и сядь у печки. Я вижу, что ты озяб.

Все эти люди, которые еще лишь несколько минут тому назад сидели за картами, поглощавшими все их внимание, и проигрывали, не морщась, целые состояния, теперь словно забыли об этом в своей поспешности угодить молодой девушке, которая со всеми ними, молодыми и старыми, обращалась совершенно одинаково, хотя доктор Аббот и Беннингфорд пользовались ее расположением, а Лаблаша она терпеть не могла. Только с дядей она обращалась иначе. Она горячо любила его, несмотря на все его недостатки и прегрешения, и с тоской видела, что он опускается все ниже и ниже. Игра и вино делали свое дело. Но на свете у нее никого не было, кроме него.

Весна наступила, и прерия, сменив свой зимний наряд, покрылась зеленым ковром. Все поснимали свои меховые одежды, мужчины облачились в матросские куртки, а меховые шапки заменили соломенными шляпами с большими полями.

Лошади в прерии уже не сбивались в кучу, чтобы защищать себя от холода, и не поворачивались задом к ветру. Они спокойно паслись на траве, которую предоставил в их распоряжение тающий снег. Стада рогатого скота тоже разгуливали в прерии, где с каждым днем увеличивалось количество корма. На северо-западе Канады весна сразу вступает в свои права, и ужасная, суровая зима без всякого сопротивления уступает ей место. Там, где еще неделю тому назад ничего не было видно, кроме унылых пространств снега и льда, уже везде появилась отава, и снег исчез с необыкновенной быстротой. Коричневая, прошлогодняя трава окрасилась ярко изумрудным цветом свежих пробивающихся листочков. Обнаженные деревья приобрели тот желтовато-красноватый оттенок, который служит предвестником лопания почек и появления молодых листьев. Под влиянием теплых лучей солнца растаял ледяной покров речек, и они разливались шумным потоком.

В поселении Фосс Ривер с наступлением весны все оживилось. Жизнь закипела. Поселок был центром, куда стекались все погонщики стад из самых отдаленных ранчо. Под командой своего «капитана», человека, избранного на основании его опыта и знания прерии, они делали свои приготовления для обыскивания прерии к востоку, западу, северу и югу, до самых границ равнин, простирающихся к восточному подножию Скалистых гор. Скот разбрелся осенью во всех направлениях, и его надо было отыскать и пригнать в Фосс Ривер, где он будет передан законным владельцам. Это было только начало работы, а затем надо было приступить к накладыванию новых клейм на телят и возобновлению тех, которые сгладились в течение долгих зимних месяцев. Этот осмотр скота и клеймение составляют немалый труд для тех, у кого стада насчитываются десятками тысяч.

В ранчо Джона Аллондэля тоже жизнь закипела, но никакой суматохи не было заметно. Под управлением Джеки все шло в таком порядке, который должен был изумлять всякого наблюдателя, не посвященного в жизнь прерии. Тысячи вещей надо было сделать, и все должно было быть закончено к тому времени, когда все стада рогатого скота будут собраны в поселении.

Прошел месяц после бала в Калфорде, когда Джеки красовалась в нарядном бальном платье. Теперь она была уже совсем в другом наряде. Она возвращалась с осмотра проволочных заграждений на пастбищах верхом на своей любимой лошадке, которая называлась «Негром», и ничто в ее наружности не напоминало светскую девушку, танцевавшую с таким увлечением на балу. Видно было, что она с детства привыкла ездить верхом по-мужски и управлять лошадьми твердой рукой. На ней была синяя, полинявшая от частой стирки юбка из толстой бумажной материи и кожаная куртка, опоясанная ремнем с патронташем, на котором висела кобура тяжелого пистолета. Это было оружие, с которым она никогда не расставалась, когда выезжала с фермы. Широкополая шляпа была привязана у нее на голове лентой сзади, под волосами, как это было в моде в прерии, и ее густые волнистые волосы свободно рассыпались кудрями по плечам, развеваемые легким весенним ветерком, когда она ехала галопом вверх по дороге на холм, где находилась ферма.