— Конечно, шотландское виски, старый язычник! — сказал, снисходительно смеясь, Беннингфорд. — Не можете же вы ожидать, что мы будем пить вашу огненную воду? Если бы это был добропорядочный напиток у вас, тогда другое дело! Мы хотим сыграть партию. Есть комната?

— Я полагаю, номер второй, — отвечал хозяин. — Все остальные битком набиты. Покер теперь в большом ходу. Все объездчики получили авансы, ну вот они и дуются в карты. Вы согласны?

Они кивнули головой и подлили воды в поданное им виски.

— Там, в номере втором, мистер Аллондэль и Лаблаш, в комнате с двумя другими. Больше никого, — продолжал хозяин. — Я думаю, там вы найдете место. Нужны вам билетики? Нет! Прекрасно. Будете играть на чистые деньги? Хорошо.

Выпив виски, они вчетвером пошли вслед за другими по. коридору, где царило большое оживление. Джон Аллондэль и его компаньоны уже начали игру в номере втором, когда вошли туда Беннингфорд и его приятели. Они очень мало обратили внимания на вошедших, так как были заняты игрой. Молчание прерывалось лишь односложными возгласами, имеющими отношение к игре. Прошел таким образом целый час. За столом, где играли Лаблаш и Джон Аллондэль, старому ростовщику везло по-прежнему. На другом столе Беннингфорд проигрывал. Выиграл его партнер Педро Манча, мексиканец с темным прошлым, про которого никому не было известно, как и чем он живет, и который всегда был там, где была игра. И теперь перед ним была кучка долговых расписок, большею частью подписанных Беннингфордом. В комнате слышался только скрип карандашей на листках блокнота, и кучки расписок все увеличивались перед мексиканцем и Лаблашем.

Наконец Беннингфорд взглянул на свои часы и, пользуясь привилегией проигравшего человека, поднялся с места и объявил, что прекращает игру.

— Я ухожу, Педро, — сказал он, лениво улыбаясь. — Сегодня вы слишком для меня горячи.

Смуглый мексиканец тоже улыбнулся в ответ, обнаружив двойной ряд белых безукоризненных зубов.

— Ну, хорошо. Вы потом отыграетесь. Наверное вы захотите получить назад некоторые из этих бумажек, — сказал он, вкладывая в свою карманную записную книжку расписки Беннингфорда.

— Да, я надеюсь избавить вас от некоторых из них потом, — небрежно ответил Беннингфорд. Он повернулся к другому столу и стоял, наблюдая игру за спиной Лаблаша.

Существует неписаный закон для игроков во всех публичных местах на западе американского континента. Посторонний наблюдатель не должен стоять непосредственно позади играющего, поэтому Беннингфорд отодвинулся несколько вправо от Лаблаша.

Ростовщик сдавал карты. Беннингфорд как-то машинально следил за его движениями, потом вдруг нечто привлекло его внимание. Если бы он интересовался игрой, как прежде, и следил бы за ней с обычным вниманием, то, разумеется, ничего бы особенного не заметил.

Лаблаш писал что-то на своем блокноте с очень широкой полированной серебряной оправой в месте прикрепления продырявленных листочков. Беннингфорд знал, что ростовщик всегда носил с собой этот блокнот, но отчего именно в эту минуту блокнот остановил на себе его внимание — этого Беннингфорд не мог сказать. Выражение его лица оставалось по-прежнему равнодушным, тем не менее на мгновение в его глазах сверкнул злобный огонек, когда он с прежним беспечным видом закурил папироску.

Лицо Джона Аллондэля было серьезно, но нервное подергивание щеки и мрачный огонь, горевший в его глазах, указывали, что в душе его была тревога. Беннингфорд ясно видел это и с досадой кусал мундштук своей папироски.

Наступила очередь Лаблаша сдавать карты. Ростовщик был левшой. Он держал колоду в правой руке и сдавал левой медленно и неуклюже. Но каждая карта, вынимаемая из колоды Лаблашем, прежде, чем упасть на стол, отражалась на полированной серебряной поверхности блокнота. Беннингфорд ясно видел это. Все было сделано очень искусно, и Лаблашу помогало еще то обстоятельство, что плоскость блокнота была наклонной в его сторону. Отражение появлялось лишь на одно мгновение, но этого было достаточно, и ростовщик, обладавший хорошей памятью, знал таким образом каждую карту, вынутую им из колоды.

Теперь для Беннингфорда уже не оставалось сомнения: Лаблаш был шулер. Впрочем, он давно подозревал в этом ростовщика, но не имел никаких доказательств до этой минуты. Стоя там, где он стоял, Беннингфорд также видел отражение каждой карты. Но он ничего не сказал о своем открытии и, закурив другую папироску, он с прежним равнодушным видом, как будто это его не касалось, направился к двери.

— Что передать от вас Джеки? — спросил он Джона Аллондэля равнодушным тоном. — Когда она должна ждать вас домой?

Лаблаш бросил на него быстрый недоброжелательный взгляд, но ничего не сказал. Старик Аллондэль поднял голову. Лицо его сильно осунулось.

— К ужину, я полагаю, — проговорил он хриплым от долгого молчания голосом. — Скажите по дороге

Смиту, чтобы он прислал мне сюда бутылку с белой головкой и несколько стаканов!

— Хорошо, — отвечал Беннингфорд, выходя. — Покер без виски невкусен, — пробормотал он, — но покер вместе с виски — это уже начало конца. Впрочем, мы еще посмотрим?.. Бедный, бедный Джон!..

Около четырех часов Беннингфорд вышел из трактира. Он всегда был пунктуален, но теперь запаздывал, потому что ехал шагом. Ему хотелось раньше все хорошенько обдумать, прежде чем встретиться с Джеки.

Перед ним была трудная проблема, которую еще предстояло решить: как поступить с Лаблашем? Может быть, это было счастьем для Беннингфорда, что он вообще не был склонен действовать под влиянием минуты. И теперь он знал, как принято на этом диком западе поступать с шулерами: закон для каждого человека в таком случае заключался в кобуре его собственного револьвера. Но Беннингфорд понял тотчас, что нельзя было разделаться с Лаблашем посредством такого обычного способа, и револьверный выстрел только воспрепятствовал бы ему достигнуть своих целей. Джон Аллондэль не мог бы вернуть своих больших потерь, да и он сам не вернул бы таким путем своей потерянной собственности. Поэтому он мысленно похвалил себя за свою сдержанность и не поддался своему первому побуждению разоблачить игру ростовщика.

Однако случай этот все-таки был очень сложным, и Беннингфорд не знал в эту минуту, как разрешить эту проблему. Лаблаша надо заставить отдать то, чем он завладел посредством обмана, но как это сделать? Джон Аллондэль должен перестать играть с ним, но как этого достигнуть?.. Все это были вопросы, которые разрешить было очень трудно.

Беннингфорд чувствовал, что он не может дольше сохранять прежнюю маску равнодушия и беспечности, которую до сих пор носил. Он был взволнован до глубины души. Он почувствовал с внезапной силой, что у него есть долг, который он должен выполнить — долг перед той, которую он любил. Лаблаш последовательно грабил его самого до сих пор, пусть так! Но он окончательно разоряет Джона Аллондэля и губит его, пользуясь его несчастной страстью. Как положить этому конец?..

Он упорно задавал себе этот вопрос, но ответа не мог найти. На его тонком лице выражалось сильное замешательство, а обычно сонный равнодушный взгляд загорался гневом, когда он смотрел на залитую солнцем прерию. Не находя ответа, он даже подумал, что, пожалуй, было бы лучше, если бы он повиновался тогда своему непосредственному побуждению.

Он ехал шагом, продолжая размышлять на эту тему. Подъехав к веранде, он также не спеша слез с лошади и привязал ее к столбу. Когда он вошел в комнату через большое открытое окно, служившее и дверью, то увидал, что на столе приготовлен чай, а Джеки сидит перед печкой.

— Поздненько, Билль, поздненько! — встретила она его упреком. — Как видно, ваша лошадь не очень быстроногое животное, если судить по тому, как вы взбирались на холм!..

Лицо Беннингфорда сразу приняло прежнее добродушное выражение.

— Очень счастлив, что вы меня дождались, Джеки! Я ценю эту честь, — ответил он, стараясь сохранить прежний шутливый тон.