Однако он все же сознавал, что надо сделать что-нибудь для спасения Лаблаша, хотя его участь и не внушала ему особой жалости. Но тут он вдруг вспомнил о присутствии Джеки Аллондэль на празднестве, и чувство, напоминающее мстительность, вдруг овладело им. Теперь он был уверен, что между этой девушкой и тем, что случилось, существовала какая-то связь и что ей известны действия Ретифа.

Приказав своим людям, чтобы они не двигались с места, он вернулся на прежнюю позицию у окна и стал искать глазами знакомую фигуру молодой девушки. Танцы прекратились, но Джеки нигде не было видно, и Хоррокс с чувством большого разочарования вернулся к своим спутникам. Ничего больше не оставалось, как поскорее вернуться в поселок и достать там свежих лошадей.

Не успел он отойти от окна, как в ночном воздухе раздались несколько выстрелов. Он понял, что на его солдат произведено было нападение, и бросился в том направлении, откуда слышались выстрелы, вытаскивая на ходу револьвер. Не успел он пробежать и трех шагов, как выстрелы прекратились. Наступила тишина. Но вдруг его тонкий слух уловил как будто свист лассо в воздухе. Он поднял руки, чтобы схватить петлю, и почувствовал, что на руки ему что-то опустилось. Он попытался сбросить это, и в следующую минуту веревка крепко опутала ему шею. Он упал навзничь, задыхаясь…

Лаблаш сидел один в конторе. На этот раз он чувствовал себя гораздо более одиноким, чем когда-либо в жизни, во всяком случае Он особенно ощущал это.

Несмотря на все свое большое богатство, он не имел ни одного друга в Фосс Ривере и даже Калфорде, и он знал, что никто не заступится за него. Он имел огромный круг деловых знакомств, множество людей занимали у него деньги и платили ему огромные проценты, но разве он мог рассчитывать на их помощь? Они даже будут рады, если с ним случится беда. Разумеется, он винил в своем одиночестве и отсутствии друзей не самого себя, а других людей. Он даже возмущался неблагодарностью тех, кого он выручал, давая деньги в долг, забывая о процентах, получаемых с них, о закладных и о том, что все их имущество мало-помалу переходило к нему в руки… Чтобы отвлечь себя от неприятных мыслей, он стал считать свои доходы. Мысль о богатстве, которое было у него в руках, всегда доставляла ему удовольствие. Ему было пятьдесят лет. У него была только одна цель в жизни: наживать деньги. Богатство доставляло власть, и он действительно мечтал о том, чтобы овладеть Фосс Ривером. Он стал стремиться к этому, как только поселился в Фосс Ривере. Это место казалось ему наиболее удобным для осуществления его честолюбивых планов. В восточных штатах, в больших многолюдных городах его богатство оказалось бы слишком незначительным, и он бы не мог занять того влиятельного положения, которое он занимал в поселке, где все окрестные владельцы находились от него в зависимости и заискивали с ним. Только один Беннингфорд держал себя независимо. Лаблаш чувствовал как-то инстинктивно, что Беннингфорд презирает его, несмотря на его богатство и власть. И он решил во что бы то ни стало сломить гордыню Беннингфорда, разорить его в пух и прах, заставить его убраться из Фосс Ривера… Разорить ему удалось, но Беннингфорд, точно насмехаясь над богачом, остается в Фосс Ривере.

Мало-помалу его мысли приняли другой оборот. Он вспомнил, что в эту ночь происходило празднество в лагере метисов. Это была ночь «Пуски». Лаблаш насмешливо улыбнулся, вспомнив сержанта Хоррокса и его наивное доверие к рассказу шпиона Готье. Разве можно доверять метису? Лаблаш гордился тем, что еще ни одному метису не удавалось обмануть его. О, он их хорошо знает, этих негодяев!.. И действительно, он умел выжимать из них соки, покупать их труд за половинную плату и обсчитывать их при расчете.

Он снова вспомнил о Хорроксе и с удовольствием подумал о том, как он посмеется над ним, когда увидит его. Он был уверен в том, что Ретиф, конечно, не будет на Пуски, и Хоррокс окажется в дураках.

В стеклянную дверь, отделявшую контору от магазина, послышался легкий стук. Это был один из его клерков.

— Уже больше десяти часов. Могу я закрыть магазин? — спросил он.

— Да, закрывайте. Кто сегодня дежурный? — ответил Лаблаш.

— Роджерс, сэр. Он еще не вернулся, но придет до полночи.

— А! Наверное, он в кабаке? Ну, что ж делать, — сухо заметил Лаблаш. — Закройте дверь на засов. Я не лягу, пока он не придет. А что вы оба будете делать?

— Мы ляжем спать, сэр.

— Хорошо. Доброй ночи.

— Доброй ночи, сэр.

Дверь за клерком закрылась, потом Лаблаш услышал стук тяжелого засова и шаги обоих клерков, поднимавшихся по лестнице наверх, в свою комнату. Это были уже старые служащие. Работать им приходилось очень много и получали они мало, но все-таки они дорожили своим местом у Лаблаша, потому что она было постоянное. В прерии же никогда нельзя было рассчитывать на работу в течение круглого года. Лаблаш умел извлекать выгоду из такого положения вещей и держал в тисках своих служащих, не смевших и заикнуться о повышении заработной платы.

По уходе клерков Лаблаш уселся в свое широкое кресло и закурил трубку. Кругом была тишина. Он достал из письменного стола свою записную книжку и стал писать какие-то цифры. Затем он захлопнул ее, и на лице его выразилось удовольствие. Ясно, что подведенный им итог вполне удовлетворил его. Он потерял стадо, которое приобрел при продаже ранчо Беннигфорда, но ведь в сущности он не заплатил за него ни копейки и получил его даром в счет карточного долга. Лаблаш даже улыбнулся при этой мысли. Конечно, это было досадно, но его богатство не потерпело большого ущерба. Потерю эту он наверстает другим путем.

Вскоре он услышал какой-то шум и стук открываемой двери.

«Это, вероятно, Роджерс вернулся», — подумал он и опять погрузился в свои расчеты и размышления, однако бессознательно прислушиваясь к шагам клерка. Вдруг стеклянная дверь открылась. Комната был наполнена табачным дымом, и он не сразу увидел, кто вошел. Думая, что это Роджерс, и недовольный, что он входит без зова, он сердито спросил:

— Что вам надо, Роджерс? — и вдруг, повернувшись, увидел наставленное на него дуло револьвера. Он невольно сделал движение, но чей-то строгий голос приказал ему:

— Не шевелись, приятель! Иначе заговорит мой револьвер. Я ведь не постесняюсь покрыть пол твоими внутренностями…

Лаблаш не двинулся с места. Он увидел перед собой высокую, тонкую фигуру метиса. Его черные прямые волосы свободно спускались на плечи, лицо было темное, с тонким орлиным носом и блестящими глазами.

Он говорил с сильным западным акцентом, но тон у него был повелительный, как у человека, привыкшего командовать. Он не высказывал, однако, ни малейшей торопливости.

— Мы не встречались с тобой раньше, хозяин!.. Не были знакомы, — сказал он. — Но это все равно. Меня зовут Ретиф, Питер Ретиф. А ты, вероятно, Лаблаш? Я пришел познакомиться с тобою, хотя, может быть, тебе не очень это нравится, а?..

Лаблаш не был трусом. Кроме того, он решил, что Ретиф явился, чтобы заключить с ним какой-то торг. Кровь бросилась ему в голову от бешенства, и он с трудом совладал с собою.

— Ты взял надо мной верх, — с усилием проговорил он, — но помни, что ты ответишь за все и пожалеешь об этом, когда веревка обовьется вокруг твоей шеи. Ну, говори скорее, что тебе надо? Что ты намерен делать, негодяй?..

Метис засмеялся.

— Я бы мог ответить тебе, как ты того заслуживаешь, — отвечал он. — Лучше придержи свой язык. Негодяем быть лучше, чем койотом, а койот все же не такой презренный, как хорек. К тебе же подходит это название… Однако оставим это. То, что мне надо, я возьму сам. Сиди смирно, пока я позову своих товарищей. Там есть твое прекрасное ранчо, в южной стороне, не так ли? Ты туда отправишься вместе с нами. У нас есть там маленькое дело, слышишь?

Он не спускал дула револьвера, и Лаблаш не смел пошевельнуться, несмотря на ярость, наполнявшую его душу. Ведь его одурачил тот самый человек, за поимку которого он готов был дорого заплатить. Это было всего обиднее. Лаблаш не думал, чтобы его жизни могла угрожать опасность. Убить его вряд ли Ретиф решится. Много денег он также не держал у себя дома…